Михаил Бергман: «Я нашел их и переломал им руки и ноги»

Я родился в 1948 году в Тирасполе. Назвали меня в честь прадедушки – Мэхал, но в ЗАГСе записали как Моню. Бабушка в пятницу зажигала свечи. Если надо было резать кур, шли к шойхету. Мама соблюдала только праздники, на Пурим посылала нас носить мишлоах манот. Мама окончила школу на иврите, но в семье все разговаривали на идише. И наши родственники, которые жили с нами на одной улице, тоже разговаривали на идише. Я знаю идиш. В моем классе из 30 человек было 15 евреев. При этом православную Пасху мы тоже отмечали – не было национальных различий.

Правое крыло Лебедя

Михаил Бергман, российский военный деятель, политик и писатель. Генерал-майор в отставке. 1986 г. — военный комендант Чернобыля. 1992–1993 — военный комендант Приднестровской Молдавской Республики. 1997 г. — согласно опросам СМИ, назван Человеком года. 1998 г. стал рекордсменом Книги Гиннеса как единственный человек, совершивший невозможное: будучи полковником Российской армии, поочередно выиграл судебные процессы против министров обороны РФ П. Грачёва и И. Сергеева.

1998–2002 — помощник губернатора Красноярского края.

2002–2012 — представитель президента РФ в республике Хакасия.

2012–2013 — помощник и спецпредставитель президента непризнанной Приднестровской Молдавской Республики в России.

Имеет 25 правительственных наград, в том числе ордена «Красной Звезды», «За личное мужество», «За службу Родине», «За заслуги перед Отечеством».

За сестру…

Отец хотел, чтобы я стал музыкантом, но я с шести лет пошел заниматься самбо. Нас в семье трое детей – сестра, брат и я самый младший. Сестра родилась 17 мая 1941 года. Ее отец – первый мамин муж – был пограничником, и, когда началась война, семьи офицеров эвакуировали. Под Киевом состав, в котором ехали мама с сестрой, начали бомбить. Бомба попала в соседний вагон. Только в Узбекистане мама поняла, что сестра стала глухонемой. После войны мама вернулась в Тирасполь, и сестра стала учиться в интернате. Ее дразнили и обижали цыгане. Я как-то пошел ее провожать, и они меня избили кнутами и цепью. Тогда я решил заниматься самбо. В 17 лет выполнил норму мастера спорта, выступал за сборную Молдавии.

…за брата и за Родину

В те времена вузы дрались за спортсменов, и меня взяли в Одесский мединститут. А мой брат был музыкантом, играл на свадьбах, в ресторанах. В 1967 году за то, что он играл «Семь сорок», его порезали ножом. Я нашел тех, кто это сделал, и переломал им руки и ноги. Участковый сказал отцу, что мне надо исчезнуть из города. В ту же ночь меня забрали в армию, и я оказался в Николаеве, в учебке спецподразделения. 

Моисей хотел сделать из нас воинов

В нашей семье Бергман-Подоляк-Блей во время войны погиб 51 человек. Мой отец родом из Згурицы, это Бессарабия. Когда туда пришли румыны, они погнали всех евреев под Винницу, в Бершадь. Там в лагере расстреляли деда. От голода умерли два папиных брата и сестра. Когда на расстрел вели бабушку, она сказала, чтобы отец бежал. И он сбежал вместе с другом. Они перешли линию фронта. Красноармейцы сразу повели их кушать. Они ели кашу миску за миской, пока офицер не сказал, чтобы им больше не давали, а то умрут. После этого особист велел им снять штаны, увидел, что обрезанные, но всё равно направил в артиллеристское училище. Отец окончил училище и через три месяца отправился на фронт. Прошел всю войну. Домой вернулся в 1946 году из Чехословакии – лейтенант, вся грудь в орденах. Женился на матери. Взял на восемь лет старше себя, с ребенком, да еще больным. В те времена, когда девушек было во много раз больше, чем мужчин, это был настоящий подвиг. Сейчас папе 96 лет, он помнит каждую мелочь. Когда мы с ним, уже после Чернобыля, ездили в Бершадь, чтобы поставить памятник там, где убили его семью, он рассказал мне всё, о чем раньше поговорить не было времени. Потом мы поставили памятник и на еврейском кладбище в Тирасполе. Когда бабушка с мамой рассказывали, что евреев убивали, я не мог понять, как такое возможно, как мы могли такое допустить? Почему не взялись за оружие, не сформировали армию? Ведь мы испокон веков воевали, Моисей 40 лет водил нас по пустыне, чтобы сделать воинами!

