Академик Григорий Ройтберг: «Врачи — не машины по выписыванию рецептов»

— Григорий Ефимович, давайте начнем с ваших корней…

Я родился в местечке Сороки в 1951 году. Фамилия мамы — Айзенштадт. Судя по всему, наши предки были изгнаны из Австро-Венгерской империи в XVIII веке. В Бессарабии и Буковине есть немало древних могил с типичными для ашкеназов из Австро-Венгрии фамилиями.

Надеюсь, мне повезло с генами. Родители были людьми очень сильными, умеющими добиваться в жизни многого. Меня окружала фантастическая атмосфера домашнего уюта и заботы. Время было послевоенное, Бессарабия к советской власти еще не привыкла, жить было трудно. Но в нашей семье праздники имели место раз в неделю — то чей-то день рождения, то свадьба, то внук на свет появился. У папы с мамой было много братьев и сестер, на праздники собиралось более 70 человек за одним столом. Мне это очень нравилось.

— Такие совместные посиделки продолжаются и по сей день?

Когда все разъехались по городам и весям Советского Союза, папа очень переживал. И после его смерти я решил возобновить давнюю практику. Теперь, когда Советский Союз развалился и много родственников оказалось за границей, периодически собираю всех — то в Бессарабии, то в Италии, то в Израиле. Мой сын и его дети тоже стали поддерживать этот семейный проект. Планируем собрать 30 представителей канадской ветви. Я хочу, чтобы чувство семейственности передалось сыну и внукам, чтобы они ощущали, что мы — единое целое.

— Как вы выбрали профессию врача, традиционную для евреев? У вас были предки, которые занимались медициной?

В роду имелись врачи — дальние родственники, которые жили в Черновцах, но я их плохо знаю. Профессия не обязательно передается из поколения в поколение. Да и стать «по наследству» хорошим врачом невозможно. Доктору необходимы умение сопереживать, любовь к пациенту. И определенный уровень интуиции, специфическое мышление. Невольно в каждом человеке видишь пациента: животик выпячивается, абдоминальное ожирение. И шея короткая. Что у него может быть — метаболический синдром? Не страдает ли он гипертонией? На анализы надо бы взглянуть, на уровень мочевой кислоты, такие люди склонны к подагре. Как-то раз мы разговорились с одним большим полицейским чином. Такой современный Шерлок Холмс. Он заметил: «Я тоже в человеке потенциального преступника пытаюсь разглядеть. Сразу думаю о том, что можно ожидать от него в криминальной сфере».

Есть анекдот, его рассказал Иосиф Давыдович Кобзон, о том, как в центре города стоит человек. Рядом с ним — собака, которая играет на скрипке. Подходит изумленный прохожий: «У вас гениальный пес, он может залы собирать по всему миру. Это такой талант!» Владелец животного кривится: «Да ну, какой там талант. Она не хочет быть музыкантом, а хочет быть доктором». Я врачом быть не хотел. 

— А кем?

Школу я окончил с золотой медалью, был призером олимпиад, мог поступить в мехмат. Кстати, из нашей провинциальной школы вышло три академика Российской академии наук! Но папа сказал: «Ты в учителя собрался? Посмотри, как они бедно живут! Посмотри, во что одевается ваш учитель физики». И тогда я собрался во 2-й Медицинский институт на медико-биологический факультет, решил стать биохимиком.

На дворе был 1968 год. Папе знакомый сказал, что евреев в это заведение не принимают, боятся, что в Израиль уедут. И он посоветовал мне поступить на лечебный факультет, а потом перевестись. Я так и сделал. Начал учить клинические дисциплины, влюбился в них и понял, что хочу заниматься этим всю жизнь.

— Насколько часто вы сталкивались с дискриминацией по национальному признаку?

Бытовой антисемитизм я на себе никогда не ощущал. В студенческом общежитии был неписаный закон: тебя обозвали — дай сдачи и обзови сам. Я работал в стройотряде, получил значок «Покоритель КамАЗа». Никогда проблем не было. Русский народ интернационален по своей сути, а государственный антисемитизм, как и любая другая несправедливость, у русского человека всегда вызывал протест.

После окончания института я попал в ординатуру к академику, легендарному Павлу Евгеньевичу Лукомскому. Два года у него провел, это была величайшая школа. Потом работал в городской больнице №7. Сначала простым врачом, затем заведующим отделением. Тогда мне казалось, что я могу вылечить любую болезнь. Постоянно читал, был образован лучше коллег. А сегодня меня одолевают сомнения. 

— В чем?

