Таша Карлюка: «Я испытываю к ивриту сентиментальные чувства»

Продается синагога

— У вас получился прямо гастрольный мини-тур по России.

Я поверить не могла, что у меня там есть читатели! Я ведь в России никогда не была. Правда, все мои большие профессиональные достижения случились в Москве: первая победа в литературном конкурсе, первый опубликованный рассказ, первое кино, снятое по моему сценарию, теперь вот первая книга. Всё самое важное, кроме первого поцелуя.

— Сколько времени длилась поездка?

Всего 10 дней, но я многое успела. Провела четыре встречи с читателями, познакомилась с Москвой и Петербургом и, сама не ожидая, влюбилась в эти города. Но главное, конечно, люди. Очень теплые, заботливые и готовые прийти на помощь. Если бы не они, меня бы депортировали из России обратно в Израиль.

— Стоп-стоп. Подробнее можно?

Меня пригласили на литературную конференцию, организаторы должны были подать список на «Госуслуги». Они это сделали, но позже, чем нужно. Когда я прилетела в Домодедово, меня задержали на 36 часов. Оказалось, что меня просто нет в списках. Когда сотрудники аэропорта наконец разобрались, было уже поздно отправлять меня обратно: я прилетела самолетом авиакомпании El Al, а в пятницу-субботу они отдыхают. В 11 утра в воскресенье меня должны были депортировать.

Я подумала: «Я первый раз прилетела в Москву, посидела в аэропорту и сейчас улечу в Тель-Авив?! Не дождетесь!» — и написала пост в Facebook. В конце концов мне помогло посольство Израиля в Москве и лично министр культуры России. После этого началось мое счастливое путешествие.

— Счастливое в плане впечатлений? 

Да всего! А сколько было подарков! В Россию я летела с 15 килограммами багажа, обратно возвращалась с 24. В Ульяновске мне подарили бородинский хлеб и литр водки «Байкал». В Москве одна из читательниц подарила трехлитровую банку с безе, на которых написаны названия всех рассказов, вошедших в мою книгу, и повести «Быть Фросей Шнеерсон». А двое читателей сняли мне номера в гостиницах в центре Москвы! 

— Прекрасно. Как выглядело детство будущей писательницы?

Мама часто вспоминает, что моими любимыми игрушками были книги. Кукол и плюшевых мишек я полюбила значительно позже, лет в 10. Я была всеядна: детские сказки, раз 20 перечитала «Приключения Шерлока Холмса», «Пятнадцатилетнего капитана» Жюля Верна, а также «Сексуальную энциклопедию для подростков» и роман Жоржи Амаду «Дона Флор и два ее мужа», книжка совсем не детская. Книги уносили меня в другие вселенные. Кажется, в уме я переписала сказки Шарля Перро, братьев Гримм и многих других: например, в моем варианте волк подружился с Красной Шапочкой и влюбился в ее бабушку. 

— Еврейская составляющая в жизни вашей семьи как-то проявлялась?

Очень тихо. Картавящая прабабушка Катя, которая на самом деле была Гитл; Песах и Рош ха-Шана, которые мы праздновали. Как мне сейчас кажется, это было не про еврейство, а повод собрать большую семью за одним столом. На столе бульон и маца, которые мы, дети, ели без особого удовольствия и ждали, когда наконец всё это уберут со стола и поставят пироги, пирожные, печенья, то есть хамец. 

Кстати, о маце. До 17 лет я путала слова «маца» и «синагога». Как-то раз накануне Песаха мама попросила меня позвонить в синагогу и узнать, продается ли у них маца. Я позвонила:

— Здравствуйте! У вас продается синагога?

— Что, простите?

— Синагога у вас продается?

Туда, где нет математики

— Если вынести за скобки переписывание «Красной Шапочки», когда вы начали заниматься литературой?

Лет в 17. Я была консервной банкой, всё держала в себе, а переживаний было предостаточно. Думаю, поэтому начала писать — надо же было как-то распаковывать себя, чтобы не взорваться. 

Очень долго я скрывала от близких, что пишу: стеснялась. Пока не узнала про литературный конкурс, который устраивало крупное московское издание «Сноб». Отправила рассказ «Курица на завтрак, курица на ужин, курица на обед» и победила. Только тогда моя семья и друзья узнали.

А на последнем курсе университета я стала работать журналистом: брала интервью, писала колонки, делала репортажи. 

— Однако вы поступили на факультет психологии, а не журналистики. Почему?

Мне нужно было поступить на бюджет — и туда, где нет математики. В 17 лет я была еще не знакома с собой, а семья была небогатой, и мне не хотелось, чтобы родители платили за то, что мне вряд ли пригодится в жизни. Купила брошюру для абитуриентов, пролистала ее и поняла, что психология — самый подходящий вариант: даже если ни дня не проработаю по профессии, в жизни пригодится. Так и случилось. Правда, оказалось, что на факультете психологии есть «матстатистика». Нас года два ей мучали. Про журналистику я и не думала, это для меня было сродни балету и космосу.

— В газетах начинали многие писатели — и Гиляровский, и Ильф с Петровым. Как журналистская поденщина отразилась на вашем стиле?

