— Трудно в советское время было человеку по имени Марк Израилевич Рудинштейн?
Моего папу звали Костей. По-еврейски — Касрыль. То есть, по идее, я должен был быть Касрыльевичем. Когда в 1949 году образовалось государство Израиль и «вождь всех времен и народов» Сталин его поддержал, отца стали дразнить Израилевичем. Как раз тогда же, в сорок девятом, в Советском Союзе началась смена паспортов. Папе захотелось сменить имя. Так я стал Израилевичем. Правда, когда в 1967-м меня призвали в армию, а Израиль напал на Египет, я получил по полной! На службе было ой как несладко с таким именем-отчеством. Пришлось пойти на хитрость и немного приврать. Моего дедушку звали Григорием, и я взял отчество по деду. Все привыкли к этому, хотя по паспорту я остался Марком Израилевичем.
От фестиваля — к фестивалю
Марк Рудинштейн родился 7 апреля 1946 года в Одессе. Учился в ГИТИС, затем в 1972—1976 годах учился на очно-заочном отделении в Театральном училище им. Б. Щукина. В период с 1982 по 1983 год был директором и организатором концертов ВИА «Здравствуй, песня!». Был осужден за «дачу взяток» и «расхищение социалистической собственности» на шесть лет, отсидел 11 месяцев, после чего был оправдан. Был организатором первого в СССР рок-фестиваля, прошедшего в Подольске в «Зеленой эстраде» в сентябре 1987 года. Первый отечественный фестиваль, позднее получивший название «Кинотавр», был проведен Марком Рудинштейном в апреле 1990 года в подмосковном Подольске.
С фамилиями — интереснее… В тюрьму, например, я шел под фамилией Глазков. Когда начался судебный процесс, мы жили в подвале. Милиционеры все то время, пока шло судебное разбирательство, приезжали к нам домой и описывали имущество, которого нет — какой-то жалкий буфет и приемник «Ригонда». Моя первая жена испугалась и бросила меня. Но вскоре меня полюбила другая, работавшая вместе с моей женой. Когда новая возлюбленная узнала, что жена меня бросила, то вышла за меня замуж. И в тюрьму я, не поменяв паспорта, ушел под фамилией Глазков, по свидетельству о браке. Это было недолго, потом я вышел и вернул себе свою фамилию. «Когда был Каганович, я был Рабинович. Пришел Хрущев, я стал Борщов».
— Стоп-стоп. Давайте начнем с вашего детства, а потом уже дойдем до тюремного эпизода?
Папа был ярый коммунист-ортодокс. Но когда ему было 78 лет, его исключили из партии за то, что он подписал сыну (моему старшему брату) разрешение на отъезд в Израиль. После этого он стал ярым антисоветчиком. Если раньше в доме нельзя было ни слова сказать против партии, то после его исключения все стало ровно наоборот.
Самая неприятная для нас процедура в семье была, когда у кого-то наступал день рождения и папа писал тост на три-черыре страницы. Приходили люди — они жрать хотели! Мама готовила вкусно, и стол был накрыт. И все ждали, пока папа скажет слово. Начинал он всегда издалека, «с высоты прожитой жизни». Это доводило всех до безумия.
Один раз, когда он попытался прочесть свой тост, старший брат встал и сказал: «За здоровье мамы!» И все бросились есть и пить. Это было для него жуткое оскорбление, он ушел и страшно обиделся. Но мне было очень смешно.
— Как вас воспитывали?
Достаточно сказать, что я в жизни никогда не курил. Настолько строго со мной обращались. Хотя жил тогда, с 1946 по 1953 год, в самом хулиганском районе Одессы. Слободка была такая мрачная, кого там только не было — и бандиты, и наркоманы. Меня били до 5-го класса «за фамилию» — только за то, что я еврей. Потом в школу пришел второгодник Ройтенбург. Он мне сказал: «Чего ты их боишься? Давай сколотим банду!» И я так увлекся, что потом из-за этого загремел в детскую колонию.
— Что послужило причиной?
У нас было четыре банды: городская, слободская, Молдаванка и Пересыпь. И мы разбирались в саду с ножичками — из-за товарищей, из-за девочек. Мы вышли на бульвар и попались. Нам было по 14–15 лет, нас всех забрали.
