Политический закат Хаима Вейцмана и восхождение Бен-Гуриона знаменуют смену этапов в развитии сионистского движения и становлении Государства Израиль. Почему случилось так, что первый из них, отгремев и прославившись, умер как политик задолго до своей физической смерти?
Они были очень разными. Вейцмана многие, и в том числе Бен-Гурион, называли не иначе как еврейским царем, хоть и без царства. Монархом его считали не только евреи, но и представители европейской политики. Знаменитая формула Бен-Гуриона «не важно, что говорят гои, важно, что делают евреи» не относится к лидерам политического сионизма. Они-то как раз занимались переговорами с сильными мира сего, поэтому им было важно, что «говорят гои». А вот лидеры практического сионизма, такие как Бен-Гурион, находились в гуще того, что «делали евреи». И в этом — основное противоречие политического и практического сионизма, проявляющееся и по сей день: еврейский народ требует от своих лидеров практических шагов, в то время как многие политики слишком заняты имиджем Израиля на международной арене.
Еврейский царь Хаим Вейцман добился многого. Декларация Бальфура, в которой англичане признавали Палестину национальным очагом еврейского народа, — его заслуга и награда за все, что сделал Вейцман для Англии во время Первой мировой войны. В ту же самую эпоху, во время Первой мировой, Бен-Гурион был изгнан из Палестины и жил в Америке, а затем стал рядовым солдатом Еврейского легиона в составе Британской армии. Между Вейцманом и Бен-Гурионом не было никакой связи и не происходило встреч, а переписка шла «в одни ворота». Да и внешне они мало походили друг на друга: высокий, красивый, импозантный Вейцман, выдающийся ученый и харизматичный оратор, и маленький, сердито всклокоченный Бен-Гурион, так и не завершивший академического образования, грубоватый и вспыльчивый лидер рабочего движения. Бен-Гурион восхищался Вейцманом и писал ему письма, в которых называл его царем и заверял в своей искренней любви и поддержке. Вейцман относился к Бен-Гуриону скорее презрительно, на письма не отвечал, хотя и признавал в нем лидера еврейского ишува в Палестине.
Человеческие качества Бен-Гуриона казались «царю» отталкивающими, а тот еще больше подливал масла в огонь, устраивая выходки, которые в более поздние времена сравнили бы с выступлениями Хрущева. Например, в 1931 году, когда англичане решили ограничить въезд евреев в Эрец-Исраэль, Бен-Гурион произнес знаменитую речь, в которой сказал примерно следующее: «Есть взрывчатые вещества, способные разрушать горы, даже если самого этого вещества не так много. Мы — такое вещество. Трепещи, Британская империя!» Смехотворное зрелище: маленький человечек, потрясая тощим кулачком перед лицом державы, правящей миром, что-то кричит от имени горстки людей, не превышающей 100 000 человек: именно столько евреев было тогда в Палестине. По следам этого выступления один из тогдашних еврейских публицистов написал, что Бен-Гуриону удалось перейти тонкую грань, отделяющую трагедию от фарса.
Бен-Гурион и Хаим Вейцман познакомились в 1933 году, когда Бен-Гурион и возглавляемое им рабочее движение победили на выборах в Сионистский конгресс. Эта встреча не доставила радости Бен-Гуриону. Он, смешной коротышка, теперь стоял лицом к лицу с высоким и торжественным Вейцманом. Их совместных фотографий, где они стояли бы бок о бок, не сохранилось: дипломатичный Вейцман входил в зал заседаний лишь после того, как Бен-Гурион усаживался на свое место. Однако Бен-Гурион, в отличие от многих других, ясно видел, какое положение займет в будущем, потому-то и выбрал себе такой псевдоним. Бен-Горион римской эпохи был последним независимым правителем Иудеи, а Давид Бен-Гурион стал первым независимым премьером современного Государства Израиль. Именно величие задачи отличало его от товарищей по рабочему движению: один из них хотел основать небольшой кибуц, другой — очень большой кибуц, но Бен-Гурион мыслил в иных масштабах. Он хотел основать еврейское государство.
