Евгений Беркович: «Я занялся историей благодаря улице имени однофамильца»

Слово с придыханием

— Как случилось, что вы — математик, человек, занимающийся точными науками, начали создавать сетевые проекты, посвященные еврейской истории, еврейской культуре?

Сказать, что я «задумал» такой проект, было бы не совсем точно. Он «вырос», как растет сад или сквер на пустыре: кто-то посадил дерево, потом куст, потом появилась скамейка…

Я ничего не писал по истории, пока был в Москве. Там я работал в разных областях: математика, физика, информатика. После эмиграции, в Ганновере, я случайно обнаружил улицу имени Берковича и решил узнать, в честь кого она названа. Оказалось, что в Ганновере проживало большое семейство Берковичей, и с каждым братом связана своя история: адвокат и нотариус Хорст — ветеран и инвалид Первой мировой войны, Харальд — глазной врач, который вылечил тысячи жителей Кашмира, Герхард был концертмейстером в ганноверской опере. На этой почве родился мой рассказ «Человек первого часа».

Так я стал писать на исторические темы. Находил факт, описывал его, он оказывался интересным и другим. К 2000 году у меня накопилось на маленькую книжечку, которую я назвал «Заметки по еврейской истории». Она вышла сначала в Ганновере, а затем была издана в Москве. В этом же году я решил: почему бы эти рассказы не разместить в интернете, собрав их в одном месте?

Мне помогли создать сайт, а затем я начал получать письма от читателей. Кто-то комментировал мои рассказы, кто-то присылал свои истории. Тогда я стал эти истории размещать на сайте наряду со своими. Через год после экспериментального функционирования сайта я решил, что правильнее было бы этот поток организовать, и начал выпускать периодический журнал. Первый номер вышел в декабре 2001 года.

Оказалось, что это начинание очень востребовано. Тогда вообще было мало журналов с еврейской тематикой, слово «еврей» всё еще произносилось с придыханием и понижением голоса как что-то неприличное. А девизом моей книжки стали два лозунга: «Еврей — это звучит гордо» и «Быть евреем — это труд». Журнал стал интенсивно развиваться.

— Когда и как появились другие сетевые издания?

На следующий год я решил отделить высококачественные материалы от основного потока. Мне пришла в голову идея возродить альманах «Еврейская старина», который издавался в начале ХХ века историком Семеном Дубновым. Сейчас возобновленный альманах уже приближается к 20-летию, он выходит ежеквартально. Журнал «Заметки по еврейской истории» выходит практически каждый месяц.

Тематику «Заметок» я старался не ограничивать, ведь так или иначе все события мировой истории связаны с историей еврейской. Но и размывания еврейской темы в журнале хотелось избежать. И через девять лет после создания «Заметок» пришла идея издавать журнал «Семь искусств», это уже общечеловеческий журнал. На его обложке значится: «Всё, что интересно интеллигентному человеку». Девизом стала известная фраза Аристотеля из «Политики» о том, что такое семь искусств: «Семь свободных искусств — основа воспитания, которое надлежит давать не для практической пользы, но потому, что оно достойно свободнорожденного человека и само по себе прекрасно». Так родился ежемесячный «толстый» журнал, объединяющий науку, культуру, словесность. С гордостью скажу, что журнал «Семь искусств» был отмечен в 2018 году Беляевской премией как лучший просветительский сайт на русском языке.

В 2012 году мы решили, что периодичность в месяц или квартал — это слишком редко для быстро меняющегося мира: сейчас важно многие вещи отражать оперативно. Поэтому мы с коллегами придумали такой симбиоз — журнал-газету «Мастерская», там материалы публикуются каждый день. Все издания очень солидные и образуют своеобразный портал. Мы придумали разные информационные связи между изданиями, поддерживаем диалоговый режим общения с читателями, даем им возможность вести свои блоги…

Литературная бомба

— «Мы» — это кто? У вас есть редколлегия?

Команда, которая мне помогает. В основном волонтеры. Мы — абсолютно некоммерческий и независимый проект, вокруг которого образовалась довольно устойчивая и надежная команда. У нас есть, во-первых, редакционная коллегия, с которой мы обсуждаем возможность опубликовать тот или иной материал в том или ином журнале. Есть небольшая группа для программной поддержки портала. Кроме этого, есть бригада волонтеров, которые помогают верстать каждый номер. Есть технические корректоры и так далее. Читатели и авторы сплотились вокруг Портала, образовав своеобразную социальную сеть.

