— В Израиле был известный рекламщик Элиэзер Журбин. Ваш родственник?
Не знаю. Но у меня огромное количество родственников, Журбиных, и все евреи. Когда я жил в Америке, меня обычно называли «мистер Зурбин», с ударением на первый слог. Я учил их: «Слышали французское «бон жур»? Так вот, «Жур» — это я».
— Кстати, почему вы уехали? Чтобы избежать очередей в магазинах и криминала на улицах?
К 1990 году у меня в России было все в порядке. Я был знаменитым композитором, хорошо зарабатывал. Меня знала вся страна, в том числе и в лицо — я нередко выступал по телевидению. Многие знакомые говорили мне, что я сошел с ума. Но у нас рос сын Лева, ему было 11 лет, и мы решили, что самое время его поучить в Америке. А мне предложили работу. Это был хороший серьезный контракт с достаточно хорошими деньгами, с возможностью снять квартиру. И мы решили: а почему нет? Искатели счастья — это вечное название евреев. Тем более тогда уже можно было просто уехать работать по договору, не лишаясь советского гражданства. Я получил рабочую визу, хотя я вообще никогда не работал в формальном смысле этого слова, у меня даже не было трудовой книжки.
— Кто вас пригласил в Америку?
Еврейская организация под названием 92nd Street Y. Эта буква Y обозначала Yiddish. Они мне дали рабочую визу, договор, работу. Договор был на три года, потом мне его продлили. А моя жена получила работу диктора на русскоязычном телевидении.
(В разговор вступает жена, Ирина Гинзбург) Оно называлось RTN, Russian Television Network. Его владелец — реформистский раввин Марк Голуб. Благодаря ему я стала осваивать еврейские праздники и традиции. Хорошо помню свой первый Йом-Кипур на телевидении. Тогда у нас намечалась какая-то съемка. Голуб сказал: «В Йом-Кипур никто никогда не работает, вы просто не сможете работать». Мы посмеялись, сели в машину и поехали на съемку. И тут у нас лопнуло колесо. Мы спустились в метро — нет поезда. Оказалось, там где-то был пожар. Для меня все это было каким-то знаком. И с тех пор я для себя решила, что пост в этот день я буду держать всегда.
— Сколько времени вы пробыли за границей?
Наша американская эпопея в итоге растянулась на 12 лет, до 2002 года. Сын уже вырос и окончил школу, мы получили американское гражданство. А потом я совершил еще один отважный поступок и переехал обратно.
— Потому что не удалось завоевать Голливуд и Бродвей?
Эта страна очень самодостаточна. Американцы дружелюбно встречают нового гостя, но не надо думать, что они принимают тебя как своего. Вы остаетесь эмигрантом. Представьте, вам дают еду и одежду, а у вас другие планы: вы хотите стать дирижером какого-нибудь знаменитого оркестра. А тебе говорят: «Минуточку, вы же только что приехали, тут вы никто». Сейчас я понимаю, что это нормально для любого эмигранта в любой стране, но тогда эта логика меня очень угнетала.
Я понял — нет, это не мое. Я не могу еще раз подниматься, тем более мне было уже за 40. И проходить все необходимые экзамены и тесты я уже не хотел. И я решил вернуться в Москву. У меня и в США получилось сделать немало, но по сравнению с моим московским уровнем это все было смехотворно. Например, я написал музыку к фильму, в котором весь бюджет — 10 000 долларов. Театральные постановки, в которых я участвовал, тоже стоили копейки. Я жил тем, что играл в ночных клубах, аккомпанировал в балетных классах.
— Как же быть с мотивационными книгами и девизами типа «Кто ищет, тот всегда найдет»?
Вот одна история. В Америке в начале 90-х существовали списки продюсеров в специализированных изданиях (типа Hollywood Reporter). Мне сказали: пиши им письма и прикладывай свою музыку. Я записал 20–30 магнитофонных кассет и начал их рассылать. Как правило, они возвращались с очень теплым письмом-отказом вроде: «Нам ваша музыка очень понравилась, но, к сожалению, наша фирма работает в другом направлении».
— Это же замечательно — ваша музыка понравилась американским продюсерам!