Дедушкин внучек

Меня всему учил дед – мамин отец, Нюся Шлемович Подоляк. Он прожил очень тяжелую жизнь. Батрачил, поднимался, его раскулачивали. Всю жизнь он был с лошадями. В войну служил ездовым, подвозил на передовую боеприпасы. Столько всего натерпелся. Когда брали железнодорожную станцию, куском шпалы ему выбило глаз. Он умер в 72 года – осколок зашевелился и перекрыл артерию. Дед всегда добивался своего, к нему люди приходили за помощью. В этом я пошел в него. Он учил меня в первую очередь, как постоять за себя.

Из-под пера Бергмана

Когда Молдавская республика отделилась от Союза, в числе множества проблем возникла проблема с тюрьмами. Заключенные тоже хотели свободы. Одно из бунтовавших пеницитарных учреждений было окружено по приказу генерала Лебедя танками. Чтобы не допустить кровопролития, военный комендант Приднестровья Бергман без оружия и сопровождающих лиц вошел в мятежную тюрьму, собрал сход местных авторитетов и объяснил им, что они неправы. Однако для убедительности своих слов он все-таки попросил танкистов стоявших за забором боевых машин непрерывно газовать. Опасный конфликт удалось решить мирным способом с соблюдением интересов обеих сторон.

В 1997 году рядовой группы российских войск в Приднестровье М. Крылов оставил пост и укрылся с оружием и боекомплектом в доте. Беглеца окружили и подтянули бронетехнику. Командующий группой войск генерал Евневич отдал приказ брать штурмом. На штурм пошел военный комендант Бергман, опять без оружия. Боец поверил слову офицера и отдал автомат со 120 трассирующими патронами. А вокруг были склады ГСМ и боеприпасов… Начальник штаба прокомментировал ситуацию лаконично:

«Ты идиот — так жизнью рисковать. Но молодец».

Дух боевого антисемитизма

Когда я был на третьем курсе, в Ленинград приехал Никсон. В оцеплении стояли внутренние войска, КГБ и наш институт. Я был старшиной курса, и вдруг начальник говорит: ты остаешься. Я попросил его объяснить, почему. Он говорит: особый отдел распорядился евреев не брать. Я был просто убит, но взял себя в руки. Через неделю подхожу к начальнику особого отдела: я член партии, почему вы дали команду не брать меня в оцепление? Он говорит: «Другого бы я сразу послал за такие вопросы, но тебе как коммунисту объясню. Евреи начали уезжать в Израиль. Есть распоряжение не допускать их на командные должности. Ты единственный еврей, который учится у нас в институте. Хотели тебя исключить, но ты везде первый, и по учебе, и по физической, и по боевой, и по политической подготовке». Потом он передал этот разговор начальнику политотдела, тот вызвал меня и сказал, что очень ценит. Я стал единственным курсантом, с кем он пил чай. К окончанию института я шел на красный диплом. Кстати, в дальнейшем я все звания получал досрочно. Начальником кафедры иностранных языков у нас была подполковник Екатерина Ивановна Логинова, личный переводчик Жукова. Она жила одна и как-то попросила меня как старшину, чтобы я дал ей курсантов – помыть машину. Я объяснил, что идет подготовка к сессии. Она хитро улыбнулась и ничего не сказала. А на экзамене поставила мне четверку, хотя придраться было не к чему. Начальники курса и политотдела три дня уговаривали ее изменить мне оценку. Она сказала: «Не понимаю, что вы этого еврея защищаете?!», но все-таки разрешила пересдать. Правда, сама на пересдачу даже не явилась.

