Геннадий Островский: «Евреям есть что сказать миру»

Готовясь к интервью, я посмотрела фильмографию своего собеседника. В ней 26 фильмов, среди них много легендарных, награжденных призами и любимых миллионами. «Сочинение ко Дню Победы», «Русский регтайм», «По имени Барон», «В движении», «Любовник», «Мой сводный брат Франкенштейн», «Солдатский декамерон», «Внук Гагарина», «Айка», «Тюльпан», «Бедные родственники», «Капитаны» ‒ мне и в голову не приходило, что все эти фильмы объединяет имя Геннадия Островского, одного из самых уважаемых и востребованных сценаристов российского кинематографа. Он родился в Бердичеве, окончил Ростовскую консерваторию по классу саксофона, работал музыкантом в варьете, затем окончил Высшие курсы сценаристов и посвятил себя кинематографу. Так что «Википедия» представляет его не только сценаристом, но и режиссером, продюсером, саксофонистом, актером. 

— Геннадий Ромович, насчет актерской и музыкальной карьеры «Википедия» не врет?

Ну, актер – это громко сказано. В своем фильме «В движении» сыграл официанта, просто некого было взять. Да еще в недавнем своем сериале «Волк» сыграл адвоката, тоже сэкономили на массовке. На саксофоне не играю уже лет 30. Правда, иногда на пианино что-то играю себе, время от времени сочиняю, иногда даже в титрах есть. Для фильма «Капитаны» написал тему. Но я всё же сценарист, режиссер, драматург, но, увы, не музыкант. 

— Правда ли, что вы учились у знаменитого Лунгина?

Да, в мастерской Семена Львовича Лунгина, автора «Агонии», «…Посторонним вход воспрещен», «Жил певчий дрозд», и Людмилы Владимировны Голубкиной. Я произношу эти имена с огромным уважением, потому что это были два замечательных человека, больше таких педагогов в своей жизни не встречал. 

— Когда смотрела вашу фильмографию, поняла, что сценарист чаще всего остается за бортом славы, всегда немножко в тени. Мы знаем режиссеров, артистов, но не сценаристов. 

Главный человек в кино ‒ все-таки режиссер: он отвечает за то, что получилось. Либо, как сейчас в нашем кинематографе, продюсер, который и без режиссера что-то может менять. Поэтому сценарист – самая одинокая и тяжелая профессия в мире кинематографа. Режиссеру тоже тяжело: у него огромное напряжение, требуется много сил, в том числе физических. Но сценарист… если кто-то хочет блеска рампы и славы, то это не та профессия, которую надо выбирать. 

— Вы работали с замечательными известными режиссерами. Мне кажется, чем талантливее режиссер, тем скорее он камня на камне не оставит от сценария. Так это или нет? 

Нет, совершенно не так. Кино – это жесткая вещь. Это слишком дорогое удовольствие, чтобы фантазировать над историейбез смысла. Конечно, производство – живое дело, там актеры, натура. Например, было написано, что действие происходит в жару, и люди в сценарии одеты определенным образом, скорее раздеты, а жары нет. И режиссер либо ждет жару, либо просит изменить историю. Часто бывает, что режиссеры не понимают хорошего в сценариях и делают по-своему, но, если сценарий действительно хороший, а режиссер неглупый, он постарается максимально сохранить это хорошее. 

Сейчас полным ходом идут кинофестивали, вы следите за фильмами, которые там участвуют?

Стараюсь смотреть, особенно Каннский кинофестиваль, считаю его чемпионатом мира по фильмам, где можно наблюдать новые тенденции. Конечно, хочется смотреть хорошее кино, а оно есть на фестивалях. Но сейчас фестивальное и, так сказать, массовое кино сблизились – то, что востребовано зрителем, всё чаще показывают и на фестивалях. 

— Разве нет больше такого явления, как «фестивальное кино», сделанное не столько для зрителей, сколько для критиков и киноманов? 

Да, я понимаю, о чем вы, но дело в том, что никто не может на 100 % предсказать, попадет ли фильм на фестиваль. Бывают, конечно, режиссеры, которые одним своим именем гарантируют участие на крупных фестивалях. Но точного рецепта не существует. Ты можешь понимать частично какую-то направленность, улавливать дух времени, жанр: например, с потешной комедией на фестиваль вряд ли попадешь. Но потом раз ‒ и ты попадаешь в Канны именно с комедией, бывает и такое. 

— Возьмем фильм «Айка». Когда его делали, вы предполагали, что будет коммерческий успех? 