Биохимик из белорусского хедера
Хаим Вейцман родился в селении Мотоль (Мотыли) около Пинска в Российской империи. Получив традиционное еврейское воспитание в хедере, Вейцман поступил в реальное училище в Пинске. По окончании училища в 1892 году Вейцман продолжил своё образование уже в Германии, в Дармштадтском Политехническом институте, а затем в Королевском техническом колледже в Берлине. В 1904 году он переезжает в Англию. В ходе Первой мировой войны Вейцману удалось оказать услугу британским вооруженным силам — для изготовления английского бездымного пороха он разработал принципиально новый растворитель, который можно было получать из плодов конского каштана.
16 мая 1948 года Вейцман был избран главой Временного государственного совета Израиля, а в феврале 1949 года Кнессет утвердил его кандидатуру в качестве первого президента страны. Через год после переизбрания на второй срок, 9 ноября 1952 года, после долгой и продолжительной болезни Хаим Вейцман скончался.
Самое большое достоинство Вейцмана одновременно было его самым большим недостатком. Он достиг высокого положения, встроившись в британскую политику. На одном из официальных банкетов, где присутствовала вся английская политическая элита, Уинстон Черчилль сказал: «Мы все — ученики Вейцмана. Он царь, а мы его подданные». Неслыханное дело: английский аристократ называет царем русского еврея, человека со стороны, эмигранта, чужака! Влияние Вейцмана на политику Англии было огромно: это он убедил англичан содействовать заселению Эрец-Исраэль евреями, и до 1939 года они действительно помогали сионистской алии. И, пока они помогали сионистскому движению, Вейцман был в силе как политик и общественный деятель, но, как только Англия отвернулась от евреев, Вейцман, по сути, оказался не у дел.
Во время Второй мировой войны происходили различные процессы, которые в совокупности вынесли Бен-Гуриона на гребень волны, а Вейцмана отодвинули на политические задворки.
Премьер — всем пример
Первая каденция Бен-Гуриона на посту премьер-министра молодого еврейского государства была запоминающейся. После окончания войны Бен-Гурион поставил задачу: за 4 года увеличить еврейское население государства вдвое. За четыре года прибыло более полумиллиона человек. 9 декабря 1949 года Генеральная Ассамблея ООН присвоила Иерусалиму статус международного города, в ответ Бен-Гурион на ближайшем заседании правительства призвал перенести столицу в этот город. Вскоре Кнессет принял решение о переносе столицы в Иерусалим, что вызвало бурю негодования во всём мире, однако никаких мер к Израилю принято не было. Вторая каденция Бен-Гуриона оказалась не менее яркой. 5 ноября 1956 года Израиль оккупировал Синай. В 1957—1958 годах налаживается сотрудничество между Израилем и Францией, особенно в военной сфере.В 1960 году Бен-Гурион встретился с Шарлем де Голлем, лидеры достигли взаимопонимания, вскоре Франция подтвердила свои обязательства в сфере строительства атомного реактора в Димоне.
Во-первых, если так можно выразиться, происходил естественный биологический процесс смены поколений. Если к началу войны руководство сионистским движением было многочисленным и разнообразным, то к концу оно значительно поредело из-за безвременных смертей. В начале Второй мировой на правом фланге сионизма возвышался Зеев Жаботинский, блестящий оратор и популярный писатель, окруженный толпой почитателей. На левом краю политической карты теснилась толпа вождей — Дов Хоз, командир «Хаганы» Элиягу Голомб, Моше Табенкин, Бен-Цви, Берл Кацнельсон, неизменный сподвижник Бен-Гуриона, и, конечно же, сам Бен-Гурион. А над всеми ними в заоблачной выси парил Хаим Вейцман, также придерживавшийся скорее левых, чем правых убеждений. Однако в начале войны Жаботинский внезапно скончался от инфаркта в Нью-Йорке, Дов Хоз погиб в дорожной аварии, Элиягу Голомб умер от разрыва сердца, а Моше Табенкина убрали из политики за несогласие с генеральной линией партии. В довершении всего в 1944 году скоропостижно скончался Берл Кацнельсон. Бен-Гурион оказался один.
