– Вы были отказником, приехали в Израиль в начале 90-х, и как сложилась там ваша жизнь?
– Я приехал в Израиль с женой и ребенком в январе 90-го. Получил разрешение на выезд я еще раньше – вместе с основной массой отказников (я был в отказе с 80-го года), в 88-м году, но через месяц после получения разрешения умер отец, и я задержался еще на год. Сам отец документов не подавал, но уже было достаточно ясно, что и его выпустят. За несколько лет до этого ему позволили вернуться работать в Москву, под него Академия педагогических наук создала отдел – он должен был разработать программу советского компьютерного обучения, и ему это безумно нравилось. Он был увлечен, написал несколько замечательных книжек. И предполагалось, что он тоже вскоре приедет. Но увы.
Перед отъездом я был членом кооператива, связанного с торговлей компьютерами и производством бытовой химии. Одновременно. Значительная часть доходов кооператива шла на содержание того, что потом стало Петербургским еврейским университетом, но и того, что оставалось после этого, было вполне достаточно. В результате, в Израиль я приехал уже с солидной по тем временам суммой. На третий день после приезда в Израиль я зарегистрировал фирму, а примерно через четыре месяца остался без копейки. Было мне 26 лет.
Яглом и Горин в издательстве «Книжники»
– И вы бросили все мирские дела и пошли учиться?
– Изначально у меня прекрасная, правильная идея, что нужно разбогатеть и ни от кого не зависеть, чтобы заниматься Торой всю оставшуюся жизнь. Первая часть плана провалилась очень быстро, а вот учиться я стал сразу после приезда, потому что для этого и переезжал в Израиль. И мне действительно невероятно повезло с учебным заведением, которое, собственно говоря, просуществовало в своем изначальном виде ровно столько, сколько я там учился: я попал в «Морашу».
Это была идея элиты религиозного сионизма – создать высшее учебное заведение типа американского Yeshiva University, которое будет сочетать лучшие качества ешивы и университета и позволит подготовить идейных и культурных лидеров религиозных сионистов. И в первые годы это действительно был рай, абсолютный блеск идей, замечательные учителя самого разного рода. Когда я приехал, во главе бейт-мидраша стоял р. Даниэль Шпербер. Потом его сменил рав Шагар (р. Шимон-Гершон Розенберг). Больше всего я учился у профессора Шалома Розенберга, на мой взгляд – крупнейшего современного еврейского философа.
Через пару лет нашелся какой-то безумный спонсор, которому пришлась по вкусу идея открыть отдельную группу для выходцев из бывшего Советского Союза. В ней учились и я, и Реувен Кипервассер, и Юлий Эдельштейн, и Дов Конторер, и многие другие. Там наше сознание просто перевернули. Ведь представления об иудаике мы не имели никакого, хотя все мы читали много-много еврейских книг. Но абсолютно бессистемно. Судите сами: важнейшими источниками информации нам служили Еврейская Энциклопедия Брокгауза и Ефрона, «Еврейская старина» и т. п.
– В переводе на современный язык – «Википедия»?
– Точно! Потому-то подключение к бурлящему миру еврейской жизни оказалось необычайно важным. И практически все из нашей группы так или иначе остались в сфере иудаики. По крайней мере те, кто проучился больше года, там остались навсегда. Втянулись.
– А свои силы в бизнесе вы больше не пробовали?
– То, что бизнес – не моя стихия, я понял благодаря своему первому опыту. Но довольно скоро создал некоммерческую организацию с гордым названием МИР – «Морешет Йаадут Русия» («Наследие Русского Еврейства») и стал делать проекты в самых разнообразных областях, таких как сохранение наследия евреев Российской империи, различные художественные выставки, издание книг и педагогика. Занимался я этим порядка десяти лет с переменным успехом, пока полностью не закончилось финансирование. И я понял, что просто устал и продолжать не хочу, после чего с удовольствием откликнулся на предложение заведовать редакцией в издательстве «Гешарим». Я продолжаю изучать и исследовать еврейскую мистику, постоянно преподаю – без этого просто скучно, но с тех пор занимаюсь в основном издательскими делами.
Пока без открытий
– Сегодня, занимаясь издательской деятельностью, вы часто бываете в Москве. Приезжая сюда, вы приезжаете в ту же страну, из которой уезжали? Мы имеем в виду еврейскую, общинную сторону жизни.
