Дмитрий Брикман: «Когда я адресую вопрос трехлетнего мальчика взрослому человеку, есть шанс, что мне ответит ребенок»

Вопрос глубже ответа

– Что такое успех в жизни в мире взрослых?
– Когда человек находит свой путь.
Из интервью с Борисом Акуниным

— В Московском доме книги прошла презентация вашего сборника интервью «Детский недетский вопрос». Какими откровениями можно удивить российских читателей и телезрителей, у которых есть Дудь, Познер, Шихман и так далее?

А я никого не пытаюсь удивить. Каждый интервьюер задает те вопросы, которые кажутся важными лично ему. У Познера одни вопросы, у Дудя другие. А у меня — детские. Вопросы, которые мы с гостями обсуждаем, не привязаны ни к России, ни к Израилю. Они общечеловеческие.

— Откуда вы берете вопросы?

О! Вы еще аккуратно сформулировали. Обычно формулировка такая: «Вы сами эти вопросы придумываете?» И часто даже без вопросительного знака в конце. Отвечаю положив руку на сердце: в передаче «Детский недетский вопрос», из которой получилась эта книга, нет ни одного придуманного вопроса. Только настоящие, которые дети задавали и задают своим родителям. Да их и невозможно придумать. Вот буквально вчера мама восьмилетнего мальчика, родившегося в Израиле, прислала его вопрос: «Я больше русский или еврейский?» Блестящая формулировка. Или вот еще: на презентации в Московском доме книги мне передали вопрос трехлетней девочки. На первый взгляд он кажется простым и банальным: «Куда мы идем и что мы там будем делать?» Но это только на первый. А если вы хоть чуть-чуть копнете вглубь него… Или программный вопрос передачи, заданный трехлетним мальчиком: «Кто я?» Или вопрос восьмилетнего мальчика, который, как правило, задается в конце передачи: «Зачем мы живем?» Я считаю, что подобные вопросы должны звучать как можно чаще, и именно в детской формулировке.

Мне присылают вопросы со всего мира — родители, бабушки, дедушки, психологи, учителя. Пользуясь случаем, обращаюсь к вашим читателям. Давайте проведем эксперимент — спросите у своих детей или внуков: «Представьте, что есть человек, который может ответить на любые вопросы. Что бы ты его спросил?» И запишите его ответы. Уверяю, вы очень много неожиданного узнаете про собственных детей. Если вы преподаете в школе, раздайте детям бумагу и попросите эти вопросы написать. А потом пришлите мне. Например, в Facebook. Я вам буду безмерно благодарен. Имена указывать необязательно, только пол, возраст и формулировку вопроса в том виде, в каком ребенок его задал.

— Как возникла эта передача?

В 2006 году во время Второй ливанской войны мой тогда восьмилетний сын Миша спросил: «А зачем люди воюют?» Я начал объяснять про евреев и арабов, а потом понял, что вопрос был в разы глубже ответа. И тогда я стал собирать детские вопросы. А потом появилась идея эти вопросы задавать другим людям. По моему глубокому убеждению, мы — своеобразные матрешки, вечные дети, которые со временем заворачиваются в коконы: возраст, социальный статус, должность и т. д. Но ребенок внутри никуда не девается. И когда я адресую вопрос трехлетнего мальчика взрослому человеку, есть шанс, что мне ответит ребенок, спрятанный внутри всех этих коконов. Героев своих передач я перед началом разговора прошу: «Если можно, постарайтесь отвечать не детям, а себе самому».

— Среди ваших собеседников были раввины?

Был. Йосеф Херсонский. Были и христианские священнослужители. Надеюсь, что и еще будут. И раввины, и христианские священники, и мусульманские, и других религий. По большому счету для священника любой религии отвечать на детские недетские вопросы — это профессия. Эти вопросы реже ставят их в тупик. На самом деле у меня есть один критерий к выбору гостя: интересен ли человек. А поскольку я убежден, что все люди интересны, то гостем передачи может стать кто угодно.

— Составить книгу на основе десятков интервью — ваша идея или издателя?

Однажды мы делали передачу с Александром Генисом, и он после записи сказал: «Дима, вы должны издать книгу». Мне это в голову не приходило, тем более что год назад один из героев нашей передачи, философ Михаил Эпштейн, взял у меня список вопросов и написал очень интересную книгу «Детские вопросы», в которой попытался ответить детям.

Но Александр был настойчив и сказал, что обязательно надо это делать. На том и расстались. А дальше — из серии «случайностей, как известно, не бывает». На следующий день звонит Вадим Усманов, один из основателей издательства «Питер». Звонит совершенно по другому поводу. Заодно спросил у меня, с кем была последняя передача. Я рассказал про Гениса и о разговоре про книгу. А Вадим и говорит: «Не поверишь, а мы на последнем редакционном совете идею с книгой по «Детским недетским вопросам» обсуждали и хотели ее тебе предложить. Ты как?» Причин сказать нет у меня, как вы понимаете, не было. А поскольку в этом замечательном издательстве вышли две мои предыдущие книги — альбом «Иерусалим не просто город» и книга «Фотография. Увидеть увиденное», — причин сказать нет не было вдвойне.

