Александр Гамбарян: «Лучше воспитать ребенка в правильном ключе, чем получить в израильском суде платный урок»

Неподсудное похлопывание

— Не секрет, что российские и израильские стандарты, касающиеся воспитания детей, отличаются. Что может случиться с условным нашим читателем, который репатриируется на историческую родину и по старой привычке отшлепает чадо?

В этом плане произошла эволюция. 30 лет назад отлупить ребенка было не наказуемо, 15 лет назад судьи наказывали за избиение и оставляли без последствий «воспитательный шлепок». Сегодня израильский суд не приемлет никаких физических мер воздействия по отношению к детям.

Человека могут посадить или не посадить, исходя из лингвистических тонкостей. Следователь допрашивает отца, который поднял руку на ребенка, и тот, плохо зная иврит, оправдывается: «Это была всего лишь «мака ктана» (ивр. «слабый удар»). Всё, он может попасть в тюрьму, потому что «мака» — это подсудно, а «тфиха» (похлопывание) — нет. Эта крошечная разница в терминах может стоить человеку всей его карьеры.

Насилие в семье является одним из самых позорных преступлений в Израиле. Когда речь идет о насилии над несовершеннолетним, — это дважды отягчающее обстоятельство. Не важно, за что вы отшлепали ребенка, пусть даже за дело. Например, он одноклассницу избил, издевался над ней, и вы отшлепали гада рукой по попе, даже синяка не оставив. Согласно букве закона, это нападение на несовершеннолетнего в семье, совершенное ответственным над ним. То, что речь идет о собственном сыне, — отягчающее, а не облегчающее обстоятельство.

— А если синяк остался?

Это уже другая статья, тройное отягчающее обстоятельство: причинение вреда несовершеннолетнему в семье. Еще хуже, если папаша использовал не руку, а ремень, пластиковую бутылку из-под кока-колы или даже соломинку. Это уже тяжкое преступление. Я 25 лет спасаю людей от полиции, но считаю, что за порку ремнем отец должен отсидеть в тюрьме хотя бы месяц. Только так это можно исправить. Точно так же считают прокуроры и судьи.

— Что грозит тому, кто отшлепал ребенка рукой? Общественные работы?

Если это одноразово, сразу же вмешиваются социальные работники. Они говорят с детьми и проверяют родителей. Израильское общество пришло к консенсусу: человек, который поднимает руку на ребенка, — плохой родитель. Нет хорошего родителя, который бьет ребенка. Включая шлепки по попе.

В этом смысле израильское законодательство находится на общезападном уровне. Исключение составляют американские штаты «библейского пояса», но США — такая уж страна, где есть и прогресс, и отсталость. Цивилизованное человечество решило, что причинять физическую боль детям недопустимо.

— Как предупредить злоупотребление законами? Предположим, дочь пришла к матери: «Дай денег на мороженое». — «Не дам, ты уже ела сладкое». На следующий день девочка жалуется учительнице, что мама ее избивает.

Да, дети бывают довольно манипулятивными. У них еще мораль не сформировалась, и именно поэтому уголовная ответственность наступает только с 12 лет. Думаю, процентов 20 израильских родителей прошли эту ситуацию: ребенок в школе что-то сказал, поступил сигнал, в школу приходят специальные следователи с видеокамерой. Дети живут в своем, фантазийном мире. Когда ребенку нужно внимание, он рассказывает о плохих родителях и сразу получает внимание от классного руководителя, психолога, социальных служб.

Родителей вызывают на допрос, после чего они бегут ко мне. С полицией-то я разберусь, главная задача — объяснить, что общество решило: лучше перебдеть, чем недобдеть. Вот конкретная история: семья переехала в другой район, мальчик пошел в новую школу во второй класс. Он чужой, его не принимают в тусовку. Чтобы обратить на себя внимание, ребенок на голубом глазу рассказывает, что папа с мамой его бьют палкой и запирают в чулане. Другие дети об этом быстренько доносят учителям. Мальчик, выдумавший историю с чуланом, наконец-то получает долгожданное внимание. Чем больше он это повторит, тем больше отрежет себе любые пути к отступлению. Сложно ж признаться: «Ой, я на самом деле соврал три раза подряд».

Когда родителей вызвали в полицию, пообщались, посмотрели на них, стало понятно, что ребенок всё придумал. Такие дела ведут специальные следователи с огромным опытом, они сотрудничают с социальными работниками, у которых тоже огромный опыт. Те подтверждают: всё — туфта.

И вот эти родители сидят у меня в кабинете. Мне надо им объяснить, что ситуация, в которую они попали, распространенная и что их ребенок не монстр. Нет, это ситуация, в которую попадают нормальные родители, с абсолютно обычными детьми. Просто в каждой стране свои особенности.

Что не позволено Либерману…

— Есть шанс, что у таких вот нормальных родителей отберут ребенка? Выражение «ювенальная юстиция» у многих вызывает дрожь.

У репатриантов из СНГ, потому что они не в теме. Я всегда отвечаю: «Никому ваши дети не нужны». На каждом уровне принятия решений есть проверки. Решение о том, чтобы забрать ребенка, принимается на пяти-шести разных уровнях. Соцработник; уполномоченная судом по работе с детьми судебная комиссия; начальник окружного отделения; прокуратура; судья; судья, который направляет дело на дополнительное рассмотрение.