Эта последняя смерть была тяжелым ударом для него. Он помчался в Иерусалим, несмотря на бурю и английские заставы на дорогах. Ворвавшись в дом Кацнельсона, он попросил, чтобы его оставили наедине с мертвым товарищем. Сын, Амос Бен-Гурион, подслушивал под дверью. «Берл, что ты со мной сделал? — говорил Бен-Гурион. — Что я буду делать без тебя?» Позже у Бен-Гуриона спрашивали, когда он почувствовал себя единственным лидером рабочего движения. «Когда не стало, кому задавать вопросы», — отвечал он.
В то же самое время, к концу Второй мировой войны, тяжело заболел Хаим Вейцман. Он не сумел пережить гибели сына, сражавшегося с нацистами в рядах Британской армии. Вейцман быстро утратил импозантность и превратился в сломленного, больного и до времени постаревшего человека. Таким образом, после череды смертей и болезней, Бен-Гурион стал единственным лидером сионистского движения в Эрец-Исраэль, да и во всем мире.
Помимо биологического процесса смены лидеров, происходил еще и исторический процесс, который Бен-Гурион сумел вовремя оседлать, а Хаим Вейцман — нет. Разногласия между Вейцманом и Бен-Гурионом все углублялись. Они не соглашались друг с другом по вопросу о том, кто станет ведущей мировой державой после окончания войны. Вейцман полагал, что править по-прежнему будет Британия. Теперь она присоединит к своим владениям всю Африку, а еврейское государство понадобится ей в качестве плацдарма, последнего форпоста европейской цивилизации перед берегом Черного континента. Бен-Гурион не соглашался: державой номер один будет Америка. Смысл спора состоял в том, куда закидывать удочки в надежде на политический улов — помощь в создании еврейского государства. И Бен-Гурион, как уже случалось не раз, оказался прав.
Другой спор велся вокруг «главной страны Исхода». Какая страна сумеет дать ишуву наибольшую алию? Вейцман считал, что это будут страны Европы, игнорируя тот печальный факт, что европейские евреи были либо уничтожены, либо обескровлены холокостом. Бен-Гурион же считал, что наибольшую иммиграцию, которая в итоге приведет к созданию государства, дадут США. Такой довод заставлял Вейцмана морщиться от досады. Он не любил американских евреев, считая их поверхностными любителями громких фраз и демонстративных жестов вроде открытых писем в Конгресс. Вейцман предпочитал салонную дипломатию уличным крикунам. Но именно за это — за способность выйти на улицы и кричать о своих правах — Бен-Гурион ценил американских евреев. Вторая мировая война уничтожила европейскую вежливость, требовались иные, более решительные и грубые меры. Настырные письма в Конгресс действовали лучше, чем шепоток в кулуарах. И в этом Бен-Гурион также оказался совершенно прав.
Третий спор велся по вопросу о том, когда именно следует провозгласить еврейское государство. Вейцман был сторонником постепенного, неторопливого стиля в политике. Еще один репатриант и еще один дунам земли — и так мы постепенно заселим Эрец-Исраэль. Когда же мы ее заселим, государство возникнет само собой, а произойдет это не ранее 1955 года, как обещал великий Черчилль. Однако Бен-Гурион видел, какие возможности открылись перед евреями после Второй мировой войны. Мир видит, какая трагедия постигла еврейский народ, и готов наконец-то принять запоздалые меры по его спасению. Настоящий политик никогда не упустит подобный шанс. Бисмарк как-то сказал, что политик — это тот, кто лежит у обочины дороги, по которой скачет история. Его задача — вовремя выйти из засады и схватиться за стремя.
Именно так и поступил Бен-Гурион в 1942 году, на съезде сионистов США в гостинице «Билтмор», которая в наши дни больше не существует. Он представил съезду «билтморскую программу», согласно которой еврейское государство возникнет сразу же после окончания войны. Вейцман поддержал «билтморскую программу», но видел в ней еще одну символическую декларацию. Бен-Гурион же принимал свой план всерьез, для него это было руководство к действию. Пока он осуществлял этот план, Вейцман пребывал в иллюзиях о роли Англии в мировой политике. Даже в 1947 году он продолжал писать о сотрудничестве с Англией, не в силах отказаться от наработанного за годы «царствования» багажа связей и дружб. Он не хотел замечать, что Вторая мировая война разрушила прежний стиль политической работы.