— Где ваша команда находится географически?

На всех континентах, кроме Антарктиды. У нас представлены и Северная, и Южная Америка, Австралия, даже в Южной Африке был свой человек, сейчас он, правда, переехал. Главным образом — это, конечно, Россия, Израиль, Германия, США, Канада…

— Какие публикации вы назвали бы резонансными?

Это один из самых трудных вопросов, которые вы могли бы задать. Дело в том, что Портал весьма результативен в плане информационной продукции. Судите сами: в месяц наши четыре издания выпускают от 120 до 150 оригинальных и полновесных статей. Более 1500 статей в год! Выходящие на бумаге номера «Семи искусств» и «Старины» содержат 400-500 страниц каждый. Мы ежегодно проводим конкурс «Автор года» по разным номинациям, чтобы определить лучшие работы. За 15 лет лучшими из лучших признаны около 100 работ. Представляете, как трудно назвать из них одну-две?

— А вы попробуйте.

Очень широкий резонанс вызвала работа «Еврейская сага» в «Семи искусствах» великого дирижера Геннадия Рождественского о разгоне Большого симфонического оркестра Всесоюзного радио и телевидения в эпоху нарастания государственного антисемитизма в СССР. Никого не оставила равнодушным мемуарная повесть Якова Шепетинского «Яшка-жид» о том, как он прошел все круги ада и в сталинских лагерях, и в немецком гетто, и опять в ГУЛАГе. Особый случай — публикации в «Заметках» человека-легенды, танкиста-аса, хирурга от Б-га и автора лучшего стихотворения о войне Иона Дегена. Он сам однажды публично признался: «Для меня сейчас журнал Берковича примерно то же, что в 60-х годах был «Новый мир» Твардовского». Дружба и сотрудничество с таким человеком — это подарок судьбы! Его рассказы читатели всегда встречали восторженно.

И еще одного человека я хотел бы назвать среди «резонансных» авторов — академика Гинзбурга. Поздравляя с выходом в свет сотого номера «Заметок», Виталий Лазаревич сказал: «Я тоже главный редактор журнала («Успехи физических наук». — Прим. ред.) и поэтому хорошо знаю, как трудно заботиться о его содержании, форме и уровне. Но наш журнал все-таки издается только для физиков. Ваш же журнал охватывает, по-моему, самые разные стороны нашей непростой сегодняшней жизни и куда как не простой истории».

Академик Гинзбург писал для «Заметок» и «Старины» весьма страстные статьи. Состоялась, например, большая полемика вокруг книги Коры Ландау, в ней участвовали физики, работавшие с Ландау, а также сын Льва Давыдовича Игорь. Всё это можно без преувеличения назвать «резонансными публикациями». Академик Халатников дал нам целую книгу своих воспоминаний. Эти материалы до сих пор не утратили актуальности и значимости. Вижу по откликам, что и мои «сериалы» об Эйнштейне, Томасе Манне, физиках и математиках читатели встречают с интересом.

— В вашей редакторской практике были открытия? Приходит письмо, и вы понимаете, что речь идет о сенсации.

Практически в каждом номере есть изюминка, редкий, удивительный, необычный материал. За сенсациями мы не гонимся, но захватывающие статьи приходят регулярно. Навскидку отмечу воспоминания израильского летчика-аса, подполковника ВВС Израиля и одновременно магистра по математике и программированию Исаака Мостова. Он был первым репатриантом из СССР, который стал боевым летчиком в штурмовых, бомбардировочных и истребительных эскадрильях. Его воспоминания о жизненном пути, о его пути к штурвалу — настоящая сенсация. Или другой пример. Мы начинаем публиковать воспоминания вдовы замечательного поэта Льва Друскина, Лидии (Лили) Друскиной, а также дневники самого Льва, которые он вел в годы войны и ленинградской блокады. И Лев, и его жена были в центре литературной жизни Ленинграда: Бродский, Бобышев, вся ахматовская четверка — это их близкие друзья и знакомые. Воспоминания Лили Друскиной о Довлатове, о ленинградских поэтах — это литературные бомбы.

