Татьяна Звенигородская: «Караваджо не теряет в цене»

— Расскажи, кто ты, чем ты занимаешься?

Самый сложный вопрос в моей жизни: «Чем ты занимаешься?». Когда твоя сфера деятельности – искусство, очень сложно точно ответить на этот вопрос, потому что ты должен знать и уметь делать очень многие вещи одновременно. На данный момент, мне кажется, самое объективное определение звучит так: я совладелица компании Art Boutique, которая занимается покупкой, продажей и оценкой произведений искусства, выставочной деятельностью, перевозкой, описанием и атрибуцией коллекций, а также консалтингом в сфере искусства.

Например, есть человек, который собирает искусство и хочет правильно понимать и оценивать свою коллекцию, но имеет некоторые сомнения по атрибуции или стоимости произведений, – это к нам. В сотрудничестве со всеми основными экспертными учреждениями мы оцениваем работы, делаем экспертизу и, на основании ценового исследования, даем заключение о том, сколько стоит каждое конкретное произведение. В случае необходимости или по желанию клиента мы также помогаем с реализацией.

Или есть другая категория людей, которые приносят к нам произведения искусства, доставшиеся им, например, по наследству, и они не знают, кто это и что это, им мы тоже помогаем определить, оценить и при желании продать.

— И как сейчас обстоят дела с этим бизнесом? Как искусство переживает коронавирус?

Искусство переживает коронавирус так же, как и любая другая отрасль, – конечно, у нас кризис. С одной стороны, мы видим снижение спроса – средний класс «заморозил» покупки по понятным причинам. С другой стороны, в связи с тем, что людям нужны деньги, мы видим следующую тенденцию: коллекционеры начинают выбрасывать на рынок те произведения, которые раньше не были в открытом обороте. И на такие вещи как раз появился спрос.

— Из-за кризиса? Чтобы это всё монетизировать?

Да, чтобы выйти в кэш. На самом деле, и это мое убеждение, искусство часто покупают для быстрых денег. Многие говорят, что ликвидность у искусства очень низкая. Это не совсем верно. Ликвидность низкая тогда, когда это не искусство. Если речь идет о шедеврах, то ликвидность высокая – Караваджо не теряет в цене.

— Те люди, которые в кризис продают предметы искусства — понятно, они хотят выйти в кэш. А те, которые покупают в этот период?

Деньги обесцениваются. Искусство стоит дорого, но у человека есть возможность «законсервировать» эти деньги. Если ты покупаешь Леонардо да Винчи, я говорю об условном Леонардо да Винчи, подразумевая, что это автор-классик, то у тебя есть почти стопроцентная гарантия, что это произведение, даже если не сильно возрастет в цене, то точно не потеряет. Вообще, это отдельный разговор – инвестиции в искусство. В кризис, во-первых, есть возможность купить те произведения, которых давно не было в обороте и которых всегда ждут. А во-вторых, есть возможность купить какие-то произведения «ниже рынка». То есть, покупая уникальное произведение, ты можешь «зафиксировать» себе курс валют или вообще никак от него не зависеть. 

— Когда началась самоизоляция, ваш бизнес перешел в онлайн?

У нас есть еще одно направление – авторские лекции об истории искусств и кино, о художниках, с комментариями искусствоведа. Чтобы не дать заскучать нашим клиентам в самоизоляции, мы попробовали сделать курс лекций онлайн. Если честно, это очень энергозатратная история, которая мало себя окупает. Так что я не могу сказать, что мы перешли в онлайн, а самое главное — что онлайн-лекции не смогут заменить «живое» обучение.

Конечно, мы по-прежнему общаемся и с коллекционерами, и с клиентами. Это всё происходит удаленно, по телефону. С некоторыми мы по договоренности встречаемся, соблюдая все меры предосторожности, но контакты сократились, наверное, процентов на 90.

— В Zoom не демонстрируете коллекции?

Нет, в Zoom пока не переходим, потому что у нас есть возможность доставить с курьером, привезти, увезти, показать. Не могу сказать, что эта ситуация с пандемией как-то глобально поменяла наш бизнес, просто ослабила его. Для нас, может быть, это даже плюс, потому что мы перестали тратить свою энергию на людей, которые обращались к нам из праздного интереса. Сегодня, если человек заинтересован в покупке, то он формирует свой запрос очень конкретно. Конкретнее, чем было до этого. Он уже понимает, что для него это тоже условный риск – привезти к себе эту картину, рискуя подхватить вирус. Люди начинают думать, насколько им это нужно.

— Как вообще вы ищете клиентов? Работает стандартный маркетинговый инструментарий или только «сарафанное радио»? Как вообще продается искусство?