Скажу честно, мы с режиссером Сергеем Дворцевым не обсуждали, заработаем ли на нем много денег. Фильм тяжелый, но очень человечный. Другой вопрос, востребована ли зрителем такая человечность? То, что не развлекает, редко зарабатывает деньги. Тем не менее у этого фильма тоже есть свои зрители, их довольно много, и среди них попадаются приятные и умные люди, которые понимают что-то в кинематографе и ценят его. И потом, коммерческий успех бывает разным. Фильмы Дворцевого – не одноразовые, не одного года. Например, мы делали с ним «Тюльпан» (фильм получил 18 призов на международных кинофестивалях, среди них – главный приз конкурса «Особый взгляд» в Каннах. – Прим. О. Ч.). Фильм вышел в 2008 году, а его продолжают смотреть, изучают в киношколах, и у него будет еще долгая жизнь. Поверьте, нет ни одного режиссера, сценариста, который не хотел бы, чтобы его фильмы смотрели зрители. Конечно, получить приз на фестивале хорошо, но мы знаем фильмы, которые получали эти призы, но их никто не смотрел. Это ужасно. 

— Вы написали сценарии знаковых фильмов разных эпох. Прекрасный «Русский регтайм», например, или «В движении» ‒ просто концентрированные московские нулевые, «Мой сводный брат Франкенштейн» – рефлексия на тему чеченской войны. Как появлялись эти истории?

Я никогда не думал: «Дай-ка отражу эпоху». Подумать так можно, но тогда точно ничего не отразишь. Просто пишешь о том, что тебе нравится, что интересно, иногда это связано с возрастом или с какими-то факторами, которые ты не очень улавливаешь. Как родился фильм «Любовник»? Однажды мы сидели с Валерой Тодоровским в машине, разговаривали о чем-то. И я говорю: «Представляешь, такая история, есть человек, у него умерла жена, а у нее был любовник. И муж начинает его искать». Мы не думали, дух времени или не дух времени: нам понравилась история. «Мой сводный брат Франкенштейн» ‒ да, про войну в Чечне. Но я подумал: мы все говорим, что война ‒ это плохо. А я рассказываю про человека, который приходит в дом и говорит: «Я – это война. Что ты будешь со мной делать. Выгонишь? А я твой сын». 

Хорошая история должна отвечать современным запросам и вместе с тем не быть однодневной. Вот в сериале «Волк», который я снял как режиссер, события происходят в 30-40-х годах прошлого века, в центре советский дипломат Константин Уманский. С одной стороны, история очень перекликается с современностью, а с другой – не устареет и через пять, и через 10 лет. Я горжусь тем, что получилось, сериалу дали «Нику» за 2021 год, и, помимо этой профессиональной награды, его смотрят, и довольно много. Значит, удалось попасть в это время. 

— Это история реального человека?

Да, Уманский был, так сказать, советским евреем, талантливым дипломатом, послом СССР в США и Мексике. Погиб при загадочных обстоятельствах, в авиакатастрофе. Его 15-летняя дочь была убита. Я написал сценарий по очень хорошему роману Александра Терехова «Каменный мост». Правда, пересочинил его немножко: кино ‒ жесткая вещь, оно довольно сильно отличается от литературы. Теперь автор со мной не разговаривает. 

— В новом израильском музее АНУ, посвященном достижениям евреев в разных странах, есть зал кинематографа. Я знала, что Голливуд основан евреями, но оказалось, что не он один. Например, у истоков индийского Болливуда полно еврейских имен. И вообще, вся история мирового кино заполнена еврейскими продюсерами, актерами, режиссерами. Что такого есть в национальном характере, что тянет нас в кино? 

Думаю, когда этот бизнес появился, много евреев пошли в него по финансовым соображениям. На этом можно было зарабатывать деньги, и довольно неплохие, при этом греясь в лучах славы. Многие деловые, умные и способные люди того времени, не только евреи, потянулись в кинематограф. Во-вторых, сыграл роль еврейский склад характера, наша способность к состраданию и сопереживанию. Холодный человек редко работает в кинематографе: он должен выражать свои чувства, это важно. И еще важно то, что евреям есть что сказать миру. Огромная древняя культура, тысячелетняя история. И еще, я думаю, сработала тяга к запретному. Религия запрещала создавать изображения людей. И есть такое противоборство: мама сказала нельзя, а я буду. 

— Вы же снимали кино на еврейскую тему? 

У меня всё с этого началось, можно сказать. У Алексея Юрьевича Германа была «Студия первого и экспериментального фильма» на «Ленфильме». В 1990 году я учился на Высших сценарных курсах и жил в общежитии ВГИКа. Однажды меня позвали к телефону, который был только внизу на вахте, я подошел и услышал: «Это Герман говорит. Гена, мы прочитали вашу повесть «Субъективные заметки по еврейскому вопросу», это гениальная вещь! Берем вам билет, приезжайте на студию, найдем режиссера и будем снимать». Я был безумно рад, конечно, мне очень нравились фильмы Германа, я во многом из-за него и пришел в кино. Сразу же поехал, и там было собрание очень смешное: оказалось, что это «очень плохая повесть, а про гениальную это я просто так сказал, но мы всё равно будем снимать». Герман был всегда сложным и прекрасным человеком. Тогда возник молодой документалист Виталий Манский, я по этой повести написал небольшой сценарий, а он снял фильм «Еврейское счастье». Не очень, по-моему, успешный. 