Просто так никто ребенка не заберет. Более того, не так просто перевести в интернат детей, над которыми реально издеваются, физически и морально, папа-алкоголик или мама, вымещающая злобу после развода. Чтобы это произошло, как минимум пять социальных работников проводят все необходимые проверки, включая надзор со стороны прокуратуры и контроль судьи. А потом оказывается, что денег на интернат нет или еще что-нибудь.

Детей в Израиле, если забирают из семьи, то слишком редко и слишком поздно.

Теперь самое важное отличие Израиля от России: нормы поведения детей. Я неоднократно видел ролики, снятые в российских школах, где дети издеваются друг над другом или запечатлены в неудобном, смешном или унизительном положении. Распространение такого ролика в Израиле — это уголовное преступление, за это ребенок идет под суд. Даже тот, кто переслал такое видео, совершил тяжкое преступление, которым занимается прокуратура и за которое грозит до пяти лет тюрьмы.

— Первоклашку ж не будут сажать.

Уголовная ответственность начинается с 12 лет, но есть такая деталь: предположим, ваш десятилетний сын переслал чужой ролик, на котором издеваются над девочкой. Родители этой девочки приходят к вам и говорят: «Вынь и положь 100 000 шекелей». Это определенная законом сумма компенсации потерпевшему, причем без необходимости с его стороны доказывать нанесение ущерба. Без злого умысла — 50 000 шекелей.

Ровно те же цифры указаны в Законе о защите от клеветы. Один мальчик кричит другому: «Ах ты, педик!», и это оскорбление. Если его услышат третьи лица, хотя бы один человек, статья переквалифицируется на клевету. В Израиле не используют в таких случаях уголовную статью, но остается гражданская ответственность: 50 000 шекелей по неосторожности и 100 000, если это злонамеренно. Родителям обидчика придется эту сумму выплатить.

Нужно также помнить, что в Израиле запрещена пропаганда гомофобии. Не гомосексуализма, как в России, а гомофобии. Например, в классе есть мальчик с соответствующими наклонностями. Любые нелестные замечания на эту тему, озвученные одноклассниками, будут расцениваться как сексуальные домогательства. То же самое, если девочке скажут что-нибудь вроде: «Ты — тупая телка, все бабы — дуры». Детям нужно прививать уважение к базовым ценностям, таким как свобода и человеческое достоинство.

— Это в конституции написано?

В Израиле нет книжки под названием «Конституция», которая гарантирует непонятные свободы, фактически не выполняющиеся. Однако в Израиле есть основной закон, на базе которого создано всё конституционное право — Закон о чести, о достоинстве и свободе человека. Гораздо лучше воспитать ребенка в правильном ключе, чем получить такой урок в суде, попав на 100 000 шекелей.

— Хорошо, такая ситуация. Ребенок приходит из израильской школы в слезах: «Меня назвали вонючим русским». Что должны предпринять родители? Идти в суд?

Налаживать общение с педагогами. Сначала надо обратиться к школьному консультанту. К таким инцидентам относятся серьезно: проводят профилактические беседы, могут даже всех родителей в школу вызвать и поговорить. На основании адвокатского опыта я считаю, что судиться — последнее дело: этим надо заниматься, когда другие методы не сработали. Вы поговорили с педагогами, с консультантом, они ничего не сделали? После того как родители трех-четырех одноклассников получат от адвоката письмо с предложением уплатить четверть миллиона шекелей, ситуация изменится коренным образом.

Чего родителям нельзя делать никогда — это пытаться разобраться непосредственно с обидчиками. Это прямой путь…

— В тюрьму?

К судимости и пожизненному пятну в биографии. Ни в коем случае нельзя идти в школу и даже словесно пикироваться с чужими детьми. Оставьте это педагогам, родителям детей и, наконец, вашему адвокату. Верят всегда ребенку и уголовное дело заведут в любом случае. Бывший министр иностранных дел Авигдор Либерман лет 20 тому назад устроил разборку с соседским ребенком, который ударил его сына, и потом очень долго отмазывался. Новый репатриант точно не отмажется.

Ноги для футболиста

— С детьми всё ясно, давайте поговорим о родителях. Человек работает в РФ адвокатом, планирует переезд в Израиль…

«Человек» или «адвокат»? Это как креветка, она в возрасте двух с половиной лет меняет пол. Креветки поменьше — мальчики, а когда они подрастают, становятся девочками. Точно так же, когда человек сдает экзамен на получение лицензии, он отсылает в Иерусалим свою совесть, а назад получает карточку, которая позволяет проходить в зал суда без досмотра. Он мутирует из человека в адвоката.

— Хорошо, адвокат. Живет в Москве, собирается репатриироваться. Понятно, надо учить иврит, проходить курсы. Что нужно еще, чтобы работать по профессии?