Постепенно спор между Бен-Гурионом и Вейцманом перерастает в открытое столкновение. Вейцман возмущен политическим активизмом, взявшим верх в сионистском движении. Ему противны партизаны Бен-Гуриона, пускающие поезда англичан под откос. Ему ненавистны дерзкие акции практических сионистов, вроде налета Ицхака Рабина на концлагерь для нелегальных олим в Атлите, который завершился освобождением заключенных. Когда англичане проводят массовые аресты деятелей сионизма, он открыто встает на сторону британских властей, упрекая лидеров ишува в том, что это они спровоцировали англичан на подобные меры.
Будучи главой Всемирной сионистской организации, Вейцман принимал единоличные решения, не советуясь с сионистским движением. Он сам решал, когда, как и с кем он будет говорить, и не считал нужным докладывать Бен-Гуриону, главе Еврейского агентства, о результатах переговоров. А ведь Еврейское агентство в ту эпоху заменяло правительство еще не созданного еврейского государства. Вейцман встречался с Рузвельтом или с послом Британии в Вашингтоне лордом Галифаксом, а Бен-Гуриону нечего было ответить товарищам по партии о содержании переговоров. И тогда Бен-Гурион в резкой форме потребовал от Вейцмана отчета о его дипломатической деятельности. Тот ответил не менее резко, написав письмо руководству сионистского движения. Это послание до сих пор поражает высокомерной язвительностью тона, хотя современная израильская политика, кажется, видела все: драки в кнессете и портреты лидеров еврейского государства в эсэсовской форме. «Я внимательно вглядывался в Бен-Гуриона, — пишет Вейцман, — и с болью отметил, что его поведение напоминает хорошо известные замашки коротышек-диктаторов, которые во множестве развелись сегодня в международной политике. Все они скроены по одному образцу: тонкогубые, лишенные чувства юмора, морально ущербные, упрямые фанатики, разочарованные неудачники. Нет ничего опаснее маленького человечка, который раздувается от важности, желая компенсировать уязвленное либидо». Сравниться с этой эпистулой может разве что известное стихотворение Мандельштама о «кремлевском горце» и его «тонкошеих вождях», только Бен-Гурион не из «тонкошеих», а из «тонкогубых». В другом письме Вейцман пишет, что стремление Жаботинского создать подпольную еврейскую армию — детские игрушки по сравнению с экстремизмом Бен-Гуриона. Он открыто обвиняет Бен-Гуриона в «опасном фашизме», и это во время Второй мировой войны! Миллионы евреев гибнут от рук фашистов, и на этом фоне заявление Вейцмана звучит особенно оскорбительно.
В ответ Бен-Гурион потребовал отставки Вейцмана. Когда последовал отказ, он пригрозил, что сам уйдет в отставку. Вейцман делает все, чтобы убрать Бен-Гуриона из Америки. Его помощник пишет слезные письма руководству еврейского ишува в Эрец-Исраэль, требуя отзыва Бен-Гуриона из США, где он «только мешает». Но Бен-Гурион упрямо идет вперед, не обращая внимания на преграды. Он сплачивает еврейство Америки, готовя их к провозглашению еврейского государства. Он даже устанавливает связи с еврейско-американскими лидерами экстремистского толка, оправдывая нелестные эпитеты, данные ему Вейцманом. Дело, однако, не в том, что он разделяет или не разделяет их взгляды, а в том, что он готовит почву для массовой поддержки американскими евреями независимого еврейского государства.
Затем, словно идя навстречу Вейцману, Бен-Гурион возвращается в Палестину и сплачивает вокруг себя руководство сионистского рабочего движения. Он требует, чтобы и Вейцман приехал в Палестину ради переговоров. Но тот отказывается, не желая играть с Бен-Гурионом на его поле.
