В один морозный день, в один прекрасный день Мне в руки воробей случайно залетел. Я отогрел его, я приютил его, И на душе моей уютно и светло. Я в радости такой давно не пребывал; Как было хорошо, я по ночам летал. Воробушек мне пел лишь песни про любовь, Я таял на снегу и возрождался вновь. Мороз ушел, капель колотит в сердце мне. Нет больше воробья, и я один во мгле. Мой птенчик-сероглаз, молю тебя, вернись — Лишь мы вдвоем с тобой способны рваться ввысь. А за окном тоска, за что страдаю я? Разлучница-капель, верни мне воробья. Б. Грачевский
О еврейских корнях
Я родился в 1949 году. Давление по национальному признаку тогда было таким огромным, что я долгое время не знал, кто я, и разобрался с этим, только когда мне было лет 15. Но я общался с дедушкой, который был старостой ортодоксальной хасидской синагоги. Он соблюдал все законы, был очень чудной: походил на академика Вернадского, хотя никогда нигде не учился. Кем дед только не был! Одно время даже руководил оркестром, не зная нот. На всех наших домашних посиделках он был в шляпе, молился с талесом. Его звали Макс (Мендель) Наумович, он был выходцем из Витебска.
Второго деда, по маминой линии, звали Лазарь Моисеевич — идеально для анекдота, хуже не придумаешь! Он был из совсем простой семьи, работяга, всю жизнь тяжело работал. Он не был набожным, но на старости лет вдруг стал ходить в синагогу на Маросейке. Мы ходили на веселое празднование Симхат-Торы, мне это казалось очень интересным.
О начале творческой карьеры
Я с шести лет работал с отцом, делал профессиональный эстрадный номер. Потом увлекался самодеятельностью, поставил танец, открыл кружок по изучению изобразительного искусства, водил людей по Третьяковской галерее. Когда вырос, пошел строить ракеты, но позже понял, что большей глупости, чем эта, нельзя придумать. И тогда забросил ракеты и глобально изменил свою жизнь — пришел на киностудию Горького. Пока я ждал какого-то приличного места, работал грузчиком.
В те времена здесь не было простых людей, все были интересные личности. Такие фамилии! Одним из ярких для меня моментов была работа подсобным рабочим на павильонных съемках у Льва Кулиджанова, он снимал «Преступление и наказание». Я все время думал — как это он так точно выбрал артистов, именно так, как я себе представлял, когда читал книгу? Там был идеальный Раскольников (Георгий Тараторкин), идеальные Свидригайлов (Ефим Копелян) и Мармеладов (Евгений Лебедев)… Несмотря на то что я таскал мебель, двигал декорации и протирал пол, я получал огромное наслаждение от этой работы! Я был внутри этого процесса! Мог сидеть и наблюдать за великими артистами вечно!
У меня в юности был такой бзик — мне хотелось поговорить с известными людьми. Не сфотографироваться, а поговорить! Я готовил вопросы, что-то у них выпытывал. Я так поймал Бориса Васильева, Сергея Герасимова, Станислава Ростоцкого, Семена Лунгина, всех уже не упомнить… Помню, как встретил в коридоре священника Александра Меня, догнал его и мы 15 минут о чем-то беседовали. У него была такая сумасшедшая энергетика!
Об отношениях с поклонниками
Сам я не устаю от поклонников, которые хотят со мной поговорить. Если меня перестанут узнавать, я расстроюсь — я привык к тому, что люди меня благодарят за то, что я сделал. Это для меня очень важно, это в определенном смысле итог, смысл жизни. Куда бы я ни приехал, в любой стране находятся люди, которые, увидев меня, улыбаются.
В центре Тель-Авива ко мне подошел элегантного вида мужчина с бородкой. Прищурился и говорит: «А вы ведь режиссер? И хороший режиссер! Мне нравится то, что вы делаете, я слежу за вашим творчеством, не останавливайтесь!» А затем он пожал мне руку, развернулся и по пояс залез в мусорный бак.
Нью-Йорк, я выхожу из магазина, поднимаю руку, чтобы поймать такси. И вижу боковым зрением, что на меня бежит полицейский. Я думаю, что нарушил какие-то правила, у меня сразу падает настроение, я думаю о том, как мне придется объясняться на моем ломаном английском. И вот я почти сажусь в такси, когда полицейский до меня добегает и спрашивает по-английски: «Вы из какой страны?» Я отвечаю: «Из России, из Москвы». И тут он переходит на русский и спрашивает: «Это же Вы «Ералаш» делаете?»
