Миша Шаули: «В Москве мне официально можно было заигрывать с секретаршей»

Автобус для кандидата наук

Полицейский атташе нужен для того же, для чего нужен военный атташе, коммерческий атташе и любой специалист по профессиональным сферам, которые напрямую не имеют отношения к дипломатии. Для связи с местными правоохранительными органами, помощи следствию. В Израиле аналогичные функции исполняет представитель российского МВД.

На посту полицейского атташе при посольстве Израиля в РФ я сменил Аарона Таля. Ехать в Москву я не хотел, был доволен тем, чем занимался. Но мне сказали: «Надо!» Дети к тому времени подросли, и я поехал с женой. Я шутил, что мне официально можно заигрывать с секретаршей — на этой должности работала моя супруга.

Был 1998 год. Москва меня потрясла. И огромными размерами, и западным вектором экономики. Я интересовался происходящим. Помог наладить экспорт в Израиль очень хороших российских бронежилетов для полиции. В Москве было представительство правоохранительных органов других стран постcоветского пространства. Таких как Украина, Беларусь, страны Средней Азии. Это мне очень облегчало работу. 

Громких случаев в моей практике хватало. Проститутка из Пскова поехала в Израиль на заработки. Там убила свою, так сказать, коллегу. Российские следователи обсуждали со мной процедуру экстрадиции. 

Был еще один случай. Некто Валерий Сихарулидзе приехал в Израиль из Грузии, иммигрировал в Германию, там свою жену убил, а потом скрылся в России. По результатам прослушки Сихарулидзе арестовали. Немцы требовали, чтобы убийцу выдали Германии, а он отказался, мотивируя израильским гражданством. Хочу, мол, сидеть на новой родине. И за убийство в Германии его судили в Израиле. Он получил пожизненное заключение.

Я обслуживал израильскую делегации, включая адвоката Авигдора Фельдмана и представителей прокуратуры. Они приехали в Петербург, участвовали в заседании, где выступали свидетели, которые не могли приехать в Израиль. Сихарулидзе свою вину отрицал. Но его осудили на основании судебной экспертизы — были найдены капли крови.

В первый раз с Валерием Сихарулидзе я столкнулся за 10 лет до дела об убийстве. Я тогда служил во Всеизраильском управлении по борьбе с экономическими преступлениями. В начале 90-х после распада СССР в Израиле появилось немало людей с поддельными водительскими правами. Под подозрение попал и Валерий Сихарулидзе, кандидат наук, астрофизик. 

Руководитель следственной группы заявил самоотвод, потому что он тоже был родом из Грузии и у него были определенные несогласия с начальством. Пригласили меня. У Сихарулидзе были советские права на автобус. В те годы в Израиле права на автобус считались очень престижными. Откуда у человека, который ни дня не проработал водителем автобуса в СССР, есть такие права? Тем более у доктора наук по западной шкале. Сихарулидзе уже в Израиле послали на экзамен по вождению, и он его завалил.

Из прокуратуры вернули дело на доследование. Я углубился и понял, что произошло. Сихарулидзе — астрофизик. На Кавказе вместе с другими учеными выезжал на грузовике в горы. А грузовик был переделан таким образом, чтобы возить приборы и ученых. Поэтому и нужны были права на автобус. Потом я узнал, почему он провалился на экзамене. Оказалось — из-за избыточной самоуверенности. 

Израильский эксперт, который знал русский, нашел грамматическую ошибку в тексте  водительских прав, принадлежавших Сихарулидзе, и решил, что права поддельные. Я эту точку зрения оспорил: речь шла об ошибке, которую сделали бы 80% владеющих русским языком, тем более в Грузии. На суде Сихарулидзе проникся ко мне доверием. Попросил, чтобы я был его переводчиком. В результате права признали настоящими и то дело закрыли.

На посту атташе я занимался организацией свидетельских показаний в деле похищения израильского мальчика Ади Шарона. Было и другое резонансное похищение: израильтянина заманили в Нижний Новгород, он сумел удрать от похитителей. Я его оттуда забрал. Был также случай, когда арестовали моего бывшего коллегу, ныне покойного. В те годы на таможне часто спрашивали у иностранцев: «Валюту везете?» — «Да. Декларировать?» — «Нет, не надо». А на обратном пути деньги показательно обнаруживали и человека задерживали за незаконный вывоз валюты из России. Так арестовали и моего коллегу. Удалось освободить его под залог.

Бранное слово «сионист»

Я приехал в Израиль из Киева в 1972 году. По основной специальности был инженером, работал в полиграфической промышленности, но в Израиле этим заниматься не хотел. Поэтому пошел служить в армию, а потом по объявлению поступил на полугодичные полицейские курсы. Был первым репатриантом, который окончил их с отличием.

Начал работать в полицейском участке в Рамат-Гане. Фамилию Радомысльский сменил на Шаули, у меня отца зовут Саул. Меня спросили, есть ли у меня аттестат зрелости. Я понял, что упоминать высшее инженерное образование опасно. Закивал головой: есть, мол, аттестат. Мне сказали: «Ну, ты продвинешься».

