Жертва
«Пакеты для трупов стоят у нас очень дешево – всего 15 шекелей. А когда есть расходы, исчисляемые миллионами в месяц, то достаточно недостачи пятидесяти тысяч шекелей, чтобы в конце года прийти к «дефициту бюджета», – так начал свой монолог Йеуда Меши-Заав – бывший руководитель организации ЗАКА (зиуй корбанот асон – установление личности погибших в катастрофах), известной во всем Израиле и, возможно, во многих других странах.
— Пришли ко мне с претензиями, что я плохо руководил. Это правильно: в хейдере нас не учили экономике. 16 лет я руководил организацией, не получавшей ни шекеля от государства и вынужденной существовать только за счет пожертвований. Пожертвования – это прекрасно, но нельзя надеяться только на добрые помыслы людей: один обещает сегодня, а дает только через полгода, другой обещает через полгода – а в итоге ничего не дает. А расходы не ждут, и они огромны.
— Почему государство не помогает?
— Когда Биби Нетаньяу был министром финансов, он сказал мне: «Мы и так знаем, что вы прибудете на место трагедии – с нашей помощью или без нее. Так зачем же мне вам платить?!» И он был прав.
Сообщение о смене руководства в ЗАКА было лаконичным: организация оказалась в тяжелом финансовом положении, но смогла выбраться из кризиса, т.к. началась программа оздоровления, в ходе которой прежний руководитель был отправлен домой, а освободившееся место занял его сват Дуди Зильбершлаг. Йеуда Меши-Заав собственной персоной вышел к добровольцам и представителям прессы, он выглядел спокойным и дружелюбным. Человек, создавший ЗАКА и руководивший организацией все это время, не выглядел обиженным и охотно, хотя и кратко, отвечал на вопросы. Нет, у него нет проблем с увольнением. Речь просто идет о «некоторых изменениях в руководстве». Как можно его уволить?! Разве отец может уволиться от воспитания детей? Но Меши-Заав все-таки обижен. Он ведь создал ЗАКА без всякой помощи от государства.
— Кнессет постановил субсидировать тахрихим (саваны) и могильный участок, но не принял во внимание неестественные смерти, которыми мы также занимаемся. Мы воевали с Битуах Леуми (Институтом национального страхования) и добились его участия в оплате расходов в случае самоубийств, терактов и стихийных бедствий. Но смерть одиноких стариков Битуах леуми считает естественной и платить отказывается. Речь идет о пяти-шести телах в неделю, случаи, как правило, очень тяжелые. Что делать? Бросить их? Два дня тому назад в полночь я получил сообщение на бипер об одиноком старике, которого соседи не видели уже две недели. Скорая помощь, пожарники и полиция прибыли на его квартиру, выбили дверь. Их вырвало, и они убежали. Тело было в последней стадии разложения, оно надулось, лопнуло, по нему свободно ползали черви. Все жидкости вышли наружу, кислоты потекли на пол, отмечая контур тела. Вонь стояла неописуемая. Человек жил, ходил, мечтал – и так закончил свой путь. Добровольцы ЗАКА позвонили мне и сказали, что они не могут заниматься этим трупом. Естественно, нельзя их заставить – они добровольцы. Я бросил все дела и прибыл на место. На улице врач подписывала свидетельство о смерти. Она сказала, что не может войти внутрь. Я поймал одного из наших добровольцев и стал танцевать с ним. Две минуты танца, «два психа» и труп. Так мы получили заряд энергии и зашли в квартиру. Мы работали всю ночь. Вернувшись домой, я просто выбросил одежду в мусор и до вечера просидел в ванной. Две недели я пытался убежать от страшного запаха. Вот вам пример «естественной» смерти!
— А если бы вас не было?
— До создания ЗАКА прибывал частный амбуланс и забирал основную часть тела. Потом приезжала пожарная машина, и все останки смывала в канализацию. Если речь шла о дорожной аварии, то тягач мог отбуксировать машину вместе с половиной ноги или пальцем. Сегодня с нашей помощью нет такого понятия – «часть» тела. Уважение к мертвому стало соблюдаться. Даже неевреи понимают это и помогают нам. Когда были теракты в Турции в синагоге, то местное правительство не пустила израильских военных, а перед нами открыло двери. Во время взрыва в Табе мы послали самолет с десятками добровольцев и привезли тела в Израиль. В наших отделениях уже нет места для грамот и благодарственных писем. Тот, кто хочет наградить новыми, получает от меня совет вначале принести кусочек стены. Но невозможно грамотами расплачиваться в лавочке.