У нас публикуются материалы мемуарного плана, воспоминания людей, переживших Холокост, блокаду Ленинграда, просто людей, проживших долгие и насыщенные жизни. Эта часть «устной истории» — незаменимый источник для исследователей. Наши публикации часто цитируются известными историками. Например, «Заметки по еврейской истории» нередко упоминает Геннадий Костырченко в своих книгах. На мою книгу «Томас Манн и физики ХХ века», опубликованную по главам в «Семи искусствах», вышла недавно рецензия в немецком «Журнале мировой истории».

— Были сенсации с отрицательным знаком?

В последнее время активизировались попытки оспорить авторство Иона Дегена. Речь идет о знаменитом стихотворении «Валенки», известном по первой строке «Мой товарищ, в смертельной агонии…» Это стихотворение многими мэтрами поэзии признано лучшим стихотворением о войне. И вот находятся люди, которые допускают, что Ион Лазаревич использовал чей-то более ранний текст, что у стихотворения есть другой автор. Не нужно далеко ходить — даже некогда уважаемый «Новый мир» опустился до этого: в июльском номере журнала напечатана статья известного литературоведа Игоря Сухих, в которой утверждается всё вышесказанное. Несмотря на неприемлемое для нас содержание, нужно отметить, что статья переполнена ссылками на «Заметки по еврейской истории» и «Семь искусств». Это следствие того, что у нас в защиту авторства и чести Иона Дегена опубликовано немало материалов, эта работа ведется постоянно, и на статью Сухих мы тоже непременно ответим.

— Планируется ли выход на новый медиауровень? Сегодня есть видеоблоги, конференции Zoom.

Я открыл YouTube-канал «Беркович. Лекторий». Свои работы, которые были или будут опубликованы, я представляю там в виде иллюстрированных лекций и презентаций. Кроме того, долгое время я вел в Ганновере семинар «Еврейская история и культура». До пандемии мы собирались ежемесячно, приглашали авторов, это был такой классический семинар. С осени я хочу возобновить это мероприятие виртуально в виде конференции Zoom.

Секретная комната

— Насколько тяжело было жить в послевоенной Москве человеку по фамилии Беркович?

Признаюсь, я долгое время не обращал на национальный вопрос большого внимания. Во дворе и в школе знали, что я еврей, национальность я никогда не скрывал. Негативное отношение к евреям в быту, дворовые обиды и стычки воспринимал как данность, как плохую погоду, с которой бессмысленно воевать. Да и серьезных проблем до поры до времени мне мое еврейство не доставляло, позитива вокруг было явно больше, чем негатива. Настоящая проблема возникла неожиданно, когда я после школы решил поступать на физический факультет МГУ. В целом те годы были достаточно вегетарианскими, на дворе стояло хрущевское время «оттепели». Но именно физический факультет МГУ отличался жестким непринятием евреев. Там впервые организовали специальную схему вступительных экзаменов, целью которой было недопущение евреев в студенты.

— В чём это заключалось?

Была специальная комната, где проходил устный экзамен по математике. Туда направлялись в основном люди с еврейскими следами в анкете. И специально подобранная бригада экзаменаторов безжалостно «резала по живому».

Я сдал письменный экзамен по математике на пятерку. Чтобы вы представляли себе значение этого факта, приведу статистику: в тот год на физфак поступало
5.000 человек на 500 мест. Письменный экзамен по математике на пятерку написали 12 (!) человек из 5 000. Поступали в основном те, кто получил тройку на письменном, потому что на устном они получали пятерку и шли дальше. А у меня случилось наоборот: я на письменном получил пятерку, а на устном мне дали задачу, которая элементарными средствами не решается. И совершенно неожиданно для себя (и тем более для экзаменатора) я ее решил другим способом, который вообще не предусматривался никакой программой. Не буду вдаваться в подробности, задача была на сложную комбинаторику, а решил я ее методом математической индукции. Экзаменатор меня спрашивает: «Вы в каком вузе учились?» А мне тогда еще 16 лет не было. Я окончил школу рабочей молодежи, ни о каком вузе в этом возрасте, конечно, речи не шло. И я благодаря этому решению всё же не был «зарезан», как другие абитуриенты «секретной комнаты», и в конечном итоге поступил на физфак. Это был первый серьезный барьер, связанный с еврейством, который мне удалось преодолеть.