Израильская полиция в начале 70-х выглядела следующим образом: 7600 полицейских, из них 1600 из Марокко, 850 из Румынии, более 700 из Ирака, 5 — из США, а о выходцах из СССР тогда в статистических данных не упоминали. Полиции недоставало 1000 человек. Несмотря на это, полиция не шла на компромиссы. Например, в 1971-м 4700 человек выразили желание работать в полиции, и только 934 человека приняли. Пусть будет меньше людей, но плохих не берем. Уровень полицейского новобранца был такой, который позволял ему в армии стать офицером.

Через год после того как я пешком исходил Рамат-Ган и Бней-Брак, меня соблазнили переходом в следственный отдел: «Тут ты продвинешься». Через год я запросился обратно, в патрульные. Почему? Что бы ни было на смене, патрульный возвращается, сдает бумаги, щелкает невидимым тумблером в мозгу и все забывает. Самые сложные ситуации у патрульного заканчивались магической фразой: «Передано в следственный отдел». А когда я стал следователем, понял — жизнь изменилась к худшему.  Я и есть следственный отдел! 

Едешь домой и думаешь о неоконченных делах. Есть шкафчик с замком, там лежат дела. Казалось, что по ночам они размножаются. Я был следователем на полицейском участке в Герцлии. По всему Тель-Авивскому округу набралось около 20 тысяч дел, которые нельзя было закрыть. Начались эдакие субботники, назначались специальные группы, занимавшиеся только этим. Следователей направляли на месяц-два.

Потом я сдал экзамены на курсы сержантов. Настолько удачно, что начальству написали рекомендацию направить меня напрямую на курсы офицеров. От меня это скрыли, но я нашел знакомых и обходными путями узнал, что рекомендация такая существуют. Начальству заявил: не пошлете на офицерские курсы, уйду из полиции. И меня наконец послали на эти курсы. 

Окончил, вернулся в Рамат-Ган, был два года начальником следственного отдела, занимавшегося несовершеннолетними. Пару лет проработал в отделе по расследованию мошенничества. Затем перешел во Всеизраильское управление по борьбе с экономическими преступлениями, местный аналог ОБХСС. Вел дело шайки выходцев из СНГ, которая устраивала людям выезд из Израиля без оплаты долгов. Я сидел на прослушке, и у меня уши вяли. Нет, не от мата. Мошенники были интеллигентными людьми — врач, эксперт по патентам. Они презирали, как они выражались, «Израиловку» и «израильтосов». Готовы были сделать все, чтобы нажиться, — «отоваривали» кредитные карточки, используя даже своих детей. После ареста и освобождения под залог мы продолжили их подслушивать. Выяснилось, что для них «сионист» — бранное слово: «Этот Шаули, да он же сионист!».

В начале 90-х я уехал в Беэр-Шеву и создал там филиал управления. До этого всякие пакости на периферии расследовались местными полицейскими. Это было плохо, потому что полиция обязана уживаться с местным муниципальным и даже религиозным руководством. Я вел следствие против Эльазара Абухациры. Есть целая династия раввинов из Марокко, которые считаются каббалистами, чудотворцами и прочее. Мне хватило ума назначить главным офицера-бедуина, который был к чарам Абухациры равнодушен. А двое следователей родом из Марокко, мужчина и женщина, поначалу орали: «Как же так, это святой человек, мы не можем!» Через месяц после показаний  таких же выходцев из Марокко, которых Абухацира  лишил последней копейки, более злых следователей в моей практике было.

Есть версия, что мне приказали поехать в Москву, чтобы спустить следствие по делу Эльазара Абухациры на тормозах. Может, это и так. После моего отъезда от всего дела осталось только обвинение в неуплате налогов. Я лично обнаружил в израильских банках 800 миллионов шекелей, принадлежащих Абухацире. Финал его был печален — несколько лет тому назад «каббалиста» зарезал человек из его паствы.

В Москве я провел четыре с половиной года как атташе в России, Польше, других странах. В 2003-м ушел на заслуженную пенсию. 

Не предлагайте взяток

Израильская полиция сегодня насчитывает более 30 тысяч полицейских. Страна поделена на семь территориальных округов плюс главный штаб в Иерусалиме. 7000 человек служат в пограничных войсках, так с иврита переводится «мишмар а-гвуль». Но к охране границ это имеет приблизительное отношение. Фактически в «мишмар а-гвуль» находятся боевые ребята, которые занимаются охраной порядка. 18-летние рекруты, которых армия по каким-то причинам не хочет брать в боевые части, хотя они и хорошие ребята. Остальные — обычные полицейские. 

Кроме этого, есть 40 000 дружинников, которые несут службу несколько раз в неделю. Без них полиция просто не могла бы работать. У этих людей есть право произвести арест в то время когда они в форме, в отличие от обычного полицейского, у которого есть не только права, но и обязанности. Вне связи с типом одежды.