– Конечно, в другую. Наблюдается потрясающий рост еврейской активности. Нынешняя община, конечно же, не имеет почти никакой преемственности по отношению к той общине, к которой принадлежал я. Сегодняшняя община создана совсем на других основаниях, у нее другие механизмы, средства и модус существования: представить себе нынешнюю общину в 80-е годы невозможно. Сегодняшняя Марьина Роща просто никак не сопоставляется с той избушкой, в которой я провел свою юность.
Однако это, наверное, самый удачный опыт создания общины «из ничего». Ведь нынешняя российская община создана абсолютно искусственно, синтетически, на пустом месте. Уже наше поколение пришло «из ниоткуда в никуда»: говорить о том, что независимое еврейское движение в брежневскую эпоху поддерживало преемственность с дореволюционным российским еврейством – очень трудно. Остались какие-то следы, какие-то отпечатки, не более того. У нынешней общины нет даже этого. При этом расцвела она необыкновенно. И с учетом того, как складывалась еврейская история, такого успеха, мне кажется, не было нигде и никогда. Это – абсолютный феномен.
С другой стороны, в Талмуде говорится, что дом учения, в котором нет открытий, – это не дом учения. И, к сожалению, в русскоязычной еврейской общине пока нет открытий. Ни в России, ни на Украине, ни в Израиле, ни в Америке, ни в Германии. Ни в иудаизме, ни в иудаике. Притом, что потенциал к этому как раз очень велик. Это, насколько я понимаю, вызвало разочарование у одного из моих учителей – рава Штейнзальца, который очень вложился в российское еврейство, но того, на что он рассчитывал, не получилось. Так что открытий пока нет.
Яглом и Горин
– Почему?
– Мы с друзьями очень часто это обсуждаем. И я надеюсь, что время для этого все-таки придет.
– Вы считаете, что некий симбиоз независимого еврейского движения вашей молодости и современного модуса еврейской общины могли бы принести пользу в этом направлении?
– К сожалению, и наше поколение «независимого еврейского движения» не сделало никаких открытий. И самым большим моим разочарованием в русскоязычной общине в Израиле стало именно то, что ничего яркого мы не внесли в духовную жизнь, несмотря на свой немалый удельный вес в политике, в науке и даже в творчестве. Поэтому, мне кажется, что нынешняя еврейская община должна двигаться в новом направлении и по отношению к предыдущей эпохе, и по отношению к самой себе на сегодняшний день.
А преемственность невозможна прежде всего потому, что еврейское независимое движение 70-80-х – это классическая колонизованная культура, что очень заметно. Это была культура сопротивления. И я очень надеюсь, что нужды в такой культуре в России больше не возникнет. Так что преемственность в этом плане совсем не нужна, а даже вредоносна.
Другое дело, что и на сегодняшний день есть немало положительных опытов интеграции: и Пинхас Полонский, и Моше Пантелят со своим движением «Бней Тора доврейрусит» («Изучающие Тору, говорящие по-русски»), и некоторые другие.
– А можно ли в принципе говорить о русскоязычной общине в целом, если внутри она расколота по отношению к самым разным вопросам?
– Подобные расколы были свойственны еврейским общинам во все времена. Мне очень нравится библейская мысль, развитая в Талмуде, о том, что еврейство – это экспериментальная модель всего человечества. Поэтому и внутриеврейский раскол – совершенно естественное состояние любой еврейской общины. Достаточно вспомнить историю евреев Российской империи, евреев Речи Посполитой и больших средневековых еврейских общин, как в Испании Золотого века. Они всегда были раздираемы противоречиями. Но в таких условиях и создается еврейская общность – не только благодаря единству, но в значительной степени и благодаря противостоянию.
Рабби Нахман из Брацлава говорил, что мир полон войн. И войны эти происходят как между народами мира, так и внутри народа Израиля и даже в душе каждого отдельного человека. И наша задача – направить эти «войны» во имя Небес. Ведь те самые открытия и откровения, которых мы ждем, чаще всего возникают в разгар спора.
– Вы оптимист!
– Скорее оптимистичный пессимист. И мне кажется, это состояние неизлечимо. Как и моя надежда на то, что общая ситуация изменится в лучшую сторону.
– Вы говорили о разочаровании в русскоязычной общине Израиля, а что вас больше всего разочаровывает в современном российском еврействе?
– Глубокий цинизм, сосредоточенность на деньгах и, как ни удивительно, безыдейность, широко распространенные в этой общине, по отношению к основным этическим категориям. Случаи, когда религиозность, мораль и этика существуют как бы в разных плоскостях, к сожалению, не единичны. А там, где нет религиозного аспекта, в так называемых светских еврейских общинах, мораль и вовсе может существовать в форме публичных высказываний, но не во внутренних отношениях. Далеко не везде и не у всех, но все-таки это довольно веский фактор.
