Выпуск #5

Анна Ривина: «Проблемы с феминизмом есть у закомплексованных мужчин»

Основатель центра «Насилию.нет» считает ранние браки фактором риска, верит в высшую силу и собственной религией называет Декларацию прав человека. Чем уличное насилие отличается от домашнего и почему борщ не спасает от развода

Павел Львовский
Фото: Владимир Калинин

Оправдываться за пакет молока

— Что такое домашнее насилие? Супруги поссорились, посудой друг в друга швырнули?

Домашнее насилие отличается от ссоры. Конфликт является абсолютно нормальным явлением для человеческих отношений, люди спорят на равных, не соглашаются. При этом в конфликте нет иерархии, участники не боятся отстаивать свои интересы, выражать свое мнение. Если же мы говорим про домашнее насилие, это всегда иерархия, всегда неравные силы. Одна сторона пытается подавить другую, вторая находится в страхе и боится себя защищать.

Домашнее насилие может быть четырех видов: физическое, психологическое, сексуальное и экономическое. Кстати, пару лет назад кнессет рассматривал уголовную ответственность за экономическое насилие. Экономическое насилие — это когда можно запретить женщине работать или получать образование, следить за любыми ее расходами, наказывать за то, что неправильно что-то потратила. Человек, условно говоря, должен постоянно оправдываться за то, что купил лишний пакет молока.

— Существует обратная зависимость между уровнем образования и насилием?

Понятно, что там, где нет знаний и есть алкоголь, такие явления встречаются чаще. Однако домашнее насилие присутствует во всех слоях населения. Об этом молчали тысячелетиями, а теперь стали реагировать. Кстати, этой темой я начала заниматься именно в тот момент, когда жила в Израиле. Там можно зайти в любое место — в больницу, в общественный туалет, куда угодно, и увидеть информацию о том, куда звонить, если в семье есть насилие. Я такого в Москве никогда не видела.

— Есть какие-нибудь дополнительные факторы риска, кроме алкогольной и других зависимостей, которые генерируют насилие?

Я убеждена, что, когда в семье рождаются желанные дети, которых любят, у них намного меньше шансов столкнуться с насилием. Если мы возвращаемся к классической еврейской концепции, когда вокруг детей крутится планета, у них есть очень большие шансы вырасти с достоинством и уважением к себе.

В России очень многие дети рождаются, когда их не ждут и не хотят. Они сталкиваются с таким чудовищным отношением, что потом из поколения в поколение эту модель повторяют, создавая из нее норму. Помимо того, что я занимаюсь этой работой, я преподаю семейное право в Юридической академии. Грустно наблюдать, что к институту семьи и рождению детей у нас относятся безответственно. Мне нравится современная тенденция, когда люди вступают в брак и рожают детей в осознанном возрасте. Возьмите тот же Израиль: люди в 25 лет поступают в вуз и лет через пять, никуда не спеша, в удовольствие женятся. У нас всех гонят в ЗАГС в 18-20, и в результате Россия — на первом месте по количеству разводов.

— Почему это происходит?

Люди создают семьи в силу социального давления. Им с детства говорят: «Скорее, если ты не выйдешь замуж, ты неудачница», и тому подобное. Тут уже проще хоть какого-нибудь мужика найти, чем смириться с клеймом неудачницы. А потом? Что с ним делать? Как с ним жить? О чём с ним разговаривать?

На сайте ВВС был прекрасный материал о том, как у нас люди берут кредиты, чтобы отыграть свадьбу. В итоге они очень быстро разбегаются, а кредит выплачивает один человек, потому что второй юридически не имеет никакого к нему отношения. Ситуация, при которой в России 160 миллиардов невыплаченных алиментов, по официальным данным, — это позор.

Мужчина может раз в год появляться на дне рождения ребенка и еще пытаться алименты оформить через белую зарплату, чтобы сумма была меньше. Так невозможно себя вести, если ты любишь ребенка. Следовательно, эти люди их не любят. Тогда куда спешить и зачем рожать?

Заретушированная Меркель

— Ваше собственное детство было благополучным?

В моей семье никогда не было насилия, меня никогда пальцем не тронули. Насилия не было и в моей личной жизни. Тем не менее, как я сейчас понимаю, в доме царил культ хорошей девочки. Я поступила в аспирантуру, все порадовались, а на следующий день дедушка спросил: «Когда ты в нормальный зарубежный вуз поступишь?». Всё время была гонка, я всё время должна была быть правильной. Эти установки преподносились с любовью и заботой, поддержкой и принятием, но вот свободы выбора было маловато.

— К кому вы обычно идете, чтобы выговориться и посоветоваться? Если это не родители, то кто?

Раньше таким человеком был дедушка. Сейчас у меня такого советчика нет, его искусственно не выберешь. Не стоит забывать, что те мысли и идеи, которые я сейчас отстаиваю, достаточно прогрессивны. Не всегда люди, которые старше меня, будут их принимать и поощрять. Дедушка — это единственный человек в моей жизни, который поразительным образом совмещал интеллект, любовь к жизни и любовь к людям. Какой-то удивительно вдумчивый и принимающий. Пока что подобное сочетание мне не удалось найти ни в ком другом.