Израильская полиция эффективна хотя бы тем, что она не коррумпирована. Помню, что было в 70-х, когда я начал работать патрульным. Старшие товарищи «по блату» где-то ели бесплатно фалафель или что-то покупали со скидками. Сегодня этого уже нет. Брать взятку за закрытие или открытие дела — вещь немыслимая для Израиля.

Израильская полиция формировалась не с нуля. Она во многом копировала британскую полицию. У меня на письменном столе стоял лоток с выжженной на нем надписью Palestine police. В Британии и ее протекторатах, на подмандатных территориях, работа шла по законам британского суда.

Если вы столкнулись с израильским полицейским, следуйте трем правилам. Во-первых, взятку ни в коем случае не предлагайте. Во-вторых, попытайтесь объясниться по-английски или даже по-русски. Сейчас во многих отделениях полиции работают русскоязычные сотрудники. Если конкретный полицейский не владеет великим и могучим, он запросто сможет  вызвать того, кто русский знает. В-третьих, полицию бояться не надо.

Учиться у англичан

15 лет тому назад я побывал у приятеля в Лондоне. Решил узнать, как работает местная полиция. Пришел в участок, представился. Я тогда был майором. Местные полицейские покачали головой: «О-о, круто». Я пояснил, что не крут, просто в Израиле иерархия выстроены по-другому. 

У нас полицейский проходит длительные экзамены, потом идет в патрульное отделение. Либо прямо в следователи. Врачи, химики и другие специалисты идут в профессиональные службы. Принцип армейский: экзамены существуют, чтобы проверить, хорошее ли ты представляешь из себя сырье, а мы тебя потом уже обработаем. Казалось бы, все хорошо. Ведь и в армии так. Курсы — звание, курсы — звание. И вдруг в Лондоне я увидел совершенно иную полицию. 

Именно с Лондона началась полиция в Великобритании. В 1830 году ее основал министр внутренних дел Роберт Пиль. Поэтому полицейских и называют на сленге «бобби», уменьшительное от Роберт. Лозунгом Пиля было Policing by consent, «Полицейская работа — через согласие». На полтора миллиона жителей Лондона было 400 полицейских. Роберт Пиль специально присвоил им неармейские звания, чтобы люди не думали, что полиция — это часть армии. 

В Великобритании в полицию есть только один вход, через патрульно-постовую службу. Полицейский проходит короткий курс. В течение двух лет длится испытательный срок. Прошел? Остаешься работать, но каждые два месяца ты должен проходить экзамены. Хочешь остаться в полиции — в свободное от работы время учись. Специальных курсов нет, но есть колледжи. Частные.

Через два года полицейский может попроситься в следователи. Начинающий следователь работает со старшим товарищем. И там два года испытательного срока. Система иерархическая. Экзамены сдал — жди, пока не освободится вакантное место сержанта. Чаще всего освобождается вакансия у патрульных. Следователя направляют обратно, и он в течение года руководит бывшими коллегами. Если он хорошо себя покажет, может остаться, хочет продолжить карьеру следователя — вернется в отдел, там он уже будет сержантом, зарплата повысится. Ведет следствие он, как и все, но если ему нужно подкрепление, он сам берет из несержантов.

Все строится на инициативе. Дел в шкафчике не набирается. Я спросил англичан: «Как у вас распределяют дела?» Я знаю, как в Израиле это делается: утром все плачутся в кабинете у координатора. «Почему ты дал мне еще дело, у меня и так много…» Английские полицейские ответили: «Дела мы сами берем». Есть журнал, есть координатор, он каждое дело записывает. Кто на работу раньше пришел, берет себе наиболее интересные дела и ставит подпись. Я удивился: «Не бывает, что остаются неразобранные дела?» Отвечают: «Нет, иначе начальник начнет их раздавать сам. А мы этого не хотим».

Я задал второй вопрос: «Сколько следователей у вас в полицейском участке?» Тридцать. А сколько полицейских машин? В Израиле следователь работает на казенном транспорте. Типичная реплика: «Че, я поеду на автобусе?!» В Великобритании на 30 полицейских одна-единственная полицейская машина. Я закричал: «Но как вы работаете?» Отвечают: «Ездим на своих машинах или на общественном транспорте». «Как, на своих? Бесплатно?» «Нет, почему, нам оплачивают километраж». 

Там оплачивают и дополнительные часы работы. Полицейские закрывают дела сами, начальник только ставит подпись. Самое главное: в Англии сами следователи ведут дело в районном суде в качестве обвинителей. Это настолько логично и настолько поднимает их профессиональный  уровень!

В израильской полиции надо следственную часть вывести из общеполицейского командования и поставить под командование министерства юстиции. Или прокуратуры, чтобы избежать конфликтов. Самые лучшие дела, которые я помню, — это когда областной прокурор прикреплял к нам своего обвинителя, и тот был с нами, направлял следствие. 

Что нужно делать, чтобы израильтяне чувствовали себя более безопасно? Ничего. Полиция работает очень хорошо. В других странах уровень терроризма ниже нашего, а уровень безопасности тоже ниже. Террор был, есть и будет. Мы с этим жили и продолжим жить.