Квантовый иудаизм

Ассимиляция и секуляризм — приметы относительно недавнего времени. Откуда берутся светские евреи, есть ли у них интеллектуальная преемственность, и как к религии относились отцы сионизма? Философско-политический очерк

«Митъявним» и «хилоним»

Нынешняя Ханука встречается в Израиле в символичной для этого праздника обстановке. Впервые в истории государства Израиль правительственный кризис был вызван не вопросом внешней политики, а вопросом взаимоотношения государства и религии.

Одни израильтяне усматривают «еврейский характер» своего государства в его приверженности религиозным традициям. Они не желают, чтобы в общественной сфере требования религии нарушались, при том, что в частной сфере гражданам предоставляется полная свобода. Другие превыше всего ставят демократически обеспеченные «права человека» и стремятся распространить на общенациональную жизнь те правила, которые получили распространение в их частной жизни.

Нынешний кризис, несомненно, серьезен и, несомненно, перекликается с древним маккавейским восстанием. Но тем больше оснований попытаться всё же отличить происходящее сегодня от тех событий, которые потрясли Иудею во II веке до н. э.

Восстание Маккавеев на первых порах было направлено против приверженцев греческой культуры внутри Израиля — против эллинистов — «митъявним». Но тогда определенное отличие видится уже в самом названии. Древние эллинисты были именно эллинистами, т. е. приверженцами чуждой — греческой культуры. Нынешних нарушителей религиозных заповедей, хотя изредка и уподобляют древним эллинистам, но именуют при этом всё же не «митъявним», а «хилоним».

Современное ивритское слово «хилони» переводится обыкновенно как «светский», «секулярный», а в своем исходном смысле означает «будничный», в противоположность священному. Так, например, в благословении при отделении субботы от будних дней говорится: «Благословен Ты, разделивший между святым и будничным («холь»), между светом и тьмой, между Израилем и народами, между седьмым днем и шестью рабочими днями».

Итак, во-первых, слово «холь» имеет исходно положительную коннотацию, а во-вторых, оно коренится в реалиях самой еврейской культуры. Соответственно, светский израильтянин — «хилони» — это продукт еврейской жизнедеятельности, и не просто калька с образа жизни других — в первую очередь европейских — народов.

Проблема эта живо обсуждается в израильской прессе, о чем свидетельствует обзор, опубликованный в журнале «Ашилоах». Руководитель образовательной программы «Бейт Прат — Мидраша Исраэлит» Регев Бен-Давид в своей статье «Беседа о еврейском секуляризме» («Медабрим ал хилониют иудит») классифицирует направления секулярной израильской мысли и высказывает идею дополнительности религиозного и светского путей национального развития.

Многообразие секулярных подходов

Свою статью Бен-Давид открывает рассмотрением посвященных секуляризму («хилониюту») книг, опубликованных в минувшем, 5779 году: «Конец эпохи иврита» Рами Ливни, «Светский путь» Рама Фромана, «Руководство по секуляризму» Авиада Кляйнберга, «Новый секуляризм» Шломи Сассона, «История светских евреев» Амнона Рубинштейна, «Возвращение без раскаяния» Михи Гудмана и «Израильский иудаизм» Сэмюэля Рознера и Камиллы Фокс.

При этом Бен-Давид подмечает, что «все эти авторы делают различие между «универсальным секуляризмом» и «секуляризмом еврейским», иными словами, между собственно «секуляризмом» и… «хилониютом» (который я здесь и далее перевожу на русский как «еврейский секуляризм»).

«Шломи Сассон, — пишет Бен-Давид, — различает «еврейский секуляризм» и «постеврейский секуляризм». Со своей стороны, Миха Гудман делает различие между бунтующим светским подходом и тремя альтернативными светскими позициями, которые опираются на еврейское наследие (культурное — на Ахад Хаама; духовное — на А. Д. Гордона, и алахическое — на Бялика)».

При этом сам Бен-Давид различает четыре светских типа отношения к религиозному наследию:

(А) «Нееврейский секуляризм» — секуляризм как разрыв и полное отделение от исторического религиозного иудаизма.

(B) «Еврейско-секулярный модернизм» подразумевает их историческую преемственность. Согласно этому подходу, секуляризм — это новая еврейская сущность, которая является настоящим и будущим религиозного иудаизма.

(C) «Библейское возрождение»: секуляризм как наследник раннего иудаизма, проторелигиозный иудаизм.

(D) «Наследный секуляризм»: секуляризм, вызревающий на протяжении веков в недрах самого еврейского народа и являющийся плодом его национального духа. К представителям этого «наследного секуляризма» («хилониют мораштит») себя относит и сам Бен-Давид.