Джип нужен для работы
Финансовые трудности очень одолевали ЗАКА, и возникла угроза ее закрытия.
— Нам прислали ревизора, и за десять месяцев мы резко сократили расходы. Были даже случаи, что добровольцы сами оплачивали страховку машины и бензин, это просто невозможно себе представить. Мы стали думать, как выйти из этой ситуации. Группа бизнесменов по совету некоторых раввинов предложила взять на себя оплату всех долгов. Они поставили два условия: организацию партизанов-добровольцев превратить в «организованное предприятие с упорядоченным финансовым базисом» и сменить руководство, то есть меня, чтобы произвести тем самым хорошее впечатление на состоятельных людей в Израиле и за границей. Тогда мне и сообщили об увольнении, и что Дуди Зильбершлаг заменит меня. Моя дочь замужем за сыном Зильбершлага, две недели назад у нас родилась внучка. Мы сидели с ним сглазу на глаз, и он спросил меня: «Меши, ты этого хочешь?». Я ответил: «В огонь и в воду. Я буду с тобой и помогу всем, чем могу».
— Есть мгновения в жизни, когда человек должен быть правдив с собой и понять, что он теряет должность и уважение, но этим спасает организацию. У меня есть своя правда, но в ЗАКА стеснялись. Они предложили мне выбрать любую представительскую должность (президент, основатель). Я ответил, что все это пахнет архивом, а «основателю» вообще место в доме престарелых. Всем известно, что ЗАКА – это Меши-Заав, что мы неотделимы.
— Вы обиделись?
— Я больше всех рад, что наша организация продолжает работать. Моше-рабейну также понял, что нужны сотенные и тысячники.
— Но те слушались Моше, Вас же просто выставили?
— Если раввины считают, что меня нужно уволить, кто я, чтобы им противоречить? Но иногда я спрашиваю себя – за что? Я сделал что-то плохое? Часто только в моем кабинете решались сложные проблемы. Только на прошлой неделе в дорожной аварии в Австралии погиб израильский парень. Семья категорически сопротивлялась патолого-анатомическому вскрытию. Мы послали нашего представителя, сумевшего уговорить судью в Сиднее. Парень потерял свои льготы в Израиле, у него не было страховки. Перевезти тело стоило 8.000 долларов, могильный участок также был недешев. Трудно было достать разрешение на ввоз тела, а все это время семья из Беэр-Шевы находилась в ожидании (я с ними лично не знаком). Я начал заниматься этим вопросом, свел чиновников с ума, но сумел достать бесплатный могильный участок. Я продолжал звонить без перерыва, пока не дозвонился до министра транспорта Австралии (который оказался евреем), пока все не уладилось. И тут мне звонит израильский консул в Австралии и говорит, что я навредил отношениям между странами. Я ответил ему: «Когда идет речь о «достоинстве мертвых», я посольство в упор не вижу! А если Вы не понимаете боли семьи, то не можете быть консулом».
— Но почему все-таки Вас уволили, если Ваша работа так важна?
— Есть у нас в начальстве маленькие люди. Главнокомандующий ЦАХАЛа сказал, что он ходит на службу в высоких сапогах, чтобы «змеи» его не покусали. В ЗАКА также есть «змеи». Но мы постоянно видим людей, которые жили себе жили, мечтали о чем-то, а потом – прибыли к Всевышнему (часто при трагических обстоятельствах). Так что у должности нет никакого значения.
Меши-Заав не говорит об этом, но часть претензий к нему основывалась на плохом руководстве. Были огромные зарплаты, которые не всегда выплачивались. В ЗАКА работало множество его родственников и друзей. Также утверждают, что много денег было потрачено на ненужные цели (поездка в Таиланд после цунами, идея установки ящиков первой помощи в многолюдных местах, чтобы добровольцы могли сразу оказывать помощь). Стоимость такого ящика 5 000 долларов. Меши-Заав поставил такие ящики в нескольких местах, а денег не взял за это. В том числе и с каньонов – а у них деньги есть, могли бы и заплатить.
— Возможно, я ошибался. Можно было сэкономить много денег. Моя вина в том, что я думал только о спасении жизни, а не о денежной выгоде и не о стоимости оборудования. Когда меня обвинили в растрате, я не спал ночей, чтобы достать недостающие средства и вернуть долги. Легко махать кулаками после драки, но где были все «умники», когда действительно нужно было помочь?