Дальше были мелкие трудности, неприятности. Мне не дали Ленинскую стипендию, не взяли в аспирантуру. Я защищал диссертацию без аспирантуры и защитил ее на факультете вычислительной математики и кибернетики, хотя это, казалось бы, еврею было невозможно. Можно было подумать, что всё худшее позади. Однако через два года после защиты диссертации меня заставили уйти из университета, где я работал, имел серьезные научные успехи и безупречную характеристику. Годы учебы и работы в МГУ были самыми светлыми в моей математической карьере, в целом достаточно успешной. Но после Шестидневной войны, после всех принятых решений сверху, оказалось, что евреям в высшем образовании делать нечего, и в науке делать нечего. Мне пришлось радикально менять свою жизнь.

— В каком направлении?

Я стал разработчиком информационных систем, затем — главным конструктором большой отраслевой системы, всякие правительственные награды были. Но ощущение слома судьбы, конечно, на всю жизнь осталось.

В середине 90-х пришлось начинать жизнь в Германии, когда я уже не рассчитывал ни на какие новые достижения. Мне уже было 50 лет, я решил спокойно провести старость за чтением книг и занятиями философией, историей, но не тут-то было. Спортивный склад характера заставил поучаствовать в борьбе, и я, окончив тут специальный институт повышения квалификации, неожиданно получил работу по специальности. Проработал 15 лет в крупной немецкой фирме, занимаясь тем делом, которым занимался последние десятилетия в Москве.

Несостоявшийся дипломат

— Почему в Советском Союзе так много физиков стало лириками? Есть немало литераторов с математическим и инженерным бэкграундом. В вашем случае вы — человек, который работал в сферах физики, математики, программирования, — стали заниматься еврейской историей. В чём причина такой метаморфозы?

То, о чём вы упомянули, больше относится к математикам. Дело в том, что математика — это гуманитарная наука, это тоже язык. Поэтому у нас таких барьеров между математикой и лирикой нет. Известный математик Гуго Штейнгауз сказал, что если какое-то незнакомое дело поручить разным людям, то лучше всех с ним справится математик. Математик — это вообще не профессия, а порода.

— Что, простите?

Нельзя быть бывшим математиком, как нельзя быть бывшим пуделем. Математик склонен к тому, чтобы лучше понимать новую проблему, систематизировать и развивать ее дальше, строить для нее свою модель. Поэтому для математика неважно, какую сторону действительности он моделирует. Это может быть физический процесс, исторический или поэтический. Это склонность характера.

Я хотел еще отметить такой фактор, что мое поколение, родившееся сразу после войны или в самом конце войны, отличала особенная многогранность. С нашего курса физиков вышли бард и композитор Сергей Никитин, кинорежиссер Вано Киасашвили («Дамы приглашают кавалеров»), несколько довольно известных поэтов и даже заведующий репертуарной и литературной частью Большого театра СССР! Наше поколение родилось в позитивной эмоциональной атмосфере: предчувствие победы, ожидание светлого будущего, окончание страданий дало каждому заряд, позволяющий реализовывать себя в самых разных областях.

— Планируете ли вы перевести ваши публикации на немецкий, чтобы, попросту говоря, внуки знали, чем занимается дед?

Задумываюсь о переводах своих книг. Сейчас в Москве должна выйти новая книга «Альберт Эйнштейн и революция вундеркиндов». Я бы очень хотел, чтобы мои внуки ее прочитали. Она родилась не совсем обычно. Я достаточно много публикуюсь в разных серьезных толстых журналах, но те публикации — это как бы отдельные статьи, а тут я написал большую серию статей на одну тему, связанную с «революцией вундеркиндов», то есть с созданием квантовой механики в 20-х годах ХХ века. Не очень веря в успех, я предложил эту серию статей журналу «Наука и жизнь», и мое предложение было неожиданно для меня немедленно принято. И вот почти полтора года в каждом номере журнала «Наука и жизнь» выходила моя очередная статья об Эйнштейне и революции вундеркиндов. Эта публикация, кстати, тоже была удостоена литературной Беляевской премии в номинации «За лучшую серию научно-популярных статей». Из этой серии и выросла новая книга, рукопись которой из-за пандемии уже несколько месяцев лежит в издательстве без движения, но должна всё же, надеюсь, появиться на свет.

— Можно ли осознанно вырастить вундеркинда или это природная аномалия?