Согласно нееврейскому секуляризму, т. е. нееврейскому светскому подходу, прошлое еврейского народа принадлежит религии, а настоящее нисколько на нее не претендует. Скорее наоборот, ее чурается. Этот подход нашел свое выражение в образе Джудке, главного героя повести Хаима Азаза «Проповедь», заявляющего, что «сионизм и иудаизм — это не одна, а две совершенно разные вещи, две вещи, которые противоречат друг другу <…> Сионизм начинается с уничтожения иудаизма».

Радикальной версией этого подхода является «ханаанство» («ханаанит»), движение, призывающее к полному отказу от еврейских корней и строительству своей идентичности на основе древних цивилизаций Ближнего Востока, в частности ханаанской.

Этот подход является своеобразным отображением ультраортодоксального подхода некоторых религиозных групп, считающих, что единственной нитью, связующей евреев всех эпох, является Алаха. Несмотря на различия в риторике и общих оценках, обе стороны согласны с тем, что современная светская израильская культура ни в коей мере не является продолжением предшествующего ей еврейского прошлого.

Второй подход «еврейско-секулярного модернизма» признает, что еврейское прошлое является религиозным, что оно проникнуто верой и отмечено верностью Алахе, однако настоящее и будущее требуют других форм принадлежности. Национально окрашенный секуляризм — это отход от исторического пути еврейства, но это законный и необходимый шаг в развитии народа.

Светский характер такого подхода выражается в двух основных положениях: в подтверждении принадлежности к еврейству и его культуре за вычетом религиозных обязательств; и в приверженности просвещению и прогрессу. Одним из наиболее ярких представителей этого подхода являлся Герцль. Во многих местах своей книги Altneuiland («Старо-новая земля») Герцль подчеркивает, что новое израильское общество, несмотря на всю привязанность к своему еврейскому прошлому, должно быть основано на плодах современного мышления и прогресса.

Герцль не ставил задачи «конкурировать» с религией за историческое еврейское наследие. Государство, созданное еврейским народом в Земле Израиля, в его глазах более чем достаточно выражает и обеспечивает еврейство. Герцль соглашается с тем, что прошлое еврейского народа по преимуществу религиозно, однако не видит в этом препятствий для того, чтобы его настоящее было светским. По мнению Регева Бен-Давида, это наиболее распространенный подход среди светской общественности.

Третий подход «библейское возрождение» отвергает тезис о том, что еврейское прошлое было «религиозным». Согласно этому взгляду, пока наш народ жил на своей земле, он жил «естественной» национальной жизнью, и лишь оказавшись в изгнании, превратился в «духовный народ». Соответственно, современный светский еврей, безусловно, продолжает еврейское прошлое — но древнее прошлое, а не непосредственно ему предшествующее. Эту точку зрения, по словам Бен-Давида, разделяли многие сионисты-социалисты, такие как Нахман Сыркин и Давид Бен-Гурион, но не чужды ей были и ревизионисты.

Наконец, «наследный секуляризм» рассматривает всю еврейскую культуру как творение национального гения. «Хават-Цион — любовь к Сиону — это не часть иудаизма и не добавление к нему, — пишет Ахад Хаам, — это сам иудаизм в своей цельности, в смещении своего центра». В любом случае этот подход рассматривает современную светскую культуру Израиля как естественное продолжение исторического иудаизма. Преемниками Ахад Хаама в этом отношении являются Бялик и Берл Кацнельсон.

Подводя итог, Бен-Давид заявляет, что целый ряд противопоставлений религиозного и секулярного опытов если даже и не ложен, то по меньшей мере не продуктивен. Многие секулярные авторы, по мнению Бен-Давида, фокусируются на абстрактных характеристиках «секуляризма», позволяющих радикально отличать его от «религиозности», и уходят от выяснения сути проблемы. Они противопоставляют светских и религиозных в различных аспектах, таких как стиль жизни («светский скептичен и свободен от любых недоказанных убеждений», и наоборот — «религиозный человек обитает в мире убеждений, лишенных каких-либо сомнений»), или в эмоциональной сфере («секулярист — это рационалист, свободный от каких-либо предрассудков и мистических переживаний», в то время как «религиозный дух не фокусируется на материальном мире, уходя на поиски тайных смыслов»).

Бен-Давид предлагает подойти к проблеме секуляризма, исходя из положения, что между светским и религиозным формами бытия не существует фундаментального разлада. Он обращает внимание, что грани между светским и религиозным сообществами достаточно размыты.

«На самом деле, — пишет Бен-Давид, — большинство верующих ничем не отличаются от большинства неверующих. Их экзистенциальные установки не основаны на «доказательствах» или на сильных эмоциональных переживаниях. Большинство людей не колеблются. Люди действуют, как они привыкли».