Я видел десятки таких, только один стажер за два года нормально освоил иврит. Если российский адвокат думает о переезде и хочет в свой тридцатник стать израильским юристом, он должен быть готов к тому, что как минимум два года у него жизни не будет вообще никакой. Он не имеет права работать, он не имеет права делать ничего, он должен 24 часа в сутки изучать иврит. Даже если такой репатриант сдаст экзамен, с плохим ивритом он будет плохим адвокатом. А плохой адвокат — это мошенник, к нему обращаются люди за спасением души, а он их губит.

Сейчас экзамены для адвокатов дополнительно утяжелили. Поэтому ваш читатель-юрист должен быть готов к тому, что три года его кто-то должен спонсировать. Всё это время он не будет работать, не будет дышать, а будет изучать иврит, обычный и юридический. К тебе обратится человек, как ты его сможешь защищать, если в документах встречаются незнакомые слова? Жизнь, имущество, семья, дети зависят от юриста, который читает юридические документы и не понимает, что там написано. Не имеет права адвокат так делать, это подстава.

— С ивритом понятно. Что еще нужно? Связи, знакомства, отсутствие акцента?

Ни-че-го. Только иврит. Мы работаем с языковыми конструкциями. Язык для адвоката — это как ноги для футболиста. Пока у него ноги не вырастут заново, ничто другое не имеет смысла. Адвокат, владеющий ивритом, ничем не отличается от любого другого коллеги по профессии. Даже если у него русский или арабский акцент.

— Знакомы ли вам престижные адвокаты арабского происхождения в Израиле? Не обречен ли репатриант или представитель нацменьшинства на работу в границах этнического гетто?

Есть немало арабских судей, есть много адвокатов. Понятно, что частникам попросту приятнее работать со своими. Мои клиенты — исключительно русскоязычные. А в больших адвокатских конторах наемные юристы работают с кем угодно. Если специалист может грамотно составить письмо, клиенту не важно, звать ли его Саша Гамбарян, Вася Иванов или Али Абу-Махмуд. Кстати, арабские судьи очень любят русскоязычных адвокатов.

Дискриминации русскоязычных в Израиле нет, а вот дискриминация арабов есть. 25 лет тому назад на юрфаке мне рассказали анекдот. Араб-адвокат отправил резюме в приличную израильскую контору, на интервью показал оценки — отличник, диплом Еврейского университета. Ему говорят: «Ты принят, вот твой кабинет с видом на море. Зарплата у тебя для начала будет 20 000, плюс машина, пенсия и личная секретарша с длинными ногами. Она будет варить тебе кофе и делать всё, что захочешь, даже секс». Адвокат щурится: «Вы что, надо мной издеваетесь?!» Ему отвечают: «Ты первый начал». Нечего начинающему адвокату искать в приличной большой конторе, где все — «белая кость».

— Подытожу рекомендации: знать иврит в совершенстве, в заоблачные выси не соваться.

Я после учебы отправил резюме в престижную контору «Герцог, Фукс, Неэман». Написал, что говорю, читаю и пишу, кроме русского и иврита, на английском и испанском. Пришел ответ: «К глубочайшему сожалению, нам нужен стажер со знанием арабского языка». Прямо как в анекдоте, только еще унизительнее: ты первый начал издеваться, мы тебе покажем. Жаль, я то письмо не сохранил. Думаю, какой-то мелкий адвокатишка его написал, приличные люди так не шутят.

Да, главная рекомендация — иврит. Боксер выходит на ринг, он должен выиграть бой. Никому не интересно, какого цвета у него перчатки, бритый он или бородатый. У каждого адвоката индивидуальный путь. У кого-то развита бизнес-жилка, он откроет свою контору. Другой пойдет работать на чужого дядю. Ничего не имеет значения, кроме языка. Вообще ничего. В Израиле человек может ходить на работу в шлёпках и порванной майке или вообще работать из дома. Половина адвокатов сегодня работает из дома.

Опять-таки надо понимать, что есть разница между ивритом юриста и ивритом обычного гражданина. Такая же разница во владении языком должна быть между юристом-репатриантом и обычным коренным израильтянином.

— Почему вы стали именно адвокатом по уголовным делам?

Мой покойный учитель и наставник Алекс Лейбович, светлая ему память, повторял: «Ты лентяй, дегенерат и не умеешь выражаться письменно. Иди в уголовку, там преуспеешь». Пару лет я работал государственным защитником. Передали мне дело: парни продавали легкие наркотики, скинули большой пакет с травой, а полицейские это заметили и их замели. Я, соответственно, допрашивал мента: «А что вообще за пакет травы? Какой он был? Маленький? Большой? Как вы его заметили?» Мент достает огромный полиэтиленовый пакет, с килограммом травы, наверное, и кладет на стойку. Я продолжаю: «А как вы подъехали к подзащитным? Они стояли возле машины?» Судья говорит: «А вот что у меня есть!» — и достает две игрушечные машинки.

При рассмотрении дел, связанных с ДТП, свидетелям дают такие вот штуковины, чтобы они показали, как всё происходило. И я, начинающий адвокат, с трудом сдерживая смех, вижу, как полицейский в форме на огромном пакете с наркотой играется в машинки. Посмотрел я на это и подумал: «Да, я выбрал правильную профессию».