— Есть ли евреи среди тех, кто обращается в центр «Насилию.нет»? Взаимодействуете ли вы с еврейскими организациями?

Когда к нам обращаются, мы не выясняем национальность. Спасибо, что соответствующую паспортную графу отменили. Что касается организаций, мы проводили мероприятие в Еврейском музее и центре толерантности. Сейчас мы, скорее всего, будем делать выставку, связанную с Еврейским музеем. Мы сами не инициируем, поскольку погружены в текучку, а сотрудничаем с теми, кто к нам приходит. Если придет Российский еврейский конгресс, будем рады.

Я каждый год выступаю на Лимуде с разными лекциями по своей теме, про насилие в диаспорах и связь с религией. Безусловно, чем более закрытое сообщество, тем проще всё это прятать и скрывать. Это абсолютно международное и межконфессиональное явление.

Я, например, выступала и рассказывала про то, как в Израиле менялось отношение к феминизму, с первой алии и до наших дней. Обычно я беру какую-то тему, о которой сама знаю слабо, готовлюсь, прорабатываю и читаю лекцию. Была у меня тема о том, как присутствие женщин оказало влияние на современный иудаизм. Включая и отрицательные примеры, когда после теракта в Париже и визита мировых лидеров в религиозных израильских газетах из групповых фото вырезали Меркель.

— Религиозные законы скромности — это одно, личное отношение — другое. В иудаизме отношение к женщинам традиционно уважительное.

Моя фамилия — Ривина. Насколько я знаю, евреям часто давали фамилии по именам матерей, потому что мужчины учились и молились, а всё делали женщины, и поэтому детей узнавали в местечках по маме. Я отличаю религиозных от верующих. Мне кажется, верующие люди не делают плохих вещей, потому что у них в душе есть истина. А религиозные люди — институциональные, и они могут имитировать всё что угодно. Я себя не считаю ни религиозной, ни верующей. Но у меня такая установка: 24 часа в сутки за мной смотрят и проверяют, хорошо ли я себя веду.

— Кто смотрит? Высшие силы?

Не знаю, как их точно назвать. Да. Но моя религия — это Всеобщая декларация прав человека, где провозглашаются достоинство, уважение, безопасность и так далее. Мы в любом случае являемся частью глобального мира, несмотря на консервативный крен. Когда встает Мизулина и говорит: «Не так страшно, когда мужчина ударил женщину, нежели когда женщина оскорбила мужчину словом».

Мне не нравятся правила, а религия — это правила. Опять же, мне не нравится то место, которое во всех религиях предписали женщине, ограничив ее. Женская половина в синагоге, которая находится на втором этаже, — это потому что женщины ближе к Б-гу или потому что мужчины их загнали на балкончик, подальше?

— Уменьшает ли религиозность процент семейного насилия?

Если мы говорим про христианство, там есть культ жертвенности, страдания, терпения. Женщина возмущается — ей говорят: «Это твой крест. Терпи, неси».

В доме не было насилия, но царил культ хорошей девочки, которая не должна разочаровывать родню.
Анна Ривина

— Хорошо, как этот ореол жертвенности убрать? И на что заменить?

Если мы сможем переставить институт семьи с иерархии на рельсы партнерства и дружбы, это будет прекрасно. Конечно же, многим это не нравится. Очень комфортно пользоваться иерархической системой а-ля «я добытчик, ты мне должна», вместо того чтобы договориться: «Я делаю одно, ты делаешь другое. Мы оба равны».

— Реализовать идеалы феминизма.

Феминизм бывает разный. Есть женщины, с которыми я никогда не найду общий язык, и они не считают меня феминисткой. Но именно феминистки сказали, что домохозяйки тоже имеют право на уважение, что они не обслуживающий персонал. Я заметила такую тенденцию: когда говоришь с уверенным в себе и не закомплексованным мужчиной, с феминизмом у него проблем нет. Как только мужчина начинает говорить, что феминизм — это ужасно, скорее всего, за него платила женщина. У такого мужчины куча комплексов, сам он ничего из себя не представляет, и ему нужно именно таким образом самоутвердиться.

У меня есть подруги, которые выросли в семьях, где папа всё приносил, а мама никогда не работала. Они выросли с уверенностью, что им всегда мужчина должен. В моей семье женщины всегда работали. И всё равно было первое-второе-
третье-компот. Бабушка мусор никогда не выкидывала ненакрашенной и всегда выглядела лучше всех. Здесь нет никакого противоречия. Но когда женщина думает, что за нее постоянно должны платить, это прямая дорога в зависимость.

Очень часто женщинам говорят: «Если ты будешь хорошей, красивой, удобной, всё у тебя будет в порядке». Но оказывается, что как бы ни вела себя женщина, ее могут бросить. Она тридцать лет преданно варила борщ, а муж сообщает, что у него появилась пассия помоложе. И женщина остается без карьеры и друзей.

Топор возле шеи

— Вы неоднократно упоминали Израиль. Сколько времени вы там прожили?