Тут есть одно но. Каждую коробочку с кассетой я склеивал маленьким кусочком прозрачного скотча. Когда я получал свои кассеты обратно, я видел, что скотч на месте. А значит, кассету даже не доставали из коробки.
С годами я понял, что я борюсь с ветряными мельницами. В США мне в профессиональном плане ничего не светит, а в России меня забудут. И я решил вернуться. При этом мы остались американскими гражданами, у нас до сих пор есть квартира в Нью-Йорке. Но мы в Нью-Йорк приезжаем регулярно и проводим там по 3–4 месяца в году. Сын живет отдельно, у него уже двое детей.
Два автомобиля одного цвета
— На каком языке вы общаетесь с сыном и внуками?
(Ирина Гинзбург) Все они прекрасно говорят по-русски. Притом что наши внуки учатся в еврейской школе и изучают иврит. То есть получается, они говорят на трех языках, и еще учат испанский. Но язык общения дома — русский. Я иногда удивляюсь, откуда в них русский язык на таком уровне. Они не говорят: «Иди сюда, дай мне». Старший внук выражается, например, так: «Дедушка, я считаю, что ты неправ, потому что здесь есть такие обстоятельства…» Когда Лева был подростком, я давала ему доллар в день, при условии, что он не будет дома говорить ни слова по-английски.
— Почему?
Язык, который вокруг тебя звучит, и так можно выучить. Наши внуки — абсолютные американцы, но при этом очень любят всё русское. У них много русских книг, они смотрят русские фильмы, знают много русских песен. Я пою им хулиганские песни типа «Увидела француза — и хвать его за пузо».
(Ирина Гинзбург) Наш сын стал в Америке очень религиозным. В синагогу мы пришли вместе, и он очень этим увлекся. Он очень подружился со своим кантором, стал изучать иврит, даже попросил сделать обрезание. Ему справляли бар-мицву. Он ушел из прекрасной дорогой школы, где у него был грант, в еврейскую школу. В то же время он был одержимым музыкантом. В шаббат были и репетиции, и концерты, а он не мог принимать в них участие. Через какое-то время он сказал: «Я думаю, что скрипач Айзек Стерн сделал для еврейского народа не меньше, чем мой кантор. Поэтому я решил: буду евреем, но не религиозным».
— Вы живете на две страны. Где ваш Дом с большой буквы?
Для меня там, где жена, там дом, семья и все остальное. Неважно, где твои вещи, важно, где твоя жена. Мы вместе уже 40 лет. Привыкли всегда быть вместе. Когда мы оказываемся в разных странах, у каждого из нас есть чувство, которое можно назвать «душа не на месте».
(Ирина Гинзбург) Когда мы переехали из Москвы в Нью-Йорк, было ощущение, что нас вытащили из одной розетки, вставили в другую, а напряжение в них то же. Я долгое время провела в удивительном доме у метро «Аэропорт». Там жили Белла Ахмадулина, Юрий Нагибин, Константин Симонов, Виктор Розов, Александр Штейн, Виктор Шкловский, Арсений Тарковский. Наш район назывался «Хлам» — по первым буквам слов «художники, литераторы, артисты, музыканты». Я привыкла к этому дому, я жила там практически 40 лет. Туда же переехал ко мне Журбин. Он был уже знаменитым композитором. И он оказался уникально привлекательным для всех соседей нашего дома.
— Почему?
Здесь в основном жили драматурги, писатели, поэты. Все мечтали написать мюзикл, оперу или песню. Когда у нас только родился Левочка, нам ужасно хотелось спать, потому что засыпал он только под утро. Каждое утро нас будил звонок поэта Сергея Острового, автора песни «Дрозды». Он звонил и громко говорил: «Журбин! Ты «Правду» сегодняшнюю читал? Нет?! Так я тебе сейчас прочту, там мое стихотворение. Называется «Зябь». Напиши к нему музыку!» И так было со многими.
— Материальная сторона у такой популярности присутствовала?