Марк Рудинштейн
Меня поместили в детскую колонию в Одессе, и это была довольно жуткая история. Я уже был тренированный, не выглядел мальчиком для битья. Но обстановка там была такая, что прямо там, «на будущее», сколачивались группировки. Уже надо было выполнять какие-то бандитские обязательства, когда выйдешь на волю.
— А отец как отреагировал?
Мой папа-коммунист сказал: «Раз виноват, пусть отвечает». Когда он пришел ко мне на свидание, я сказал ему: «Если ты меня отсюда не заберешь, я действительно стану бандитом!» Мне повезло, что успел выскочить из этой истории. А если бы я задержался там еще на полгода, то пришлось бы давать клятвы, обмениваться кровью. Одним словом, готовить себя к новым преступлениям.
— И папа вытащил вас из колонии?
Да, он меня забрал, гордо вышагивая впереди. А я заработал там 45 рублей, и это были большие деньги, как раз после хрущевской реформы, когда «обрезали нули». Так мы дошли до остановки. Он сел в трамвай, дверь закрылась, а я сел в автобус и уехал в Николаев. Я уехал из Одессы навсегда, больше туда не вернулся.
Ведущий спился
— Почему вы уехали именно в Николаев?
Там у меня был друг, у которого дядя работал начальником цеха строительства военных кораблей. Он меня взял учеником, и я стал судосборщиком. Я строил корабли. Спустил на воду первую российскую «авиаматку» — крейсер «Москва». Сейчас, насколько я знаю, он является предметом спора между Россией и Украиной.
Потом меня забрали в армию, о которой рассказывал в самом начале. Это была трехгодичная служба, меня направили в ПВО. Я служил в Подмосковье, на станции Львовская, где происходила заправка ракет горючим. Меня поставили в строй и начали издеваться по полной. И тут я заметил, что один мальчик все время после обеда куда-то уходит. Когда я у него спросил, куда его все время забирают, он сказал, что играет на баяне, и сейчас у них идет подготовка к концерту, посвященному присяге. Мне он посоветовал сказать, что я читаю стихи.
— Вы действительно любили читать вслух поэзию?
В школе я учился плохо, у меня была только одна пятерка — по украинскому языку. Просто по этому предмету был очень хороший учитель, Василий Сидорович. Он нам очень хорошо читал стихи. Я знаю Шевченко, Тычину, читаю их по сей день.
Марк Рудинштейн
Я подошел к майору и говорю: «Всю жизнь стоял на стульчике, читал стихи». Он сказал: «Прекрасно, нам как раз нужен ведущий. Давай иди в библиотеку, выбери себе стихотворение и готовься». И меня тоже с двух часов начали отправлять в библиотеку. Я выучил стих и прочел его на концерте «салаг».
— А потом?
Концерт прошел, и я снова стал обычным солдатом, опять начались издевательства. Постоянно отправляли в наряд, потому что мне всегда тяжело давалась «химическая атака». Противогазы были испорченные, я задыхался и не мог бежать, а бежать надо было 3 км. Я вымыл столько туалетов зубной щеткой и посуды в наряде на кухне, что мне на всю жизнь хватило. В части 3000 человек, в наряд идут восемь человек — пять «стариков» и трое «салаг». Трое моют — пятеро жрут.
— Сколько времени это продолжалось?
Однажды, на четвертом месяце службы, на построении вдруг говорят: «Рядовой Рудинштейн, выйти из строя!» Я вышел — думал, очередной наряд. Мне сказали собираться, но не сказали, куда. Выгрузили, как потом оказалось, у Дома офицеров в Балашихе. Оттуда выбегает старшина и говорит: «Вы Рудинштейн? А почему вы здесь сидите и ничего не делаете? Вы приехали в ансамбль песни и пляски, вы будете ведущим на концертах ансамбля». Оказывается, на нашем «концерте салаг» сидел руководитель этого ансамбля, и у него спился ведущий — сверхсрочник. А им нужно было срочно ехать на концерт в Горький. И он вспомнил мальчика, который читал стихи, и сказал: «Пришлите мне его». И я начал активно учить, читать стихи.
— Самостоятельно?