Однажды я оказался в санатории, где были одни пенсионеры. Ходил, дышал воздухом и слушал музыку через Bluetooth. И однажды слышу, как переговариваются старичок со старушкой:
— Говори, говори!
— Да неудобно!
— Да что неудобно, подойди и спроси!
Я уже внутренне приготовился к тому, что сейчас меня как обычно будут расспрашивать о «Ералаше». И тут дедушка приближается ко мне и говорит: «А ваш слуховой аппарат хорошо работает?»
Два пьяных ко мне подходят в Анапе, один мямлит что-то неразборчиво: «Ааа… эээ…»
Я сразу отвечаю: «Это не я». Второй пьяный тут же: «Вот видишь, это не он, с тебя 200 рублей».
О «еврейском вопросе»
Нам хлопали по носу так и сяк, чтобы мы знали свое место. Мой первый учитель в кино Роман Люцианович Конбрандт всегда говорил: «Боря, мы евреи, нам круче, чем быть директором фильма, уже ничего не надо. Сиди спокойно, пока у нас все есть». Мне от всего этого скрючивало, мне было противно, ведь я такой же человек, как и все.
В последние годы исчез государственный антисемитизм. Но все равно грузины, армяне, латыши могут по телевизору рассказывать о своих семейных, национальных традициях. А если кто-то скажет «у нас, евреев, принято…», это будет воспринято с удивлением. И вот с этим надо бороться еще много лет.
Долгое время у нас вообще были татары, украинцы, узбеки и «лица еврейской национальности». Моего приятеля одна старушка, стараясь его не обидеть, спросила: «Миша, вы еврейчик?» На что тот ответил: «Нет, я евреюшка». И с этим в советские времена было множество проблем. У меня был соавтор Айзенберг, и его не назвали по радио. Я поинтересовался почему, и мне ответили, что таких фамилий на радио вообще не произносят. А уж в народе была ненависть какая! Но мне никогда не хотелось все бросить и уехать. Я очень люблю свою страну и не сменю ее даже на Израиль.
О личном
О моем скверном характере всё врут. Я довольно требовательный, могу быть очень ехидным: если попадешь ко мне на язычок, только держись! Но я открыт с людьми, которые со мной просто разговаривают. И, естественно, злюсь, когда журналисты начинают лезть ко мне в душу и копаться в моем белье. Совсем недавно у меня было ощущение, что страну интересуют только две темы — ситуация на Украине и развод Грачевского, о котором все узнали от моей бывшей жены. Когда мы были с ней, я раскрылся, мы всем рассказывали о своей любви, о своей жизни, но больше я такого не делаю. Сейчас в моей жизни есть молодая женщина, которая меня любит, но я об этом не рассказываю, я больше никого в свою жизнь не пускаю.
О кино
После развода я снял очень пронзительное кино «Между нот, или Тантрическая симфония». Она на грани фола, но очень тонкая, грустная, интересная. Я 10 лет вынашивал этот сюжет о романе немолодого талантливого музыканта и молодой простой девушки, и совершенно случайно вышло так, что некоторые события моей жизни совпали со сценарием фильма. Это совсем другая история, но она чем-то похожа — как все несчастливые семьи и так далее. Главный герой тоже случайно похож на меня. Говорили еще, что главная героиня моя любовница. Но я привык к грязным слухам.
«Между нот» не узколобое фестивальное кино, которое не понятно никому кроме трех обкуренных критиков. И в массовое кино тоже не берут — это умнее, чем надо. А вот где-то в середине находится та интеллигенция, которая мне близка и понятна — и молодые, и старые люди, которые думают, понимают. Я хочу, чтобы меня услышали. У Ахматовой есть такие строки: «Пусть назовут безмолвною зимой и вечные навек захлопнут двери. Но все-таки услышат голос мой. И все-таки опять ему поверят».