С текстами в этой книге работала великолепный литературный редактор Анна Кузнецова.

Работа над каждой главой была построена следующим образом: сначала расшифровка интервью, потом обработка. После расшифровки появляется полный текст разговора со всеми «э-э», «бэ-э», «ну» и другими словосочетаниями, которыми наполнена наша речь. Потом весь этот набор слов и звуков переходит к литературному редактору, и вот тут-то и начинается самое интересное: надо из всей этой каши изъять основное и при этом, что самое сложное, сохранить интонации разговора, не превратив это всё в анкету. А невероятно сложно сделать это потому, что именно из этих наших «э», «бэ», «ну» интонация и складывается. Когда мы начали работать над книгой, я попросил Анну попытаться сохранить эти самые интонации. Попросил, надо признать, без особой надежды. Каково же было мое удивление, когда я, получив от нее первую же главу, увидел, что интонации остались. Как она это сделала, мне совершенно непонятно, но факт есть факт. Один раз я попытался редактировать какой-то абзац, но немедленно это дело забросил — интонация собеседника у меня прямо на глазах исчезла. Поэтому я выступал скорее в роли продюсера: надо было получить письменные разрешения у всех героев передач. Всего в книге 25 интервью: Борис Акунин, Александр Генис, Александр Городницкий, Борис Гребенщиков, Игорь Губерман, Вероника Долина, Юлий Ким, Светлана Крючкова, Михаил Лабковский, Андрей Максимов, Владимир Познер, Константин Райкин, Дина Рубина, Людмила Улицкая, Виктор Шендерович, Ефим Шифрин… Есть в ней и разговоры с людьми, которые, к сожалению, уже не с нами: Владимир Войнович, Аркадий Арканов, Антон Носик.

Книга «Детский недетский вопрос» вышла в ноябре и начала свою самостоятельную жизнь. Андрей Максимов в рецензии в «Российской газете» назвал ее учебником по сущностным вопросам. Согласитесь, сильная формулировка. Но, правда, ко многому и обязывающая.

— Продолжение следует?

Не то что следует, а прямо уже идет! Александр Гутницкий сделал совершенно потрясающую вещь. Он просмотрел все выпуски передачи (а их на данный момент около 200, и каждый около часа), проанализировал, выбрал разные ответы и написал сценарии, где разные люди отвечают на один вопрос. Потом по этим сценариям они вместе с видеорежиссером Константином Гаёхо сделали несколько удивительных по своей точности и выверенности коротких фильмов. Мы решили назвать это виртуальными разговорами. Юлий Ким, Борис Гребенщиков, Юлия Латынина, Андрей Макаревич, Юлия Меньшова, Владимир Познер, Борис Акунин, Константин Райкин, Виктор Шендерович, Михаил Лабковский, Александр Генис, Артемий Троицкий, Николай Сванидзе, Псой Короленко, Вадим Жук, Борис Гельфанд, Ефим Шифрин, Юрий Стоянов, Кшиштоф Занусси, Владимир Войнович, Антон Носик, Людмила Улицкая, Дина Рубина… Фильмы идут 10-12 минут, и в каждом около 50 участников. Фантастическая история.

Не остановить, а осознать

– Есть ли настоящая любовь?
– Если она ненастоящая, это не любовь. Как и шоколад.
Из интервью с Анной Герасимовой (Умкой)

— Что происходит с вашей программой сейчас? Ждете лучших времен, предпочитая общаться очно, или перешли в онлайн?

Когда начался этот Великий карантин, съемки в студии, естественно, остановились. Прошел месяц, и мой друг, редактор сайта NEWSru.co.il Евгений Финкель, говорит: «А почему ты не снимаешь через Zoom?» А я об этом даже и не думал. Тогда я провел совещание с самим собой и, поняв, что эта история надолго, решил рискнуть. Можно становиться под дверью, которую пред тобой закрыли, и ждать, когда она откроется, а можно попытаться пройти через соседнюю открытую дверь. В результате мы сделали большое количество передач через Zoom. Да, в отличие от студии, пропадает качество, но, когда удается поймать момент роскоши человеческого общения, ты забываешь, что между тобой и другим человеком 3 000 км, ты забываешь, что картинка некачественная, ты забываешь, что свет не такой. Поэтому да, делаю и продолжаем делать. Думаю, что, даже когда всё это закончится, Zoom я не отменю. Одно другого не исключает.

Что же касается лучших времен… Всё зависит от ракурса. Можно пандемию рассматривать с негативной точки зрения, а можно и наоборот. Я считаю эту часть своей жизни одной из самых продуктивных. Мне сейчас просто физически не хватает времени на то, что я хочу делать. И это несмотря на то, что сейчас фотографировать нечего: глупо фотографировать людей в масках.