Со мной никто не занимался, до всего доходил сам. Даже более того, от нечего делать я организовал драматический кружок. В качестве режиссера я руководил там женами и детьми офицеров. Через месяц после моего прибытия состоялся концерт, посвященный Дню Советской армии в ЦДСА. И там меня увидел Тупицын, народный артист России. И надо же, в его ансамбле тоже спился ведущий! И ему тоже понравился мальчик, который читал тот же стих, что и пару месяцев ранее. Так меня забрали в профессиональный ансамбль, поселили в Красных казармах, где живут те, кто Кремль охраняет.
Уже подходил конец службы, и мы давали два последних концерта — 2 и 7 мая. После концерта 2 мая мы собрались отметить в Доме офицеров на Красноказарменной улице в Москве. Когда мы праздновали, кто-то постучал. Я закричал: «Какого х… там несет?» Оказалось, принесло начальника политотдела армии, который меня и взял в этот ансамбль. Он тихо закрыл дверь, ничего не сказав. Но я понял, что моя служба в ансамбле закончилась, и меня отправили обратно в часть.
— А там, наверное, было не до искусства и творчества…
Меня посадили на губу и не выпускали с нее. Я сидел 15 суток, выходил, проводил ночь в казарме, а утром не поднимался по подъему — я же уже «старик». И капитан Чифиров каждый раз объявлял: «Рядового Рудинштейна за неподъем по команде «подъем» отправить на гауптвахту на 15 суток!» И так я отсидел на губе около 250 дней. Из-за чего, кстати, так и не окончил ГИТИС, куда поступил до того, во время службы. (Меня Тупицын направил в ансамбль ГИТИС, где было 10 солдат и 50 гражданских.) Но из-за того что физически не смог попасть на занятия, поезд ушел…
Меня отпустили 31 декабря в 22:00, когда держать уже было нельзя.
— Марк Григорьевич, но насколько я знаю, легендарное Щукинское училище, где вы учились после ГИТИС, вы тоже не успели окончить…
Да, «Щука» тоже ушла. И вот почему. В то время мой брат захотел уехать в Израиль. Он побоялся идти в посольство. И попросил меня передать свой диплом послу. Я все передал в голландское посольство, израильского тогда не было. Я же не знал, что секретарями сидят наши люди. Меня тут же сдали.
Через пару дней меня вызвал ректор к себе в кабинет. Там сидели два человека в плащах. Они спрашивали меня, для чего я ходил в посольство. Я ответил, что просто взял для брата 2000 долларов, которые ему передало голландское посольство в качестве помощи. И меня благополучно исключили с третьего курса, не дав доучиться. Я должен был ехать защищаться в Новосибирск, в «Современнике» готовил спектакль «Ночная повесть» у Табакова. Мне не дали ни защититься, ни подготовить спектакль. Так что законченного театрального образования у меня нет, зато есть экономическое.
— Когда вы его получили?
Я закончил институт заочно, уже в 1992 году, чтобы иметь хоть какую-то бумажку. По специальности я — организатор концертной деятельности. И мой первый серьезный бизнес был связан с концертной деятельностью.
Когда меня исключили из Щукинского училища, я устроился администратором организации «Цирк на сцене». Сначала я возил цирк, потом устроился в Росконцерт. Я начал зарабатывать деньги на «левых» концертах. А в 1982 году пришел Андропов, и все. Нас всех арестовали, началось судебное дело против Росконцерта. Сажал меня Мысловский, следователь по особо важным делам. Вообще я был честный администратор, и те деньги, которые я зарабатывал, по сравнению с заработком маститых администраторов, были просто копейками. Но этого оказалось достаточно, чтобы предъявить мне обвинение в хищении 3500 рублей. В то время за такое давали до 15 лет. Мне дали шесть лет, хотя я ни в чем не был виноват.
— Чем закончилось это дело?
Пять лет я был под подпиской о невыезде, с 1982 по 1986 год. Я был под следствием, но это хуже, чем если бы я сидел в тюрьме. Везде были разосланы бумаги, что Рудинштейн находится под следствием. И было очень трудно не работать. В это время появились первые документы о хозрасчете, кооперативы. Я сумел создать кооператив «Подмосковье», при котором начал проводить довольно большие акции и концерты известнейших в стране коллективов, заработав очень хорошие деньги.