Я стал ездить с фильмом по стране, собирать реакцию кинозалов, мокрые глаза в финале. Я из Еревана, где на просмотр собралась вся интеллигенция, переехал в город Нерчинск — это город в 300 км от Читы, куда ссылали декабристов. Еду и думаю — в Ереване, понятно, интеллигенция. Ну а тут-то простые люди, которые больше обеспокоены тем, как выжить, найти деньги на еду… Как они отнесутся к фильму? Но они так смотрели картину! Они, где надо, смеялись, где надо — плакали, просили меня почитать мои стихи.
О русской культуре
Я не собираюсь уезжать из России, хотя много езжу по миру. Я никогда не мог оторвать себя от великой русской культуры, в которую сделали вклад многие евреи. Я не могу оторвать себя от прекрасных книг и великого русского языка. Я не смогу объясняться в любви так красиво, как могу делать это на русском!
А еще очень важно, что здесь мы выросли на одних сказках. Но сегодня в России общность менталитета исчезает из-за космополитизма. Когда-то давно космополиты были злодеями… А сегодня мы окончательно стали космополитами во всем, и мне это очень обидно. Наши дети уже смотрят не «Чебурашку» или «Варежку». А ведь «Варежка» — это шедевр, я, взрослый человек, был до слез тронут этим маленьким, но таким пронзительным, таким правдивым мультиком!
Об Израиле
Израиль для меня чудо. К сожалению, я близко познакомился с ним по неприятному поводу — меня там оперировали. И теперь отношусь к израильской медицине с пиететом. Когда приезжаю, всегда живу в Бат-Яме, для меня очень важно, чтобы в окне виднелось море.
А когда посещаю Иерусалим, у меня сердце останавливается от величия города! Однажды я решил посетить храм Гроба Господня, но меня не пустили из-за того, что был в шортах. Мне пришлось купить арафатку, обвязаться ей. И я тогда представил себе, как это смешно — еврей в арафатке, который хочет посмотреть на христианскую святыню.
Как-то я молился у Стены Плача. У меня было высокое давление, сильно болела голова. Но, когда я подошел к Стене и приложил к ней руки, боль прошла!
О вере и еврейском сообществе
Я не ортодоксален в вопросах веры, мне не нравятся жесткие ограничения. Считаю, что человек должен жить с верой в себе. Возможно, я нарушаю какие-то постулаты иудаизма, но я выбрал те отношения с Б-гом, которые для меня комфортны. Я не очень много времени трачу на молитвы и у Б-га никогда ничего не прошу.
Я не могу не работать по субботам: кино — понятие круглосуточное. К тому же от меня зависит множество людей, я не могу отключить телефон. И всегда готов спорить с теми, кто считает, что нажатие на кнопку лифта — это работа.
Мне нравятся многие люди из еврейского сообщества. Например, я слежу за деятельностью Берла Лазара, это невероятно интересный человек, большая фигура, с огромными познаниями в области России, русского языка. Еще мне интересны Александр Борода и Борух Горин — очень яркие люди.
Я с удовольствием хожу на еврейские мероприятия, там всегда море творческих людей и людей бизнеса. Но совершенно не умею пользоваться знакомствами, никогда не просил никого о помощи!
О судьбе «Ералаша»
В последнее время государство значительно сократило «Ералашу» финансирование, без которого мы существовать пока не можем. Да, мы получаем какие-то деньги за показ «Ералаша» по телевизору; проводим летние детские лагеря; у нас в разных городах страны есть 17 студий, где мы обучаем детей секретам кино; мы выпускаем детские подарки со своей символикой, воду. Это приносит небольшой доход. Но, несмотря на все проблемы, мы ни за что не остановимся! «Ералаш» будет работать и все будет в порядке!
О будущем
Мои три кита — это живопись, музыка и литература. С литературой я освоился, но всю жизнь страдал из-за того, что не умею играть на музыкальных инструментах и не умею рисовать, хотя безумно люблю музыку и живопись. И поэтому долгое время вынашивал идею о том, что, совсем состарившись, я начну придумывать картины, что-то рисовать. Но сейчас думаю, что буду писать какие-нибудь странные рассказы. А может, и не буду… Я хочу работать, хочу соображать, действовать, хочу все успеть! Как у Высоцкого — «Мне есть что спеть, представ перед Всевышним, мне есть чем оправдаться перед ним». Мне уже давно есть чем оправдаться, но я хочу сделать как можно больше.