— Может, им было тяжело Вас понять: в кассе нет денег, а руководитель организации ездит по городу в шикарном джипе?
— Джип – это необходимость! Только мы знаем, что бывает необходимо подниматься в гору и объезжать овраги для спасения человеческой жизни. Кроме того, джип считается рабочей машиной, и мы не платили за него налоги. Любая другая машина обошлась бы нам дороже. Я не желаю своим врагам ехать в моем джипе. Он выглядит красиво снаружи, но внутри стоит такая вонь, что все тремписты разбегаются.
Ты – нацист, ты из ЗАКА
В 1989 году Меши-Заав впервые увидел теракт (автобус №405 был сброшен террористом в пропасть на подъезде к Иерусалиму).
— Я случайно оказался на месте теракта. Бросился на помощь с очевидцами, но мы только навредили. Мы не представляли, как оказывать первую помощь, как оберегать честь мертвого. Я вернулся домой и сказал себе, что все наша злоба к «сионистам-грешникам», вся ненависть к ним – это хорошо вместе с холодным арбузом за субботней трапезой. Но когда рядом с тобой тяжелораненый или убитый, какой смысл есть в делении на светских и религиозных? Я создал ЗАКА и стал налаживать связи со светскими (руководителями полиции, армии, погранохраной и службами первой помощи). Мы вышли на прессу и стали работать вместе. Но наше харедимное общество не поняло нас. С одной стороны они радовались созданию ЗАКА, а с другой не могли простить мне связи со светскими. У нас не признают государство и его структуру. В День Независимости вывешивается черный флаг, а люди постятся. А тут я со своей ЗАКА, которая вышла из Меа Шеарим, зажигаю факел в День Независимости. Это страшная измена. До сих пор, когда у нас хотят оскорбить человека, его называют сионистом или ЗАКА. Нас также называли фашистами. Полгода назад была демонстрация в Меа Шеарим против раскопок могил на шоссе №6. Мы проезжали там на нашем джипе, так ему выбили окна. Они кричали, что мы сионистские прислужники, а уже назавтра они же позвали нас помочь похоронить одинокого еврея.
— Это двуличие Вас не возмущает?
— Рав Каценельнбоген, один из руководителей Нетурей карта, позвал нас как-то перевезти тело одного еврея. Мы сидели с ним в нашем амбулансе, а рав очень возмущался ЗАКА. Он кричал, что мы прислужники светских, что мы хуже сионистов. Что я мог сделать? Уже были случаи, что прокалывали шины мотоцикла, а на завтра этот мотоцикл приезжал спасть ребенка, пострадавшего в аварии. Так отец ребенка сказал, что этому мотоциклу он вчера проколол шины. Во всех предвыборных компаниях харедимные партии представляют себя поддерживающими ЗАКА. Рав Мордехай Нойгершел как-то сказал мне, что он и его друзья без конца пользуются нашим именем в своих лекциях по возвращению евреев к Торе. Но Эда харедит преследует меня. Друзья детства прервали со мной все отношения. Когда я прохожу мимо них, то мне кричат: «Мы воевали с сионистами, а ты с ними дружишь? Твои дети станут светскими!». Все мои старые друзья порвали со мной отношения. Тот, кто не слышал криков моих родителей и деда, не понимает, что такое обида. Мой дед кричал: «Ты – позор семьи! Ты разрушил все, что наши предки строили». Мои родители и свояки просто отказались от меня и сказали: «Ты не наш». Три года они не были у меня дома, а моя нога не ступала к ним на порог. Иногда мы встречаемся на семейных торжествах, но родители как будто не видят меня. Дети не поддерживают связь с дедушкой и бабушкой, дядья их так же не приглашают. Только на неделе мать позвонила поздравить меня с рождением внучки. Если человек покинул мир Торы, то по нему сидят шива. По мне ее даже не сидели.
Дети все видят
Когда речь идет о цене, которую должны платить жена и дети, Меши-Заав замолкает. Видна боль и обида.