Во всем. Мы так мало знаем! Говорим о космосе, но не понимаем, что такое клетка, из-за чего возникают болезни. Американский врач Бернард Лоун, лауреат нобелевской премии, написал книгу «Забытое искусство врачевания». Ему было 75 лет, деньги, лаборатории — все к его услугам. И вдруг Лоун понимает, что современная медицина забыла принципы врачевания, перестала воспринимать больного как единый объект. Сердце болит — лечат сердце. А вдруг это рак яичника и боль является отраженной? И в Америке, и у нас, и в других странах врачи превратились в роботов. Я пытаюсь с этим бороться. Ищу баланс между использованием самого лучшего технического оснащения и восприятием больного целиком. Мы ведь целители, а не автоматы по выписке рецептов.

Изменить себя, и мир вокруг тебя изменится

— Российские врачи жалуются на низкую зарплату. Может, в этом и причина специфического уровня медицины?

У врача, прежде всего, есть миссия. Заработная плата важна, но не стоит думать, что за двойную зарплату врач будет работать лучше. Хотя, разумеется, нищий врач опасен. В искушение его вводить не надо. Был такой доктор Захарьин, гениальный терапевт, преподавал на кафедре. И — очень богатый человек. Ему принадлежал дом Салтычихи на Кузнецком Мосту. С Саввы Морозова взял 500 рублей за консультацию. Когда Захарьина начали упрекать, он ответил: «Господин адвокат Плевако берет 5000 рублей за защиту убийцы и насильника, а я не могу взять 500 за спасение хорошего человека?!»

— Какие еще факторы влияют на отечественное здравоохранение?

Образование. В СССР медицинское образование в ведущих вузах было не хуже, чем на Западе. Недаром эмигранты приезжали, сдавали экзамены и их диплом подтверждался. Не на пустом месте это делалось. А сейчас в России образование ухудшилось. В список лучших образовательных учреждений планеты попали только четыре российских вуза. Четыре вуза гигантской страны!

По части современных технологий есть отставание. Ко мне на кафедру (терапии и семейной медицины ФГБОУ ВО РНИМУ им. Н.И. Пирогова Минздрава России. — Прим. ред.) приходят на повышение квалификации врачи-терапевты. В клинике постоянно 30–40 человек обучаются, хочу подобрать такого, чтобы с ним терапия заблистала. До сих пор не нашел. В Германии врач перейдет из одной клиники в другую без проблем, он подготовленный. А нам часто приходится принимать на работу людей, развращенных системой. Они привыкли, что ни за что отвечать не надо. Приходится таких людей воспитывать, учить персональной ответственности. 

Лучше всего основную проблему России выразил известный врач-офтальмолог, общественный деятель Святослав Федоров. Он говорил, что если на протяжении 70 лет подряд истреблять лучших крестьян, писателей, ученых и так далее, изменяется генофонд нации.

— Есть еще и периодические финансовые кризисы.

Проблема не в том, что доллар растет, а в том, что много талантливых людей, которые эти доллары могли бы зарабатывать в России, уезжают. Мне Егор Гайдар подарил книжку «Нефтяное проклятие», которую он написал еще в 1994 году. Прошло 20 лет, на незаработанных ими деньгах выросло целое поколение. Вот мы и расплачиваемся.

— У вас есть жизненное кредо?

Эти слова не мои, но мне они очень нравятся: «Не старайтесь изменить мир, измените себя, и мир вокруг вас будет меняться». Я читал, что английская королева во время войны работала сиделкой. Многие боятся заниматься бизнесом. Нет-де начального капитала. Но ведь самое главное — это идея! Если идея есть, деньги потекут, и от желающих не будет отбоя. Как Бабель писал: «Он был страстен. Именно страсть владычествует над миром».

Я должен быть счастлив тем, что живу. У нас в клинике висят картины, принадлежащие перу одной девушки. Радостные такие произведения. А девушка передвигается на инвалидной коляске, у нее работает только одна рука. Поэтому я боюсь впадать в излишний пафос. Сегодня ты здоров, а завтра станешь колясочником. Только без таланта и жизненной силы, как у этой художницы.

Я часто перечитываю молитву Маймонида: «Удостой меня способностью смотреть на каждого страждущего, пришедшего ко мне просить совета, просто как на человека и не разделять моих пациентов на богатых и бедных, друзей и врагов, людей хороших и плохих. В каждом пациенте дай мне видеть только страдающего человека». На воротах нашей клиники приведен отрывок из этого текста, на иврите и арабском.

— От многих представителей врачебных специальностей я слышал, что они ставят диагнозы «по наитию». Как это происходит у вас?

Бывает, что объяснить, почему поставлен тот или иной диагноз, невозможно. Я вспоминаю своего преподавателя, у которого учился 35 лет назад. Его спрашивали насчет диагноза, а он злился. Теперь я понимаю почему. Потому что диагноз часто приходит в виде озарения. Может, это интуиция, но как ее определить? Умение подключиться к информационному потоку плюс аналитический склад ума? В нашей профессии невероятно важно умение думать, сопоставлять.