Не знаю, отразилась ли. Знаю одно — я люблю писать, точка. Есть мысли, которые я могу развить до сценария, а другие до одного абзаца — и не больше. Можно ли сказать, что первое круче второго? По-моему, нет. Мне вообще нравится короткая форма. Не могу понять, почему рассказы так недооценены. Ведь это прекрасно, когда за 10 минут можешь узнать, как история начинается и чем заканчивается.

Профессия журналиста позволяет совершать поступки, которые нормальному человеку и в голову не придут. Например, переодеться в бомжа, несколько дней побыть с бездомными и написать об этом репортаж, что я и сделала в 20 лет. Или вам нравится Далай-лама, и вы не против выпить с ним чаю и поговорить, но как? А если ты журналист, всё упрощается: находишь его имейл и просишь об интервью.

— Почему тогда в Израиле вы много работали не в области журналистики?

Мне очень интересно прожить несколько жизней. Хотела поступить в «Моссад», но меня не взяли. Я решила пойти в официантки. Мне отказывали во всех барах и ресторанах Тель-Авива. Когда у меня в семидесятый раз спросили: «Есть ли у тебя опыт?», я чуть не разрыдалась: «Что за хрень?! У меня вторая степень по психологии! А вы спрашиваете, есть ли у меня опыт официантки?»

Потом был двухчасовой опыт работы барменом. В итоге я решила обмануть и сказала, что опыт у меня есть. Там было 30 видов пива, у каждого свой краник со своим характером: некоторые надо было открывать резко, другие медленнее. За два часа я пролила на пол литров пять, вся моя одежда воняла пивом. Хозяин понял, что я соврала, но решил мне помочь и поручил открывать вино. Дал штопор, бутылку, но и тут я не справилась, потому что никогда в жизни не пользовалась штопором.

— Какие у вас отношения с ивритом? Не планируете стать двуязычным литератором?

Я люблю иврит, у меня к нему сентиментальные чувства, но прозу на нем я не пишу. Возможно, настанет день, когда это случится, а пока у меня есть замечательный переводчик Лена Шмулевич, я называю ее «Мой голос на иврите». Когда я читала мой первый рассказ, переведенный ею на иврит, я была вся зареванная: не могла поверить, что русские буквы, написанные мной, теперь ивритские.

Из израильских авторов люблю Этгара Керета и Меира Шалева. Правда, я знакома с ними обоими и немного запуталась: я люблю их читать, потому что мне нравится их слог или потому что оба мне симпатичны как люди?

— У вас на полке стоит Тора в переводе на русский. Читаете?

И перечитываю. Спустя год жизни в Израиле я решила отправиться в велосипедное путешествие без денег и с палаткой. В последний момент ко мне присоединился друг-программист, который уволился с работы, где много платили, но которую он ненавидел. Мы начали с севера — это мошавы, кибуцы. По дороге я спрашивала: «Вы не знаете, где можно принять душ и поставить палатку?» — и жители пускали нас к себе. Попадаю так в очередной дом, сидим с хозяином, и я говорю, что хотела бы Тору на русском языке почитать. Он куда-то уходит, возвращается и протягивает мне эту книгу.

В том мошаве я застряла на полтора года. Писала книжку и сценарии. Тору прочла раза три.

— Киев и Тель-Авив: где ваш дом, а где ПМЖ?

Киев остается моим любимым городом, Тель-Авив им стал. И я буду рада влюбиться еще как минимум в десяток городов. Хочу побыть туристом месяц в Грузии, месяц в Нью-Йорке, месяц в итальянской деревне, месяц в Париже. На Камчатке месяц, месяц на острове в океане, в Санкт-Петербурге месяц и т. д.

В Тель-Авиве я до сих пор часто чувствую себя туристом. Многое здесь так и не стало для меня рутиной, а продолжает радовать и удивлять: почти всегда голубое небо над головой, море под боком, прохожие, которым на тебя не наплевать, и я сама, которая всё это впитывает и меняется. За пять лет в Израиле я очень изменилась. Очень.

— В чем, например?

Открылась, распечаталась, перестала быть консервной банкой. Стала смелой: раньше, когда обижали меня или другого, я уходила в себя, сейчас всегда отвечу. Поняла, что не моногамна в плане городов: Тель-Авив — мой город, но я открыта и другим местам. И так уж получилось, что именно здесь я два раза сильно упала в любовь, и химия моего организма изменилась.

— Красная нить на руке — это знак духовных исканий?

Мне нравится связанная с ней история. Ты ее завязываешь, загадываешь желание, а когда нитка порвется, желание сбудется. Кто-то рассказал, а я люблю верить во всё хорошее. У меня штук 100 таких ниточек про запас.

— Рвались?

Раз 20 уже.

— И всё исполнялось?

Не помню, что я загадывала. Какая разница? Ведь то, что должно случитЬся, обязательно произойдет. Я верю, что мы под Ним ходим, — и дай Б-г, чтобы с каждым из нас случалось то, что Он приготовил, а не то, что мы сочинили в своей голове. jm