(Ирина Гинзбург) Тогда было неловко иметь много денег. Мы специально купили двое «Жигулей» одинаковой модели и цвета, чтобы люди думали, что это одна машина. У меня была ближайшая подруга фигуристка Людмила Пахомова, первая в истории олимпийская чемпионка в танцах на льду. У нее с ее партнером и мужем Сашей Горшковым были иностранные машины. Саша как-то спросил у моего отца, писателя и переводчика Льва Гинзбурга, почему он себе не купит такую. Он ответил: «Это невозможно, это было бы ужасно пошло!»
Еврейские Ромео и Джульетта
— Мне рассказывали, что финансовые дела вы ведете самостоятельно, без агентов. Это правда?
У меня был отрицательный опыт такого рода в прошлом. Когда я приехал в Америку, мне сказали: «У всех есть агент, и тебе тоже нужен агент». Меня познакомили с одним человеком, ему уже тогда было сильно за 70. Очень доброжелательный старичок, с чудесными старинными манерами.
Он сказал мне: «Александр, я буду на вас работать. Я не могу гарантировать, что вы будете получать большие деньги. Но для начала вы должны оплатить мою работу и дать мне 10 000 долларов». Я сказал, что у меня нет таких денег, я же только приехал в Америку. «Хорошо, а сколько вы можете дать? 3000? Хорошо, давайте 3000, а остальное отдадите потом».
— И?..
Он взял у меня деньги, дал карточку, на которой было написано, что я являюсь его клиентом. На все вопросы о результатах он отвечал: «К сожалению, пока не получается». При этом его слова ничем нельзя было проверить. К примеру, он говорил, что звонил в Лос-Анджелес в одну крупную кинофирму, которая пока «думает». Они могут думать и 10, и 20 лет.
— Есть ли у вас произведения на еврейскую тему?
И на французскую, и на английскую, и, конечно, на российскую тему. Среди моих «соавторов» — Достоевский, Гоголь, Набоков, Булгаков. Но я также написал целых четыре мюзикла на еврейскую тему. Писатель Асар Эппель предложил написать мюзикл по «Закату» Бабеля. Мюзикл имел огромный успех и до сих пор имеет. Его ставили в Америке и в Европе, в России он идет до сих пор. В Красноярске этот мюзикл поставили недавно, он называется «Биндюжник и король». Его недавно выдвинули на «Золотую маску» — самую престижную театральную премию России.
Еще один спектакль пока не поставлен, но это моя самая мощная еврейская вещь. Это будет «Диббук» — спектакль, основанный на древних хасидских легендах. Я написал эту вещь десять лет назад. Это история еврейских Ромео и Джульетты. Парень не мог жениться на девушке, потому что был бедный, а богатый папа девушки искал ей достойного жениха с деньгами и связями. В результате молодой человек умер, превратился в диббук и вселился в свою любимую.
— В советские годы вы интересовались традициями предков?
Мы только знали, что синагога находится на улице Архипова. Когда-то мы туда ездили, чтобы взять мацу. Мы оставляли машину за пять кварталов и шли туда пешком, озирались, скрывались.
Сейчас в Москве есть большой круг «людей культуры», которые тоже посещают синагоги. Большинство из них относится к этому так же, как и мы. Для нас это возможность приобщиться к корням, соблюсти традицию, побыть в приятной компании своих друзей.
Все веселые праздники — Рош-а-Шана, Песах, Суккот, Ханука, Пурим и другие — мы с удовольствием отмечаем. Я являюсь членом еврейских организаций, меня приглашают на мероприятия. Конечно, нельзя сказать, что мы полностью соблюдаем кашрут. Но, с другой стороны, мы никогда не едим свинину или мясное и молочное вместе. Мы не едим никакой колбасы, кроме кошерной.
— Чем вы заняты сейчас?
Я пишу для музыкальных театров по всей России. Сейчас по стране идет примерно тридцать – сорок моих произведений. С финансовой точки зрения это выгодно. Мне же надо что-то оставить своим детям и внукам. Родственники автора получают авторские в течение 70 лет после его смерти. В чем прелесть и преимущество работы композитора? Единожды написав что-то хорошее, можно уйти на пенсию, потому что твое произведение продолжит приносить деньги. Если написать с десяток хороших песен, которые поет вся страна, ты будешь получать деньги всю свою жизнь.