Бен-Гурион тратит немало сил, чтобы избавить рабочее движение от влияния Вейцмана, потому что тот и в период заката — достаточно яркая звезда, чтобы зажечь сердца людей. Многие деятели сионистского движения, например, Моше Шерток, впоследствии ставший Моше Шаретом, — «люди Вейцмана». Они критикуют Бен-Гуриона за борьбу с Вейцманом: идет война, еврейский народ на грани тотального уничтожения, а Бен-Гурион занят сварой с политическим соперником. Картина холокоста ясно развернулась перед глазами еврейского ишува в Эрец-Исраэль. Осенью 1942 года 16 евреек, имевших палестинское гражданство, вернулись из Польши: англичане обменяли их на немецких военнопленных. Эти женщины рассказали о гетто и «акциях» — массовых расстрелах еврейского населения. Неожиданно холокост стал виден в деталях и ужаснул еврейский ишув Палестины. Моше Шарет и Берл Кацнельсон умоляют Бен-Гуриона заняться более важными делами и оставить Вейцмана в покое. Но тот не может не довести до конца начатого дела.
Вейцман вызывает к себе Моше Шарета для переговоров. Тот обещает Бен-Гуриону не ездить в США, но в итоге нарушает слово и едет к своему давнему другу. Узнав об этом, Бен-Гурион рвет дружеские связи с Шаретом, хотя тот является главой политотдела Рабочей партии. Бен-Гурион больше на называет его «Моше», но только «Шерток». Шарет пишет ему прочувствованное письмо и утром внезапно слышит в телефонной трубке охрипший от бессонницы голос Бен-Гуриона. Тот снова зовет его «Моше», но прежней дружбы нет. Позже Моше Шарет писал, что его отношения с Бен-Гурионом были подобны вазе, по которой прошла трещина: сколько ни замазывай, она портит вазу.
После окончания войны спор между Вейцманом и Бен-Гурионом возобновляется. Они оба хотят еврейского государства, только Бен-Гурион требует его незамедлительного провозглашения, а Вейцман согласен ждать. Вопрос о сроках дебатируется в ООН, но Бен-Гурион игнорирует дебаты. Дальновидный политик, он уже тогда не питает к «оон-шмоон» никакого уважения. Он раньше других понимает, что эта организация через несколько десятилетий превратится в клуб неразвитых стран, принимающих самые дикие и нелепые решения. Бен-Гурион понимает, что еврейское государство так или иначе возникнет, да фактически оно существует уже сейчас: Еврейское агентство играет роль правительства, Гистадрут решает вопросы труда и занятости, и все остальные учреждения тоже созданы. Еврейскому государству не хватает только единой армии — ее заменяют «Хагана», «Пальмах», ЛЕХИ И ЭЦЕЛ. Единая армия — вот что теперь занимает Бен-Гуриона больше всего. Но Вейцман с ним не согласен. Он застрял в эпохе между двумя мировыми войнами и верит лишь в мирные способы решения политических проблем.
На 22-м сионистском Конгрессе в Базеле конфликт между Вейцманом и Бен-Гурионом снова принимает открытую форму. Бен-Гуриона избирают главой Рабочей партии МАПАЙ в Эрец-Исраэль, но пост главы Всемирной партии МАПАЙ достается его противнику — еврейскому царю. Узнав об этом, Бен-Гурион отправился в гостиницу и принялся складывать чемодан. За этим занятием его застали Шимон Перес и Моше Даян. «Куда ты собрался?» — спросили они Бен-Гуриона, а тот ответил: «Я уезжаю, чтобы создать другое сионистское движение. Это движение предало нашу идею. Они не хотят еврейского государства!» Перес и Даян уговаривают Бен-Гуриона остаться, и тогда на Конгрессе разгорается спор между ним и Капланом, одним из сподвижников Вейцмана. В этом споре Бен-Гурион одерживает верх.