— Я уже взрослый человек. Все, что говорят обо мне, – знаю, т.к. часть из этого сам когда-то придумал. Но когда обижают детей, я теряю контроль над собой. Они возвращаются домой, показывают пашквиль, положенный в почтовый ящик, и спрашивают: «Папа, что такое наци, почему мы кофрим (безбожники), почему у нас нет доли в будущем мире?» Для ребенка это тяжелое испытание. А я говорю себе: Владыка мира, для Тебя я все это делал и плачу за это… Но дети, они учатся в хейдерах, в ешивах, им нужен шидух! Мои дети видят «нарушение» шабата, биперы, автомобили, телефоны. Я объясняю им, что опасность для жизни отменяет субботние запреты, но боюсь за их воспитание. Что думает харедимный подросток, который видит, что его отец в последние годы не отдохнул ни в один шабат? Я стараюсь быть осторожным, тяжелые случаи не вношу в дом, но дети понимают все. В начале, когда я приезжал домой на амбулансе, жена и дети не смели приближаться ко мне. Сегодня дети лежат на носилках, на которых полчаса назад был труп. Иногда я еду с детьми и с пакетами, в которых части тела. Мой пятилетний сын учил огласовки и хотел показать мне, как он строит предложение. Он написал: «Папа Меши-Заав работает с трупами». Я говорю себе, а нормально ли это, что пятилетний ребенок упоминает слово «труп» в первом своем предложении? Однажды спросили детей, что они думают об образе жизни отца. Тогда Ариэль (9 лет) рассказал, что как-то я взял его на правительственную церемонию награждений грамотами, и прямо на церемонии поступило сообщение о теракте. Мы все бросили – и гостей, и министра обороны, который присутствовал на церемонии, – и поехали на место трагедии. Дети были с нами, так как не было времени их вернуть домой. Ариэль рассказал, что его папа принес в машину тело младенца без головы.
Меня называют человеком терактов, дети стесняются идти рядом со мной по улице. Я их в некотором роде потерял, а они потеряли меня, так как выросли сами. Иногда я говорю себе, что только еще один день, месяц – и так прошло 16 лет. Дети выросли, и может, я упустил их. Иногда я говорю Всевышнему, что цена слишком велика. Это происходит, когда я в Таиланде ищу тела израильтян, пострадавших в цунами, а мне сообщают по телефону, что родилась новая внучка.
— А что говорит ваша жена?
— Она всегда знала, что у нее необычный муж. Она предпочитает меня в ЗАКА – это лучше, чем мои прежние антисионистские занятия. Я возвращаюсь домой и хочу ей все рассказать, но я останавливаю себя – зачем ее расстраивать? Я все держу в себе и рвусь изнутри. В последнюю пятницу мы должны были вместе делать покупки. Я ей позвонил от Шаар агай, и сказал, что через двадцать минут мы встречаемся. Точно в это время перевернулся мотоцикл, и девушка погибла. Я три часа вытаскивал ее тело. Позвонил жене и сказал, что поход за покупками отменяется. От большого разочарования она даже не спросила почему. Она поддерживает меня, но ей тяжело. Как можно поддержать меня, если мой родной дедушка пишет пасквили против меня во всех харедимных изданиях. После зажжения факела в День Независимости меня попросили изменить фамилию, так как я опозорил семью.
— А как относятся к Вам светские?
— Как ни странно, совершенно по-другому. Меня уважают, пожимают руку. Иногда я просто не знаю, куда деть себя: ко мне подходят на улице и просят благословения. Я отвечаю, что я не баба и не раввин. Иногда я «ломаюсь» и спрашиваю себя: это Тора и награда за нее? Есть среди нас штинкеры, которые в жизни трупа не видели, но зато знают дорогу к раввинам и меценатам, идут к ним и рассказывают про меня «страшные» истории, которых никогда не было. Никто не трудится проверять, поди, доказывай, что ты не верблюд. Иногда я думаю: сколько злобы есть в нашей общине, как берут огонь добрых дел и используют его для зла!? Дерех эрец кадма леТора (Порядочность в отношениях с людьми – база Торы) говорю я своим детям. Сегодня у меня больше светских друзей, чем харедимных. Да, они не религиозны, но они и не хамелеоны.
Тяга к смерти
Близость к смерти на протяжении долгих лет повлияла на Меши-Заава.
— Я хотел бы найти такого специалиста, который объяснил бы мою тягу к смерти и помог бы избавиться от нее. Есть изречение наших мудрецов, что человек должен помнить о дне смерти. Их совет я выполняю с большим энтузиазмом. Несколько раз в день я вспоминаю день смерти. Это помогает мне легче воспринимать жизнь, понять, что наш мир – это только коридор, временное место, что нет смысла ссориться и нужно меньше спорить. Сегодня я не боюсь смерти. Вчера я был на похоронах молодой женщины, которая умерла от рака груди. Мы вернулись домой, и жена сказала, что это страшная трагедия – уйти из жизни в расцвете лет. Я ответил ей: «Зачем плакать?» Она рассердилась и сказала: «С тобой не о чем говорить – ты потерял все чувства». Я обиделся и ответил: «Я ничего не потерял. Но тот, кто плакал на похоронах – плакал о жизни. Он забыл день смерти. Но я живу со смертью и знаю, что жизнь временна, и смерть ждет каждого из нас. Иногда она приходит быстро, иногда медленно, но она приходит всегда».