– Вам это кажется общим состоянием современного российского общества или в основном его еврейской составляющей?
– В большей степени, всего общества. Но, мне кажется, тут речь идет не о влиянии, а о параллельном развитии одинаковых тенденций. И я имею в виду не молодежь, которая в любом случае лучше той, что была в советские времена и не отличалась особой моралью ни в каких областях. Я говорю о функционерах, активно участвующих в общинной жизни, внутриобщинных деятелях, «истеблишменте», чиновничьем аппарате и прочих лицах, использующих общину в качестве средства собственного экономического и социального развития, с начала девяностых годов и по сей день.
Значит, это кому-нибудь нужно?
– Сосредоточимся на вашей основной, издательской деятельности. Вы занимаетесь академическими проектами, комментированием классических источников. Вы уверены, что это вообще кому-то надо?
– С самого начала было очевидно, что это не надо никому, и мы с моей коллегой Мариной Гутгарц, вместе с которой начинали проект, очень долго обсуждали это, пока в конце концов не нашли три очень веских причины. Во-первых, наши книги – это памятники культуры. А памятники ценны сами по себе и навсегда. Можно воспринимать это по аналогии с Библиотекой мировой литературы, только в нашем случае эта классика – еврейская. Во-вторых, книга создает аудиторию, и мы предполагали: может так сложиться, что наши книги вдруг окажутся востребованными, что пока нет книг – нет и спроса на них, но, если они возникнут, может появиться и аудитория, которая будет в них нуждаться и их потреблять. И третий – может, самый главный – фактор: мы это любим, нам это приятно и интересно и нам хочется этим заниматься.
Удивительным образом сработали все три фактора. Во-первых, это действительно, памятники, которые, как мне кажется, будут оставаться, пока существует русский язык и русское еврейство. Во-вторых, аудитория действительно появилась. И, в-третьих, мы получили и продолжаем получать сплошное удовольствие от работы.
– С вашего позволения, остановимся на втором факторе – аудитории. Как вы расцениваете состояние современного читателя взглядом интеллектуального искателя 80-х? Видите ли вы принципиальную разницу?
– Я вижу, что востребованность таких книг возросла многократно. То, что раньше было достоянием единиц, сегодня читает почти массовый читатель – сотни, а, может, и тысячи. Что любопытно: востребовано это не только евреями. Наши книги читают гуманитарии, православные и не православные священники, люди творческие – художники, музыканты. То есть какое-то влияние на среду наша деятельность, безусловно, оказывает.
Кроме того, в свое время, в начале 90-х, у рава Штейнзальца и у «Джойнта» была такая идея – ввести иудаику в среду московской и питерской интеллигенции. Прилагались неимоверные усилия, которые почти ни к чему не привели. А вот программа «Книжников», к которой я имею самое прямое отношение, как раз добилась успеха на этом поприще: еврейская книга стала некой частью российской интеллектуальной культуры. Что делается за пределами Москвы и Питера, я с трудом себе представляю, а в этих городах действует, например, замечательная программа «Эшколот» и некоторые другие, чрезвычайно в этом плане эффективные.
– Специалисты утверждают, что серия «Библиотека еврейских текстов» издательства «Книжники» абсолютно уникальна. Она не похожа ни на израильские, ни на американские издания такого рода. Вы не могли бы уточнить, что именно имеется в виду?
– Прежде всего, «Библиотека еврейских текстов» была бы невозможна без остального пласта книг – популярной иудаики, книг по еврейской истории, культуре и даже без еврейской художественной литературы. Именно они создали тот фон, без которого наша «Библиотека» существовать бы не могла.
Кроме того, «Библиотека» действительно была полностью придумана и разработана заново. Это не калька с американского «Артскролла» или аналогичных ивритских изданий, а осмысление еврейской книжности с помощью привычных для русской гуманитарной культуры средств. Дело в том, что «Артскролл» и подобные ему издания на других языках, прежде всего – французском и испанском, создавались в первую очередь людьми еврейской культуры, которые некоторым образом приобщились к культуре окружающего народа – англо- или испаноязычной.
История же «Библиотеки» скорее напоминает то, что произошло в германоязычной иудаике конца XIX – начала XX века: люди, пришедшие в основном из общечеловеческой гуманитарной культуры и полностью погрузившиеся в мир еврейской книжности и еврейской мысли, создали некий интеллектуальный синтез. В результате довольно странные для остального мира мыслительные навыки, присущие русской культуре, отражены в книжках «Библиотеки» в полной мере.