Бен-Давид предлагает оценивать понятия «светский» и «религиозный» в первую очередь в другой плоскости — в плоскости социологической, можно даже сказать секторальной: «Наше определение (в качестве светского или религиозного) в основном указывает на сектор, в котором мы родились, а также на системы формального и неформального образования, в которые нас направили. Вполне возможно, что эта среда в значительной степени сформировала нашу личность. Однако эта идентификация проистекает из социальных корней и не затрагивает более глубинных способов самосознания, которые могут варьировать и совпадать у людей из двух этих разных групп».

Наследный секуляризм

Бен-Давида интересуют те подходы, которые не отрицают иудаизм, хотя и устанавливают свою связь с ним на светской основе. Он считает, что таково наследие секуляризма: те, кто его придерживаются, способны быть уверенными в себе и уважать тех, кто придерживается иных взглядов по вопросам духовного наследия своего народа.

Такой взгляд признает также особую миссию еврейского народа и закладывает основу для вовлечения в эту миссию более широкого круга универсальных задач, касающихся проблематики как Запада, так и Востока.

Одна из самых важных характеристик секуляризма проистекает из его отношения к иудаизму. Наследный секуляризм — это взгляд на иудаизм как на культурное наследие народа, т. е. это взгляд на «горизонтальную ось» сродства (народа в истории), в противоположность «вертикальной оси» сродства (союз народа с Б-гом).

Концептуальное разделение между «горизонтальной осью» и «вертикальной осью», которое предлагает Бен-Давид, опирается не на склонности человека проверять кашрут на упаковках, покрывать или не покрывать голову. Разделение основывается на внутреннем отношении человека к обычаям и заповедям. Есть евреи, чья принадлежность общине осуществляется за счет горизонтальной оси, то есть за счет их чувства принадлежности к цепи поколений, и есть евреи, чье основное родство с народом опирается на вертикальную ось, то есть на их опыт отношения с Творцом. И тех, и других можно назвать «наследными евреями».

В чертоги иудаизма, по мнению Бен-Давида, можно войти через ворота служения или через ворота традиции. Над каждыми из этих ворот начертан девиз: «Закон заповедал нам Моше, наследие обществу Яакова» (Второзаконие 33: 4). Один еврей, входя в зал, видит Тору и заповеди, другой — «наследие», т. е. обычаи, традиции, писания, идеи. Его процесс еврейской идентификации — прогулка по этому залу, полная теплых встреч и неожиданных открытий. Такой «наследный» еврей взвешивает различные соображения при выборе образа жизни и степени ее алахической составляющей.

Есть «наследные» евреи, которые ведут алахический образ жизни. Формально они относятся к религиозным, но в отличие от последних не фокусируются на религии целиком.

Есть «наследные» евреи, чей образ жизни не продиктован Алахой. Они «наследные» секуляристы («хилоним мораштим»).

Если бы наследие секуляризма делилось согласно известному правилу предписаний и запретов («делай» и «не делай»), то предписание звучало бы так: во-первых, войдите в чертог иудаизма (в противоположность — оставайтесь снаружи); и во-вторых, воспользуйтесь увиденным (в противоположность — удалите иудаизм из своего наследия).

Бен-Давид, именующий себя таким «наследным» секуляристом, пишет: «Я чувствую связь с прошлым, настоящим и будущим моего народа. У меня есть чувство близости к другим евреям и в Израиле, и за границей. У меня имеется интерес к еврейской культуре всех исторических эпох. Я израильтянин, которому мало знаком алахический стиль жизни. Я не воспитывался на алахических правилах, адаптированных к условиям изгнания, и я не вижу необходимости или причины применять их в условиях жизни в Земле Израиля.

Алаха — это лишь часть еврейского творчества, с которым я стремлюсь знакомиться. Сквозь очки своего «горизонтального зрения» я могу распознать его силу и мудрость, которые помогли сохранить наш народ при отсутствии территории и самоуправления. Законы кашрута, запрет смешанных браков, субботы и праздники, запрет на служение чужим божествам — во всём этом я нахожу смысл с точки зрения национального выживания. В молитве вы можете увидеть намерение человека встречаться три раза в день со своим народом, то есть жить в обществе. Национальный смысл виден в повороте (при молитве) лицом к исторической родине своего народа. Он виден в использовании древнего языка, который, даже когда он уже не был разговорным языком ни в одной еврейской общине, — всё еще был распространенным языком благодаря чтению Торы и молитве. Конечно же, национальный смысл несут молитвы за возвращение в Сион и за восстановление наших судей. И этот же смысл отчетливо проступает в словах молитвы «Шма», в которой мы встречаемся не только с Б-гом, но и с народом: «слушай, Израиль!».

