Своей главной задачей как фотохудожника я вижу попытку отображения тех неуловимых образов, о которых скорее мечтают, чем говорят. Мои фотографии — это не фотомонтажи, собранные из отдельных компонентов, но целостные образы, включающие несколько слоев, каждый из которых отражает ту или иную сторону объекта, но в то же время никогда не раскрывающие его полный смысл. Я вижу свою задачу в борьбе с визуальной посредственностью и стараюсь раздвинуть границы фотографии, исследуя новые возможности как в области конвенциональной печати, так и в области компьютерной обработки изображения.
В «обычной» фотографии единство монологического сознания базируется на классической перспективе, на абсолютизации мгновения и на диктатуре авторского голоса. В «новой» фотографии визуальное пространство распадается на множество точек зрения, устойчивость сменяется внутренним движением, текстура поверхности стирает все различия между предметами, превращая объекты в вибрирующий конгломерат. Фон из пассивного вместилища фигур становится активным участником визуального события.
Всматриваясь в картины старых мастеров, особенно остро ощущаешь визуальную серость наших дней. Держась одной рукой за телевизор-плазму с обещанными триллионами цветов, а другой кликая затвором цифровой мыльницы, услужливо штампующей цветные отпечатки среды обитания, мы стоим, разинув рты, перед их великими произведениями. У меня нет сомнения в том, что Босх, Караваджо, Сурбаран, де Ла Тур, Дюрер — каждый из них выражал мировоззрение, не имеющее ничего общего с моим. И в отношении религии, и в отношении общественного устройства, и в видении мира — между нами нет ничего общего. Но вместе с тем мощный эмоциональный импульс их произведений способен прорвать временные границы и выстроить фундаментальные визуальные образы, вокруг которых и вращается на протяжении столетий западная культура, влиять на нее и приглашать к диалогу.
Фотография — детище своего времени — пронеслась меньше чем за 100 лет по спирали развития, зайдя, как и всё искусство, в тупик слишком резкой формы, слишком яркого цвета, слишком «слишкого». Чем сильнее приближение к реальности, тем опаснее ее капкан. Полноцветные красавицы перелистываются с такой же быстротой, что и раздувшиеся животы голодающих. «…Не насытятся глаза тем, что видят, не переполнятся уши тем, что слышат» (Коэлет). Фотография разъела заложенный в ней принцип реализма. Победил тот, кто, фотографируя дерево, выявил его «деревянность», а не плодоносность. Фотография способна заострить принцип полярности любого искусства: сильный — слабый, открытый — закрытый, уход — приход. Она может склеить глыбы действительности под носом натурализма. В этом ее магическая сила. Разрывая цепочку документальности, фотография становится правдой. Балансируя над пропастью реального, она сохраняет свою таинственность. И важны не объект и время, а важно, что действительность была выжата, дала «фотосок».