В следующей своей книжке я хочу продемонстрировать диагнозы 42 наших пациентов. Например, пришел на прием представитель романской национальности. Жуткая одышка, врачи рекомендуют пересадку сердца. А он относительно молод. Ничего конкретного не нашли. Я по-цыгански знаю несколько слов, спросил: «Ты в тюрьме не сидел?» Сидел. «А за что?» Молчит. Спрашиваю, где жил. Отвечает, что на Украине, в 200 км от Чернобыля. Постоянно в зараженной зоне был, вывозил на продажу оставшиеся бесхозными вещи, за это и отсидел. Вот вам и диагноз: кардиомиопатия (первичное поражение сердечной мышцы, не связанное с воспалительным, опухолевым, ишемическим генезом. — Ред.).

Еще вспоминаю случай, когда пришла девушка, дочка очень известного человека в медицинской среде. Умная, красивая. Проблемы с мочеиспусканием. Отец был с ней в клиниках Брюсселя и Лондона, девушка прошла такие обследования, о которых я и не слышал. Искали у нее нетипичные микроэлементы, но ничего не помогало. Сидим, разговариваем. И тут оказывается, что девушка вбила себе в голову, что она — толстая. «Сколько в день пьешь жидкости?» — «200 граммов». Короче говоря, человек уже целый год на сухоедении. Почки она посадила из-за этого.

— Ужас какой.

Я вызвал отца: «Купите минеральную воду, давайте по 2 л в день». Он отвечает: «Нет, дочь не согласится, она считает, что от воды полнеют». Говорю девушке: «Есть тут у меня одно лекарство, но его надо запивать водой». Прописал витамины, уговорили их активно запивать, через три месяца почечная недостаточность ушла. А ведь девушке предлагали операцию по пересадке почки!

Плюсы израильской ментальности

— Что, помимо хорошего образования, нужно, чтобы стать специалистом?

Мотивация. Есть анекдот: калифорнийская тюрьма, преступника приговорили к казни на электрическом стуле. Сажают его, а он толстый, не влезает. Посадили на диету, три недели прошло, а преступник все равно не влезает. Вообще перестали кормить — не влезает. Тюремщики удивились: «Как же так? В чем причина?» Толстяк отвечает: «Мотивация низкая».

На Западе надо из кожи вон выходить, чтобы поступить в университет. А потом — чтобы стать уважаемым врачом. Мой родственник в Германии, будучи кандидатом наук, у ревматолога бесплатно работал девять месяцев, чтобы получить характеристику от этого известного немецкого врача. 

— А как повышают квалификацию ваши сотрудники?

Мы плотно работаем с зарубежными клиниками. Сотрудничаем с частным израильским госпиталем «Ассута» еще с тех времен, когда он ютился в ветхом здании в центре Тель-Авива. Потом они построили новый, прекрасный корпус. Сотрудничаем с больницей «Бейлинсон», есть обмен специалистами, приезжают делегации по самым разным медицинским направлениям, включая онкологию. Плюс Израиля — в ментальности.

— В каком смысле?

Скажем, мы были в Швейцарии, общались с местными специалистами. Там на россиян смотрят как на людей второго сорта. А с израильтянами можно запросто сблизиться, подружиться. Наши специалисты на стажировке с местными коллегами на море ходят, те понимают, что русские ничуть не хуже других. В плане медицинского образования у Израиля есть специфика — учебников на иврите мало, в основном преподавание ведется по американским пособиям. Есть в этом, конечно, минус, поскольку иврит постоянно нуждается в укреплении позиций, но есть и плюс: будущие врачи сразу же знакомятся со спецификой западной медицины.

— Вы возглавляете Московскую еврейскую религиозную общину. Какое место традиция занимает в вашей жизни?

Верю ли я в трансцендентную силу? Да, она существует. Считаю ли я себя религиозным человеком? Нет. Верю ли, что в конкретном месте проходил Моисей? Мне это интересно, но вызывает сомнения. Еще мне кажется, что соблюдение традиций не влияет автоматически на нравственный облик человека. Яркий пример — идеалы христианства и инквизиция, крестовые походы. Мы, евреи, не лучше.

В Йом-Кипур пощусь, в Хоральной синагоге, когда мне было 13 лет, отметили бар-мицву. Я читал отрывок из Торы, все как положено. Память осталась хорошая.

— Какие ваши дальнейшие планы на посту главы МЕРО? 

Хоральная синагога занимает важное место в моей жизни. Там прошла моя бар-мицва, туда я хожу уже 50 лет. Я светский, но мне хочется придать синагоге то звучание, которое она должна иметь. Это историческое, интересное место, которое пережило непростую советскую эпоху. Именно в Хоральной синагоге изучал иврит Лев Толстой. Помогу ей — и передам свой пост другому.