Многие из основателей сионизма усвоили этот взгляд. Так, Моисей Гесс пишет о «молитвах Израиля, все из которых являются общинными молитвами — мольбами за весь Израиль. Б-гобоязненный еврей — это прежде всего еврейский патриот… Дух иудаизма — это дух евреев. Корень прошлых, настоящих и будущих произведений иудаизма не в небесах, а в сердце и духе еврейского народа». Жаботинский также воспринимал религиозные аспекты как служащие национальной цели:

«Это не религия, а национальная уникальность, это то самое священное сокровище, которое наш народ хранил с таким упорством. Для всех людей, живущих здоровой жизнью, национальная организация и национальная страна являются оградой и щитом их национальной личности. Израиль потерял и то, и другое. Тогда мы пробудились к национальному существованию и схватились за единственную вещь, которая могла бы служить стеной, способной отделить Израиль от язычников и в то же время стать цементом, который укрепит внутреннюю структуру самого народа, — мы ухватились за религию».

Квантовый иудаизм

«Еврейская история исходно была изложена религиозным способом, — продолжает Бен-Давид. — Она была изложена как история завета, который был заключен между Создателем мира и племенем, избранным для того, чтобы провозгласить Его истину во всём мире. Так мы учили на протяжении многих поколений. Но в XIX веке эти же события были рассказаны несколько по-другому. В исторических исследованиях Шимона Дубнова, в публицистике Жаботинского, Ахад-ха-Ама и других сионистских мыслителей та же самая история народа, выросшего из одной семьи, вышедшего из рабства и т. д., была осмыслена в иной плоскости. Этот народ по своей национальной воле разрабатывал внутренние законы, установил царство, заключал союзы, участвовал в войнах, ушел в изгнание и вернулся из него. Всё это время он активно контактировал с окружающей средой, но изо всех сил пытался сохранить свое уникальное существование и не смешаться с иными народами. Алаха также интерпретируется в соответствии с этим национальным видением, и эта история убедительна для меня.

Эти подходы не отрицают друг друга. Подобно дополнительности волны/частицы в квантовой механике, иудаизм также может восприниматься двумя способами. Он может рассматриваться как в своем вертикальном, так и в своем горизонтальном измерении — в зависимости от используемых для этих измерений «приборов». У обоих подходов имеется своя убедительность, так же, как у каждого есть слабые стороны. Но главное, они способны существовать бок о бок».

Этот итоговый тезис остался у автора нераскрытым, и для его прояснения уместно привести аналогичное суждение из статьи Арье Бараца «Благовестие от Нильса Бора»: «В израильской государственности столкнулись лицом к лицу две взаимоисключающие друг друга концепции еврейства — традиционно религиозная и секулярно национальная, построенная на тех общих принципах понятия «нации», которую разработала универсальная европейская цивилизация.

Новое время превратило еврейский народ из объекта классической теории в объект теории квантовой. Два понятия: еврейство как нация и еврейство как религиозная община, были присущи в прежние времена одному и тому же национальному бытию. Однако, оказавшись в поле идей европейского просвещения, эти понятия расщепили это бытие, раскололи прежде единый еврейский народ на два никак не соприкасающихся и враждебно относящихся друг к другу сообщества. На два сообщества, которые, казалось бы, никогда не должны были оказаться в одной лодке.

В самом деле, приветствуя возвращение в Сион, ортодоксальный иудаизм к созданию государства в практической сфере никогда не стремился, оставляя инициативу в этом вопросе исключительно небесам. Светский же сионизм, свободный от иудейских «предрассудков», вполне мог бы удовлетвориться и Угандой. Пути ультраортодоксов и сионистов настолько расходились, что, по идее, картина современного еврейского космоса должна была бы быть принципиально другой. Согласно «классической» политической логике, Эрец Исраэль должна была сегодня целиком входить в состав Иорданского королевства, и на его территории в образцовом мире с арабскими соседями должны были бы обитать 200300 тысяч ультраортодоксов. С другой стороны, приблизительно такое же количество светских евреев доживали бы свой век в Уганде, центре для еврейского мира не более значимом, чем Биробиджан.

Именно то, что две эти непроницаемые друг для друга «утопии» были соединены, именно то, что они совершенно по-боровски пересеклись в одном «объекте» (Эрец Исраэль), сделало возможным феномен израильской государственности. Старый (религиозный) и новый (светский) ешувы не смешались и не породили чего-то третьего; напротив, сосуществуя рядом, онтологически они остались именно дополнительными».

Возвращаясь к вопросу обострения отношений между религией и государством в Израиле 2019 года, хочется выразить надежду, что его напряжение не достигнет градуса эпохи Маккавеев; что израильские «хилоним» в массе своей не превратятся в древних «митъявним», стремящихся средствами химически чистой демократии вытравить еврейский характер своего государства. jm