Безусловно, можно вырастить. Каждый здоровый ребенок — это вундеркинд в потенциале. Абсолютно в этом уверен. Я достаточно много в своей жизни занимался педагогической практикой. В университете у нас была подшефная математическая школа, где я два года вел математические дисциплины в одном классе вплоть до его выпуска, преподавал математику студентам МГУ и инженерам на факультетах повышения квалификации. Очень много занимался и просто репетиторством: готовил школьников к вступительным экзаменам.

В моей практике было немало случаев, когда вундеркинд, так сказать, создавался на моих глазах. Конкретный пример: однажды ко мне привели молодого человека, школьника 9-го класса, которому его важные родственники уготовили дипломатическую карьеру, и он сам собирался быть только гуманитарием. Проблема в том, что он физику и математику абсолютно не знал и не переваривал, родители просили подготовить мальчика, чтобы он получил хотя бы тройку на выпускных экзаменах по математике и физике, а дальше уже дипломатическая дорога будет для него открыта. Мы с ним позанимались два года, и подросток поменял все свои планы. Он поступил на факультет вычислительной математики и кибернетики МГУ, стал математиком, защитил кандидатскую диссертацию, потом докторскую, работал в самом престижном институте математики Академии наук и до сих пор трудится в этой области, получает серьезные математические результаты, признанные во всём мире. Мы с ним и сейчас поддерживаем связь.

— Хотите сказать, что гуманитарий — это просто человек, которому плохо преподавали математику?

Если человек не любит и не знает математики, значит, ему плохо ее преподавали. Я убежден, как это ни банально звучит, что нет плохих учеников, есть плохие учителя. А гуманитарий может быть и хорошим математиком. Раввин Адин Штейнзальц, например, знал математику очень неплохо.

— Могли бы поделиться практическими советами? Что вы делали с собственными детьми?

Педагогика — это искусство. Можно ли спрашивать пианиста, как сыграть тот или иной ноктюрн Шопена? Каждый человек требует особого подхода. С моим внуком, которому два с половиной года, я регулярно хожу в парк, где мы читаем книжки, решаем задачи и просто беседуем на разные темы. И я нахожу в нем отдачу и соответствие многим моим ожиданиям и мыслям. А с его младшими братьями, возможно, потребуется другой подход. Работа с каждым учеником — это творческий процесс, здесь вряд ли можно найти единый рецепт. Главное условие хорошего обучения — чтобы ученику было интересно. Вот этого и должен добиваться учитель, неважно, кого он обучает — дошкольника, студента или инженера. Этот принцип работает и при обучении одного человека, и при занятиях с классом, группой. Если всем интересно, то отпадают проблемы дисциплины, усидчивости, внимания и тому подобное. Интерес — это двигатель учебы.

— Чем бы вы объяснили такое невероятное присутствие евреев среди лауреатов Нобелевской премии?

Могу адресовать вас к одной из лекций моего лектория. Она так и называется — «Нобелевская аномалия». Примерно четверть нобелевских лауреатов по естественным наукам и экономике имеют еврейские корни, тогда как евреев в большинстве стран не более 12%. А здесь среди нобелевских лауреатов — аж 26%! Этому, конечно, есть объяснение, и надо принимать во внимание несколько факторов. С моей точки зрения, главное — это то, что сформулировал Фрейд, размышляя на эту тему: часто дискриминация помогает таланту. Этот тезис хорошо иллюстрируется примером нобелевского лауреата по химии Рихарда Вильштеттера. В его книге воспоминаний «Из моей жизни» рассказан такой эпизод. У Рихарда в гимназии плохо шла латынь. По всем предметам он успевал, а вот по латыни были плохие отметки. И вот однажды мальчик напрягся, подготовился, выучил урок и получил оценку gut (хорошо). Счастливый прибежал домой, мама бросила взгляд на тетрадку и сказала фразу, которую будущий ученый запомнил на всю жизнь: «Gut ist schlecht» («Хорошо — это плохо»). То есть надо не «хорошо», а «очень хорошо», «отлично».

Это правило, которое в еврейских семьях внушают детям с младых ногтей: чтобы ты стал наравне с другими, ты должен быть лучше других, ты должен знать больше других. Я много занимался самостоятельно сверх программы, к этому же готовил своих детей. Они должны знать больше, чем их сверстники, больше, чем требуется по программе. Поэтому они получили хорошее образование, стали математиками, специалистами по информатике и неплохо устроились в жизни. Хочется верить, что эта традиция перейдет и к внукам.