Несмотря на это, Меши-Заав тяжело воспринимает потерю жизни.
— Когда я создал ЗАКА, то не собирался работать 24 часа в сутки. Но потом втянулся. Я ложусь спать в 4 утра с тремя биперами и мирсом под подушкой. Если прошло полчаса, и никто не позвонил, я просыпаюсь и проверяю все ли в порядке с аппаратурой. Все тяжелые случаи приходят ко мне. Я не жалуюсь. Ангел смерти тоже работает один, у него нет помощников. Шестнадцать лет я живу в кошмаре, эта страна просто печатает смерти. Иногда есть семь-восемь смертей в один полдень. Картины тяжелы, поэтому, несмотря на черный юмор, наши добровольцы грустны. Когда человек получает душевную травму, он идет к психологу, а потом возвращается к жизненной рутине. Мы же живем между травмами, у нас нет времени остановиться и попытаться изыскать психологические резервы. Иногда я еду в отпуск и хочу, чтобы со мной говорили о птичках и цветах. А вместо этого меня спрашивают про ЗАКА. Как-то я был в Бразилии, надел кепку и вышел на дорогу. Ко мне подошла женщина с маленькими детьми и спросила, не из ЗАКА ли я. Даже в Бразилии невозможно скрыться! У каждого есть своя ниша. Один доброволец, вернувшись с теракта, садится на диван и съедает йогурт, а другой обязан прежде просидеть три часа в ванной, хотя только помогал легко раненному. Есть такие, кто только и видит во сне теракты и встает, как новенький. Я не успеваю спать, и мой выход – быть постоянно занятым, чтобы не осталось времени думать.
— Какой случай был самым тяжелым?
— Все тяжело. Но у меня жизнь делится на «до цунами» и «после». До этой природной катастрофы я думал, что все уже повидал. Но когда мы прибыли в Таиланд, то увидели 300 000 взбухших черных трупов, собранных в одном месте. Это как очень большой стадион. Запах можно было почувствовать за пять километров. Мы искали женщину, у которой не хватало половины ногтя на мизинце правой ноги. Каждый день мы проверяли 800 трупов. Я сказал, что в Израиле самый тяжелый теракт – 32 труппа. Это было просто страшно. Потом нас прозвали делегацией, спящей с мертвецами, так как мы не хотели тратить время на поездку в гостиницу. В конце концов, мы опознали всех евреев, и отправились в гостиницу, чтобы сообщить семьям. Они стали обнимать и целовать нас, принесших страшное известие – ведь хотя бы тело нашли. Это тоже было ужасно. Была еще авария на шоссе Иерусалим-Модиин. Харедимный парень был за рулем и погиб. Я прибыл на место, подошел к парню, чтобы закрыть глаза, а это оказался мой двоюродный брат. Я не хотел верить, достал его бумажник и проверил документы: там было написано имя его дочери, родившейся две недели до этого.
— Может, стоит поискать другое занятие?
— Я не могу об этом думать. Я продолжаю выезжать как простой доброволец, я не знаю, какие планы насчет меня, и хотят ли меня видеть в ЗАКА. Пока я там. Я думаю, что требуется много душевных сил уйти из ЗАКА и столько же, чтобы остаться.
— Вы сердитесь на Дуди Зильбершлага?
— Я думаю, что ему тоже нелегко, так как он высказывает либеральные взгляды.
— Вы хотите его предостеречь?
— Я сказал ему: «С идущими делать мицву ничего не случиться».
— Но с Вами случилось.
— Все относительно. Три года назад я ехал с одним отцом искать его дочь, утонувшую в Мертвом море. Через три часа тело всплыло. Мы были в амбулансе: отец, дочь, добровольцы. Он звонил по дороге в Иерусалим родственникам, друзьям, знакомым и приглашал всех на похороны. Каждые 20 минут он терял сознание. Мы останавливали машину, приводили его в чувство и продолжали наш путь. Часовая дорога заняла 4 часа. В конце концов, когда мы прибыли на место, этот отец встал и стал кричать: «За то, что вы делаете, в ад вы не попадете никогда!»