Про смелых и больших людей

Я горжусь тем, что прослужил 13 лет вместе с Александром Ивановичем Лебедем. Для него не существовало национальностей. Он прибыл в Приднестровье 23 июня 1992 года, а 25 июня меня назначили комендантом республики. В начале июля Лебедь принял решение, не докладывая в Москву, чтобы не было утечки информации, развернуть все ракеты – и «Град», и «Смерч», и «Ураган», и нанести удар по румынским и молдавским войскам, сосредоточившимся в лесу. Ударить должны были в четыре часа утра. Вдруг мне звонит Шиман, представитель Израиля в Молдове: «Вы могли бы помочь нам эвакуировать еврейское население? Мы оповестим все общины, а вы обеспечьте проезд автобусов». Только Израиль озаботился о людях! Я говорю: перезвоните через час. Докладываю Лебедю. Он закурил и говорит: «Да, достойны уважения и подражания. Пусть готовятся». В четыре утра мы нанесли удар. В шесть утра в Москву прилетели Снегур и Смирнов договариваться о мире. Мы все границы разблокировали, автобусы с евреями беспрепятственно проехали. Шиман привез мне ящик израильского вина.
Помню, когда поднималось патриотическое движение, приехал к нам генерал Макашов – антисемит, негде пробу ставить. Приезжает на КП, а мы с Лебедем стоим на улице. Макашов кричит, указывая Лебедю что делать: «Генерал, надо гнать всех этих в три шеи!», намекая на антисемитские корни. А Лебедь делает такое спокойное движение рукой и говорит: «Михаил Михайлович, взять этого генерала, вывезти за пределы республики, и чтобы ноги его больше здесь не было». Как побитую собаку выгнал Макашова.
Когда Лебедь занял на выборах третье место после Зюганова, у него состоялся разговор с Березовским, и тот сказал, что надо поддержать Ельцина. Александр Иванович был очень мрачен. «Понимаешь, – говорит, – если я поддержу Зюганова, то получу пост его правой руки, все силовые структуры будут подо мной. Я очень уважаю Зюганова, но это гражданская война. А Россия второй гражданской войны не выдержит. Поэтому я считаю, что Боря прав, поддержу Ельцина». Вот так это было. Честно конкретно. Из-за того, что ему придется воевать, он сделал выбор. Такие люди, как Лебедь, рождаются раз в 100 лет. Это как Суворов. Помню, мы готовились к одному совещанию, я ему дал перед самым выступлением прочитать текст на четыре страницы. Он вышел на трибуну и повторил всё слово в слово. Это был очень принципиальный человек. Как-то мы парились в бане с ним и Березовским. У Березовского был огромный крест на толстой цепи. Александр Иванович и говорит: «Боря, ты либо крест сними, либо плавки надень». 

Про общину

Пока не приехал раввин Берл Лазар, общины не было. Это его заслуга. Слово «еврей» было запретное. Все стеснялись. Мы шли с опущенной головой, пока не приехал Лазар. Не было никакой сплоченности. Все задавали вопросы, но негде было получить ответ. А теперь мы нация, на которую стали равняться. Сегодня в Кремле евреев принимают. То, что сделала община, ни одна церковь не сделала. Я люблю ходить в общину, люблю помогать людям. В МЕОЦ моя фамилия записана на стене почета. 

На своей территории

В Израиль я приезжаю четыре раза в году, потому что это мое. После Чернобыля у меня температура тела 35 градусов, и поэтому там мне вполне комфортно. Сейчас внук заканчивает Всероссийскую академию внешней торговли, юрист-международник. В Израиле я отдыхаю, часто выступаю на 9-м канале. К Либерману я отношусь очень хорошо, он наш, из Кишинёва. В Израиле много моих родственников и друзей. Я, если честно, считаю Израиль территорией Советского Союза. Там я в любом заведении могу разговаривать по-русски. Это для меня главное. Первый раз я прилетел туда в 1997-98 году с Лебедем. То, что было тогда, и что сейчас – небо и земля. Города поднимаются. Растут на глазах. Сила! Мощь! 

Забыть про ядерную войну

Чернобыльская катастрофа – это не просто халатность, это, я считаю, преступление. Эту станцию спешили сдать к 60-летию Брежнева. Из-за этого пренебрегли системами защиты. Могу сказать, что СССР развалили Афганистан и Чернобыль. На момент аварии там было два еврея – я, комендант и начальник станции, ему потом 15 лет дали. Я оказался в Чернобыле уже майором. Полтора месяца там прослужил и попал в госпиталь. Похудел на 23 килограмма. Мне сделали пять полных переливаний крови. Хотели удалить весь кишечник. Но все-таки в течение года поставили на ноги без операции. Фукусима – это 0,1 % того, что было в Чернобыле. Поэтому я говорю, что нельзя делать ядерные ракеты, а словосочетание «ядерная война» вообще надо забыть.