Вейцман не хочет больше руководить Всемирной сионистской организацией, но соглашается остаться на этом посту при одном условии. Конгресс одобрит идею его переговоров с британскими властями вокруг очередного «промежуточного урегулирования» вопроса о независимости еврейского ишува. Предложение Вейцмана ставится на голосование и проваливается. Никто не хочет переговоров с англичанами. Лидеры ишува в Палестине считают, что те нарушили обещания, данные в Декларации Бальфура, и предали интересы еврейского народа. После провала Вейцмана на Конгрессе Бен-Гурион, одержав победу над соперником, спокойно едет в Лондон… на переговоры с англичанами!
Это был конец Вейцмана как политика и общественного деятеля. Но у поверженного титана еще были два звездных часа: переговоры с Трумэном и с министром иностранных дел США Маршаллом. Во время переговоров с Трумэном Вейцман убедил его, что пустыня Негев должны войти в состав еврейского государства. А 8 мая 1948 года Моше Шарет, «человек Вейцмана», встретился с Маршаллом. До провозглашения Государства Израиль осталось всего несколько дней. То были самые тяжелые переговоры, которые израильский лидер когда-либо вел с американским. Маршалл сказал Шарету: «Не вздумайте провозглашать государство. Вас уничтожат, вас раздавят, а мы, американцы, не дадим вам ни единой пули. Мы вводим строжайшее эмбарго на поставки оружия на Ближний Восток».
Моше Шарет испугался по-настоящему и отказался от идеи немедленного провозглашения Государства Израиль. В мрачном расположении духа он полетел в США, где его встретил Давид Коэн, один из самых эксцентричных лидеров еврейской общины Америки. «Что сказал тебе Маршалл?» — спросил Коэн. Шарет схватил его за лацканы пиджака и прижал к телефонной будке: «Это ужасно! Нас раздавят! Нас уничтожат!» Но Коэн спокойно ответил: «Теперь или никогда!»
Хаим Вейцман в это время лежит в постели Лондоне. Он тяжело болен, но наступает краткое облегчение и он приходит в себя. Неожиданно, вопреки всему, сказанному ранее, Вейцман пишет резкое письмо своему другу: «Шарет, не писай в штанишки! (Он выразился еще грубее). Теперь или никогда!»
Моше Шарет возвращается в Эрец-Исраэль и принимает предложение Бен-Гуриона. 15 мая они провозглашают независимое Государство Израиль. Декларация Независимости зачитана, и те, кто хотел, поставили под ней свои подписи. Однако под Декларацией нет подписи Вейцмана. Бен-Гуриона неоднократно спрашивали почему, а тот отвечал, что Вейцман не был членом Народного совета — органа, принявшего Декларацию.
Хаиму Вейцману тем не менее оказали все подобающие почести. Он прибыл в Израиль и занял должность его первого президента. Вейцман еще питает какие-то иллюзии. Он думает, что круг его полномочий будет таким же, как у президента США. Но Бен-Гурион немедленно дает понять, что президент Израиля будет подобен французскому президенту времен Четвертой республики: много пышности, много почета, но никакой реальной власти.
Позже у Хаима Вейцмана спросили, какие президентские обязанности он исполняет. Он ответил знаменитой фразой, которую потом часто цитировали: «Единственное, во что Бен-Гурион позволяет мне совать нос, — это мой носовой платок». Президент называл себя «реховотским узником». Институт Вейцмана в Реховоте был его тюрьмой. Он не принимал участия в заседаниях кабинета министров и тихо угасал на своей почетной должности до самой смерти.
Давид Бен-Гурион, однако, не забыл тех времен, когда писал Вейцману восторженные письма и называл его царем Израиля. В своей первой речи, записанной для радио, Бен-Гурион упомянул только одного политика, внесшего выдающийся вклад в дело создания еврейского государства, и этот политик — Хаим Вейцман. Но и в этой речи Бен-Гурион не преминул напомнить, что не всегда соглашался с Вейцманом. Расчет был тонок: товарищи не должны забывать, что Вейцман не всегда поддерживал «генеральную линию партии». А генеральной отныне считалась линия Бен-Гуриона. И еще: они должны были помнить, кто одержал верх в споре двух политиков. А верх, конечно же, одержал Бен-Гурион — маленький, всклокоченный грубиян, фанатично уверенный в своей правоте. И его победа ознаменовала собой наступление новой эры в истории еврейского народа.