Меня арестовали прямо в зале суда, приговорили к шести годам лишения свободы с конфискацией имущества. Я подал апелляцию, это был 1986 год. За что раньше сажали, за то же самое уже начинали давать ордена. Год сидел. Пока шла апелляция, меня оправдали, я вышел. Пришел обратно в свою организацию. У нас было уже очень много денег.
— И как вы ими распорядились?
Купили картину «Интердевочка», «Мосфильм» ее снял и продал нам. Дальше ее прокатом в кинотеатрах распоряжались мы. Это было уже довольно свободное время. Билет в кино стоил не 25 копеек, а 3 рубля. Мы на этом зарабатывали просто сумасшедшие деньги. Я снял еще 20 фильмов и организовал фестиваль «Кинотавр».
Легко уходить из жизни
— Кино — индустрия дорогая. Где вы брали средства для дальнейшего развития?
Мы шли к богатым людям, к бандитам. Они все сидели в банках, руководили ими. Я шел к ним и говорил: «Ребятки, ну что вам, жалко?» Мне из-за этого приходилось страшно отдуваться, отдавать кредиты. Мне говорили: «Марк Григорьевич, надо ж как-то отдать 150 тысяч долларов!» Отвечал: «Вы же не мне их дали. Вы заплатили за самолет, за гостиницу. Приехали на фестиваль, сидели там королями. Я же не отрицаю, что должен эти деньги, отдам. Просто потерпите. Ну убьете вы меня, тем более ничего не получите!»
– Вы живы. Соответственно, долги удалось отдать?
В 90% случаев дело кончалось тем, что убивали как раз бандитов. И больше некому было просить эти деньги, тем более что они все-таки не были большими. Нам было хорошо, пока не начался первый кризис, ельцинский «черный вторник» в 1994 году. Потом в 1998 году – обвал и дефолт.
– Впоследствии и «Кинотавр» вы продали, довольно выгодно и успешно…
В 2004 году, за 2,5 млн долларов. А потом я промотал эти два с половиной миллиона долларов, после чего сильно заболел. Я по сей день не могу выйти из финансового кризиса. У меня очень много денег забирает внук. Он серьезно занимается теннисом, и его надо «вести». Теннис — очень дорогой вид спорта. Так что я не обеспечил себе пенсию.
Мне приходится активно сниматься в кино, играть в театре.
— Это же так хорошо!
Что же в этом хорошего?! Это тяжело, в 70 лет сидеть и слушать команду «Мотор»! Хотелось бы в моем возрасте сидеть на печи и курить сигареты. У меня на днях умерла собака. И она страдала теми же болезнями, что и я. Я подошел к ней, говорю: «Ликушка, что с тобой такое?» А она посмотрела на меня, вдруг закрыла глаза и перестала дышать. И я подумал: «Как легко, оказывается, уходить из жизни…»
— Вы пытались сотрудничать с зарубежными компаниями? Скажем, в США, в Израиле?
У меня с американцами был только один контакт. Я совместно с ними и с финнами снимал фильм «Супермен», о милиции. Нам надо было снять проход по улицам Нью-Йорка. Для этого в Америке надо заплатить приличные деньги: поставить камеру на землю и так далее. И мы решили схитрить: проход нашего героя по улицам мы сняли из автобуса, «с рук». Но мы не заметили, что в автобусе играла музыка. И фоном к этому эпизоду в фильме, прозвучала песня группы «Скорпионс».
После американского проката картины, «Скорпионс» увидели, что целых полторы минуты в фильме звучит их музыка, предъявили претензии, и нас оштрафовали на 30 000 долларов. А мы просто не знали, что ее нельзя ставить без разрешения, мы же были в правовом смысле — безграмотные.
В Израиле у меня братья. В 1972 году уехал старший брат, он недавно умер. Второй брат, с матерью и с отцом, уехал в 1979 году. А я застрял. Во-первых, тюрьма. Во-вторых, я не особенно хотел ехать. Жена была мордвинка, не хотела покидать нашу страну, а ребенка нельзя было бросать. Потом мы разошлись, но я уже сам не хотел уезжать.
— Но Израиль вы посещали неоднократно.
Мы пытались проводить там кинофестиваль, но не получилось. Все билеты были проданы. Но администраторы, из «бывших наших», всегда плакались, что все плохо, денег нет, суточные платить нечем. Я им сказал: «Микрофон у меня в руках. Если сейчас не дадите суточные — на сцену не выйдем». И мы с Олегом Янковским в знак протеста уехали обратно в отель. Они тут же нашли суточные, и все встало на свои места. Это такая наша еврейская традиция — вдоволь поплакаться.