А кроме того, она (в большей степени, чем, например, «Артскролл») – фундаментальное издание. Прежде чем вообще что-либо издавать, мы разработали некие основы работы с еврейскими текстами на русском языке, учитывая при этом принадлежность данных текстов русскоязычной культурной среде. Поэтому и результат, на мой взгляд, получился вполне достойный.
– С критикой вам тоже доводится сталкиваться?
– Если и доводится, то с совершенно идиотской. Такая критика, как правило, бывает двух видов. Во-первых, спрашивают «кому это нужно?». Самим критикам это, стало быть, не нужно, а существование другого критики не готовы принять. Во-вторых, говорят: «Как можно сокровенные еврейские тайны открывать посторонним? Ведь это, безусловно, приведет к росту антисемитизма». Никаких других критических замечаний слышать практически не приходится.
– А встречались ли вы с реакцией, которая бы вас шокировала?
– Меня, в принципе, больше всего удивило, что самыми востребованными оказались как раз те книги, от которых я этого меньше всего ожидал. На первом месте в этом плане стоит, наверное, Рамбам. Сухие законы, схоластика, трудные для восприятия книги. И каким-то образом именно они вызвали интерес у аудитории, от которой я этого никак не мог ожидать.
– Какой проект при этом был особенно важен лично вам?
– Наверное, это талмудическая литература: Мишна, Эйн Яаков, мидраши, Талмуд. И комментированное Пятикнижие – Раши, Ибн-Эзра, и надеюсь, что будет что-нибудь еще. Все это открыло неожиданные (а, впрочем, вполне естественные) возможности проникновения еврейского текста в русскоязычное еврейство и русскоязычную культуру, которая сама по себе очень гибридна, и каким-то образом еврейство заняло в ней важное место. И, на мой взгляд, это – невероятное достижение!
– А каких книг во всем этом массиве, по вашему мнению, на сегодняшний день все еще не хватает? И какой еще сегмент может добавиться в еврейской издательской деятельности?
– На мой взгляд, не хватает, во-первых, аггадических сборников, мидрашей и всего того, из чего вырос еврейский фольклор. Эйн Яаков и «Мидраш раба» – это хорошо, но этого явно недостаточно. Не хватает еврейской философии, которая тоже на русском языке представлена в минимальном объеме. И уж совершенно необходимы издания по современной еврейской мысли. Не хватает трудов самых разных мыслителей, начиная c написанного во время Катастрофы Эш Кодеш Калонимуса Шапиро из Пясечно и до трудов Маниту – р. Иеуды-Леона Ашеканази. Не хватает книг рава Шагара, рава Соловейчика – тех людей, которые переводят иудаизм на язык современности. Мне это кажется чрезвычайно важным. И первой ласточкой в этой области можно считать недавно изданный «Книжниками» сборник трудов Гилеля Цейтлина.
Мне еще кажется, что очень не хватает книг, связанных с еврейской мистикой. Но это, возможно, уже мои личные пристрастия.
– Но разве сегодня выходит мало книг по каббале, в том числе и псевдокаббале?
– Нельзя сказать, что таких книг выходит мало, но то, что выходит, – такого безобразного уровня, что лучше бы это в свет не выходило! При том, что спрос на эти книги – огромен. Кроме того, я считаю большой еврейской трагедией тот факт, что вся ниша каббалы в большой степени занята одним очень узким ее изводом. Ужасно, что учением автора комментария Сулам, р. Йеуды-Лейба Ашлага, стали подменять всю каббалу, невероятно творческую и разнообразную.
– Над чем вы работаете сегодня?
– Наверное, главный неоконченный проект – это «Мишне Тора» Рамбама. Пожалуй, самый большой по объему и по значимости. Не окончены многие проекты в области хасидизма. Большое значение имеют проекты, которые пока находятся на стадии планирования.
– И что мешает скорейшему воплощению этих планов?
– Как всегда, нехватка денег! Нельзя сказать, что все зависит от средств, но их отсутствие все же определяет отсутствие прогресса. И при наличии средств можно увеличивать количество издаваемых книг довольно значительно, но далеко не безгранично: есть весьма небольшое количество людей, способных эту работу выполнять, и готовность читательской аудитории к восприятию их также ограничена – все-таки это огромный пласт до сих пор практически закрытой для русскоязычного читателя культуры, причем культуры предельно изощренной. Впрочем, все эти препятствия мы уже как-то научились преодолевать, а вот недостаток материальных средств – пока нет.