Запросы бывают разные и приходят из разных источников. Кому-то нужны просто красивые яркие предметы, но качественные и за не очень большие деньги. Кто-то хочет и купить произведение искусства, и одновременно сделать инвестиции. Есть люди, которые покупают топовые произведения. Те, кому нужно «повесить искусство на стены», – это, как правило, «сарафанное радио», потому что мы все-таки очень давно на рынке и нас знают. Запросы приходят и на имя компании, и напрямую ко мне и к моему партнеру – Алисе Ростоцкой. Также запросы приходят от наших коллег, которые обращаются к нам, когда у них нет возможности найти какое-то произведение.

— Если человек захотел купить искусство, но в нем не разбирается, только начал этот «путь» и попал к вам. Что вы ему предложите и за какие деньги?

Когда мы открывали Art Boutique, одно из главных направлений, на которое мы делали ставку, было – продажа доступного искусства. Art Boutique онлайн был открыт для широкой аудитории. Когда к нам приходит запрос от клиента, который не разбирается в искусстве, но хочет что-то купить, мы объясняем, помогаем найти произведения. У людей большие комплексы и много недопонимания в том, что есть «классно» и что не очень. Это связано с какой-то давней модой, что нужно любить современное искусство, читать современную литературу, или наоборот – «это чушь какая-то, зачем заморачиваться и пытаться это понять».

Много стереотипов, которые связаны с покупкой, с пониманием искусства, и они все накладываются таким слоеным пирогом. Человек приходит, смотрит и не понимает, что именно он хочет – у него колоссальное количество сомнений. Мы пытаемся помочь, объяснить, предлагаем разные варианты. В том числе и очень дешевые, но очень классные. У нас есть прекрасная тиражная графика Шагала, Кандинского, Оскара Рабина и других нонконформистов, которая, на мой взгляд, имеет и инвестиционный потенциал, и культурно-историческое значение. Мы предлагаем начинать с подобных вещей.

— Как ты думаешь, сильно изменится ваша сфера после пандемии?

Нам придется, скорее всего, искать новых клиентов и новые пути реализации. С другой стороны, я надеюсь, что на рынке появится больше уникальных предметов искусства, с которыми всегда очень интересно работать.

— Российские потребители, участники этого рынка, те, кто собирают коллекции, выбирают, продают — они отличаются чем-то от таких же клиентов в Европе или в Израиле?

С израильскими коллекционерами я не работаю. Но часть наших клиентов – это евреи, причем с очень качественными коллекциями. Безусловно, российский потребитель отличается от европейского или американского. Европеец более продвинутый, он уверен в своей покупке – там уже давно сформировалась традиция покупать искусство. В отличие от российских, европейские или американские потребители точно знают, что им нравится и что им интересно. Они не то чтобы больше разбираются, они как-то знают себя, знают свои «нравится», свои ощущения.

Русский потребитель думает: «А нужно мне это или не нужно? Вроде мне это нравится, а вроде это. А вроде ничего не нравится. А вот это вообще непонятно что, я бы так сам нарисовал», то есть многое обесценивается.

— Я помню, что так и сказала у тебя на выставке: «Я тоже так могу нарисовать».

Да, но на самом деле, если рассматривать искусство по разным параметрам: композиционным, цветовым, то есть определенные решения, которые доступны только художнику с опытом, с образованием, со знанием истории искусств. Поэтому это не совсем верно. Я верю, что ты можешь нарисовать не хуже, конечно, но не сразу ☺

— Расскажи о своей еврейской жизни в самоизоляции. Есть ли жизнь без синагоги?

Я хожу в Хоральную синагогу уже очень давно, лет 15. У меня много религиозных друзей, которые познакомили меня с еврейскими традициями – начиная от кашрута и заканчивая базовыми законами в праздники.

— А тебе в жизни эти знания помогают? 

Да, безусловно. Даже сейчас, в условиях самоизоляции. Моя старшая дочь учится в школе «Лаудер Эц Хаим». У нас нон-стоп проходят занятия: общеобразовательные предметы, иврит, английский, традиции, в том числе рабанит Дара Гольдшмидт дает уроки. Это очень интересно! Мы, к сожалению, не на все успеваем. Но уроки традиции помогают в воспитании ребенка дома.

— Как вообще проходит изоляция? Тяжело дома с двумя детьми…

Я думаю, что очень тяжело. Мне очень помогают родители, в особенности мама: посидеть с детьми, пока мне нужно работать, помогают с бытом. Если бы я была совсем одна, без помощи, не знаю, как бы я справилась. Взрослая психика не всегда выдерживает, детская тем более – для детей это колоссальная перестройка.