Я уехала в 2013 году. Училась в университете, окончила магистратуру по политологии. Училась на английском, к сожалению, не смогла выучить иврит. Год, который я там провела, меня очень сильно изменил. Я перестала жить по колее, как советский человек. Кстати, насчет иудейских религиозных канонов: прикрыть колени, локти, юбка — я это всё обожаю. Когда я жила в Израиле, я часто волосы в платки заматывала, мне очень нравилось. У меня при этом сразу лицо таким сионистским становилось.

Мы с сестрой репатриировались одновременно. Она выучила иврит, живет там, дети в израильских школах. У нее этот процесс совсем иначе сложился. А я привязана головой к тому, что происходит в России. Не удалось мне отвязаться.

— И вы «привязались» к теме домашнего насилия. Чем в законодательном плане муж, избивающий жену, отличается от хулигана на улице?

Если вас побили на улице, вы убежали, закрыли дверь и чувствуете себя в безопасности. А если вы живете в атмосфере домашнего насилия, вы боитесь всего: выпить стакан воды, пойти почистить зубы, пожаловаться кому-то. Вы знаете, что завтра проснетесь в том же аду, а если захотите уйти, вас из-под земли достанут.

Сейчас в нашей стране законодательного понятия «домашнее насилие» нет. У нас даже статистика точная отсутствует. А должны быть перечислены виды: психологическое, экономическое, сексуальное и физическое насилие. Еще есть очень важный механизм, который называется охранный ордер. Он есть более чем в 120 странах. Если вас боится кто-то из близких, он может просить полицию, чтобы вы не сближались. Это запрещено обеим сторонам. Во-первых, это предотвращает более тяжкие нарушения. Во-вторых, за это время человек может разработать план по обеспечению личной безопасности.

— Что происходит применительно к российским реалиям?

Женщины приходят в полицию, а полицейские разводят руками: «Идите отсюда, это ваши личные проблемы». Максимум муж платил штраф, поскольку домашнее насилие расценивается как административное нарушение. Категорию насилия в отношении близких лиц вывели из уголовного кодекса. Теперь это просто правонарушение, как неправильная парковка. Пять тысяч рублей заплати и бей жену дальше. Дело семейное.

— Существующую ситуацию можно изменить?

В прошлом году я ездила в Хабаровск, Иркутск и другие города, где мы обучали судей, прокуроров, адвокатов тому, что домашнее насилие — это нарушение прав человека. Это была программа Совета Европы. Меня пригласили как юриста делать курс, адаптивный к российскому правоприменению.

Мы пытались объяснить, что можно использовать из действующего законодательства, а что лежит мертвым грузом. У нас есть статья «Угроза убийством», но ее часто не используют. В России считается, что угроза убийством — это если топор к шее приставить и начать отрубать, а не когда мужчина избивает женщину, приговаривая: «Я тебя убью». Еще у нас есть статья «Истязание», куда включено и психологическое насилие. Но даже Верховный суд не смог разобраться, сколько раз это психологическое насилие должно произойти, чтобы применять статью. В итоге практически никто ее не использует.

За последние годы мы смогли привлечь к теме насилия немало известных людей. Сейчас у нас новый амбассадор — Ира Шихман, с которой мы поедем на Лимуд и будем всё это обсуждать. Когда я начинала, в обществе об этом вообще не говорили. Считать себя причастной к тектоническим сдвигам — это приятное ощущение.

— Деятельность той или иной некоммерческой организации упирается в деньги. Еврейские организации, как я понимаю, пока что вам не помогают.

Те бюджеты, которые у нас есть, настолько смешные… Ни один серьезный фонд не поверит, что такое возможно. Когда в 2015 году я всё это придумала, я ходила на работу и со своей зарплаты всё это содержала. Потом я зарегистрировала организацию в Мин-
юсте, и мы открыли пожертвования. Их было 30-40 тысяч в месяц, копейки. В сентябре 2019 года мы получили первый грант на полгода, который позволил оплатить аренду. Сейчас грант заканчивается. Моя ключевая задача — найти средства на аренду и оплату ежедневной работы нашей команды.

— Как к вашей деятельности относятся родители? Не отговаривают?

Мне повезло. Если я завтра скажу, что собираюсь лететь в космос, мне скажут: «Давай!». Если я передумаю, мне скажут: «Правильно».

— Кстати, о помощи от еврейских организаций. Ваша деятельность подпадает под парадигму исправления мира, тикун олам.

Я ничего не делаю, чтобы помочь другим. Я делаю всё именно ввиду эгоизма, потому что меня возмущает такое положение вещей. Всё, чем я занимаюсь, конечно, очень еврейское. Неосознанно еврейское. Мои боль и печаль начались после прочтения романа «Тяжелый песок» Рыбакова. После этого я начала читать в безумных масштабах про Холокост.

Для меня вообще вся история про права человека начинается с Холокоста. Именно тогда я поняла, что права человека — это не просто декларация. Если их не зафиксировать в юридической конструкции, это приводит к печальным последствиям. jm

Павел Львовский
Фото: Владимир Калинин