— Многие актеры российского происхождения с успехом играют в израильских театрах.
Когда Михаил Козаков только уехал в Израиль, мы приехали туда на гастроли с Мишей Мишиным и Таней Васиной. И первый, на кого мы наткнулись, был Миша Козаков. Он сразу начал бурную деятельность. «Я здесь возглавляю профсоюз. Вы теперь будете только по плану ездить, когда я захочу, сам буду это решать», — сказал он. На что я ему говорю: «Миша, ты для начала хотя бы обрезание сделал. Ты же не еврей, а русский. Вот сделаешь обрезание, тогда и будем разговаривать».
Но самое смешное было потом. Мы с Марком Захаровым пошли на спектакль и услышали, как Миша играет на иврите. Марк сказал: «Когда я услышал Козакова на иврите, то испытал такое же потрясение, как тогда, когда узнал об отделении Украины от России!»
— Есть ли у российских актеров шансы в Голливуде? Чем они отличаются от тамошних коллег?
Плохим произношением в английском языке. А так наша школа посильнее будет. Но надо же знать еще наш менталитет. Российские звезды очень капризны. В Америке продюсер со звездой не разговаривает, он говорит, что нужно делать, и все. Когда Кончаловский снимал «Танго и кэш», ему продюсер сказал: «Хочу, чтобы вот этот персонаж пролез через крутящийся пропеллер». Кончаловский ответил: «Я не буду это снимать. В жизни такое невозможно, а я снимаю реальное кино». Продюсер ответил: «Не будете?! Хорошо, не надо». У них стоит 12 камер, и второй режиссер может все сделать.
У американцев ведь главный человек — продюсер. А у нас продюсер только постепенно становится главным. Ведь в России долгие годы именно режиссер является самым уважаемым лицом на площадке…
— Ясно. Поговорим про жизнь вне кино. В синагогу, например, вы ходите?
Я всегда был атеистом. Папа-коммунист воспитал меня в том же духе: только коммунизм, ничего больше. В нашем доме даже духа религии не было. Я верю в своего Бога. Не мешайте мне с ним разговаривать. Я верю в Бога, но люто ненавижу его посредников, особенно наших. Вот, например, у нас. Нам говорят: «Надевайте колпак на голову…»
— Кипу.
Почему?! Ну почему я должен это делать?! Меня выгоняют из зала, исключают из Еврейского конгресса, и все из-за того, что я не ношу кипу. Это было в гостинице «Славянская», на самом первом Еврейском конгрессе, в начале 90-х. Меня официально пригласили, я пришел заседать. Мне приказали надеть кипу. Я не то что не хотел, просто не знал, зачем это мне надо. Отказался скорее из чисто спортивного интереса. И мне сказали: «Не хотите?! Значит, до свидания!» Сейчас бы я смирился и надел ее, наверное, а тогда… Хотя был у меня в жизни случай, связанный с Богом. Однажды мы с компанией прилетели в жаркую Бразилию в теплых вещах из России. А все наши чемоданы с багажом и летней одеждой не приехали с нами, потерялись в пути. Мы несколько дней изнемогали в зимней одежде летом, были дико огорчены, пока не решили развеяться от мрачных дум и совершить приятную вертолетную прогулку. Там, в небе, пилот предложил мне попросить у Господа всего, чего я так хочу. И я загадал, чтобы наш багаж нашелся. Каково же было мое удивление, когда, вернувшись в номер, мы обнаружили доставленные туда пропавшие пару дней назад чемоданы с нашими летними вещами! (Смеется.)
— А чем занимается второе и третье поколение Рудинштейнов?
Вкладываюсь я не только во внука- спортсмена, во внучку — тоже. Она учится во ВГИК, на продюсерском. Сейчас работает на канале «Культура», ей нравится. Переходит на продюсирование каких-то проектов.
– Традиционный вопрос! Расскажите о планах на будущее…
Мы — вымирающее поколение, у нас нет будущего. Самое интересное в нас — это наше прошлое. И дай Бог нам успеть хоть как-то передать его тем, у кого есть будущее. Но я счастлив, что еще живу…