И совсем недавно я написал сценарий «Киселёв», по которому сейчас режиссер Урсуляк снимает фильм «Праведник» ‒ про замечательного человека Николая Киселёва, который спас множество евреев, более 200 человек. Ко мне обратились с предложением, и я знал, что до того было написано несколько неудачных сценариев на эту тему. Писал долго, почти весь пандемийный год, придумал историю на основе реального факта. Получилось, по-моему, классно, хвалю себя, да, но действительно результатом я доволен. Надеюсь, съемочной группе удастся снять всё так, как задумано, – и в Белоруссии, и в Израиле. 

— Понятно, что Холокост до сих пор остается главным нервом и самым болезненным сюжетом еврейского кинематографа, это видно и по фильмам программы Международного московского еврейского кинофестиваля. А какие еще сюжеты нашей истории вам хотелось бы осмыслить с помощью кино? 

Я самый что ни на есть еврей, родом из Бердичева, никогда этого не скрывал. Но мне всегда был интересен человек. Конкретный человек в конкретных обстоятельствах. Думаю, было бы очень интересно снять фильм под условным названием «Земля» ‒ про Израиль, про то, как евреи покупают землю у арабов, а потом на эти деньги арабы покупают оружие и убивают тех же евреев. Это страшный, но очень мощный человеческий замес вокруг самого главного для обоих народов – земли. Как сходятся человеческие судьбы, парадоксально, драматически. Просто я не израильтянин, чтобы написать об этом, мне надо приехать в Израиль, найти каких-то людей, я не знаю иврита, а ведь очень важно работать на языке. Есть много интересных тем, но сейчас кино – это бизнес. Можно сестьи написать роман, но чтобы снять фильм, нужны деньги, как на маленькую армию. Причем победоносную. 

Мне было бы интересно написать про горских евреев. Как они живут на Кавказе, откуда они взялись?Они, конечно, евреи, но ведь совсем другие евреи, такой этнос внутри этноса. Вы знаете, что, когда немецкие войска пришли в Крым, они не убили караимов? Потому что фашисты убивали не по религии, а только по крови. Сам по себе иудаизм их мало волновал, во многих местах немцы даже не трогали синагоги. Евреев по крови они убили, а караимы были тюркским народом, принявшим караизм (родственная иудаизму религия. – Прим. О. Ч.). И они их не тронули. 

Немцы пришли на Кавказ и задумались: горские евреи – они кто? Настоящие евреи или, скажем,чеченцы, или аварцы, принявшие иудаизм? Есть же много легенд, согласно которым кавказские народности представляют собой одно из потерянных колен. Или исчезнувшие хазарские роды. А у немцев этим вопросом серьезно занимались так называемые ученые. И они выяснили, что все-таки горские – евреи по крови. И давай их убивать. Успели уничтожить несколько сотен человек, а потом пришел к немцам муфтий и сказал: если вы будете их трогать, горские народы вас не поддержат. Там, на Кавказе, евреев не выдавали. 

— Удивительная история, мало кому известная. 

Там много удивительных историй.Уникальных. Это как с итальянцами в Америке: начали выходить фильмы об их жизни и судьбах, и всем стало известно, какие они, кто они. Если снимать кино про горских евреев, все узнали бы, что существуют такие люди, тысячелетиями соблюдают свои законы, не ассимилировались, как другие народы. Это стоит делать не только потому, что они евреи, но потому, что каждый человек ‒ это судьба, история, она дает кровь народу. 

— Надеюсь, когда-нибудь так и будет. А сейчас вы пишете что-то новое? 

Да, у меня три-четыре проекта… Хочу продолжить снимать в качестве режиссера, как было с «Волком». Кроме того, начинаю преподавать, как раз сейчас набираю сценарно-режиссерскую мастерскую в Московской школе нового кино. 

— Кажется, в Москве случился всплеск интереса к сценарному делу. Все учат писать, в том числе и сценарии, просто хит сезона. Как вы думаете, с чем это связано? 

Наверное, у людей появилось больше свободного времени. Жить стало лучше, жить стало веселее, финансы позволяют. Люди пытаются освоить профессии, которые, как им кажется, принесут им деньги и славу, причем очень быстро. А раз есть спрос, то есть и предложение. 

— А сценарная работа приносит деньги и славу?

Как всякое хорошее дело, довольно редко.