— Есть мусульманские страны, которые нормализовали отношения с Израилем. Вы туда хотели бы поехать поснимать?

Конечно! Как только представится возможность, поеду в Дубай фотографировать. Для меня нет деления на арабские, мусульманские или любые другие страны. Люди везде одинаковы, и улыбки людей одинаковы, и глаза людей видят одинаково.

— Не сложно функционировать в двух разных и даже противоречащих друг другу ипостасях — фотографа и интервьюера? Держа в руках камеру, вы находитесь за кулисами, не вмешиваетесь в происходящее. Сидя в кадре, вы контролируете разговор и направляете его в нужное русло.

Это не совсем так. Я всегда часть фотографии, которую сделал. Фотография для меня не цель, а инструмент понимания. Инструмент, который дает возможность осознать конкретный момент. Не остановить, а именно осознать. Когда вы берете у меня интервью, это ваш инструмент понимания меня. Когда я фотографирую человека, это тоже интервью, просто без слов.

— Что легче, фотографировать или интервьюировать знаменитость?

Нет такого — знаменитый, незнаменитый. Есть понятие «человек», а неинтересных людей, по моему глубокому убеждению, не бывает. Перед детскими вопросами все равны. Перед вопросом «Зачем вы живете?» мы все стоим на одном уровне. Каждый должен искать свой ответ. «Кто я?», «Зачем я живу?», «Что такое честь?», «Что такое дружба?», «Что такое любовь?», «Зачем надо жениться?» Любой из этих вопросов возьмите, задайте его себе, и вы поймете, чем они важны и почему мы все равны перед ними.

Живой экспонат

– У вас есть волшебная палочка, 
которая выполнит одно желание. Какое оно?
– Вылечить близкого человека.
Из интервью с Ефимом Шифриным

— Первая ваша книга, точнее, фотоальбом назывался «Иерусалим не просто город». В чём заключается его непростота?

В Израиле есть прекрасные города, я очень люблю Тель-Авив, но Иерусалим — это не город, это такая пуповина, которая соединяет то, что здесь, с тем, что не здесь. Когда ты фотографируешь Иерусалим, ты фотографируешь мир. Когда я в текстах упоминаю Иерусалим, всегда пишу «Город» с большой буквы, потому что я к нему обращаюсь на Вы. К Тель-Авиву и к Хайфе, например, я легко могу обращаться на ты. А вот Иерусалиму тыкать не могу. Жить в этом Городе я бы не смог. Но если я там не бываю раз в месяц, два, я начинаю себя чувствовать плохо. Это как телефон — батарейку надо подзаряжать.

Иерусалим меня приводил в совершенно разные истории. Самая непростая — история под названием «Тени». Неожиданно для себя я перестал снимать портреты людей, а стал снимать размытые силуэты. Сначала снимал это в Иерусалиме, потом по всему миру.

Потом для меня это сложилось в фильм. Затем я сделал выставку, которая открылась ровно год назад в декабре, а закрылась 29 февраля. Сразу после этого в мире начался Великий карантин. И этот фильм, который год назад казался каким-то мрачным и пессимистичным сюрреализмом, сейчас воспринимается как абсолютно реалистичное кино.

— В Иерусалиме есть ультраортодоксальные и арабские районы, жители которых настороженно относятся к наставленному на них объективу.

Ну да. В Меа Шеарим, например, достаточно сложно. В этом районе появляется ощущение, что ты вылез из машины времени где-то в конце позапрошлого века. Есть газеты, нет интернета, по улицам ходят говорящие на идише люди. Его жители и его гости смотрят друг на друга как через стеклянную стену: у них разные коды поведения. В таких местах я всегда использую универсальный способ коммуникации — улыбку. Это как с детьми — разве можно причинить вред улыбающемуся ребенку?

— Девальвации фотографии как искусства не боитесь? О концепции думать не надо: достаточно щелкнуть смартфоном, применить фильтр, выставить в соцсети и подсчитывать лайки.

Интересно смотреть на те фотографии, в которых есть мир, есть чувства человека, который через камеру на него смотрит, а не фильтр. Когда фотографу больно или радостно от того, что он видит, это проявится и на фотографии. Однажды я придумал слово «камертонит». Когда ты смотришь на снимок, камертонит или не камертонит не фотография, а чувства фотографа, который ее сделал. Можно увидеть фотографию, которая снята в жестких условиях, например, на войне, а она не цепляет, потому что фотографу не больно. Он приехал, отснял и уехал. А если ему больно за убитого человека, это будет видно. И таких фотографий было, есть и будет немного.

— Как вы к селфи относитесь?

Селфи — вообще странный жанр. Фотография, опять же, — это инструмент, который тебе позволяет вглядываться в мир, понимать его. А что ты увидишь в мире и поймешь о нем, если смотришь только в зеркало?!

— Другой аспект: как фотографу уберечься от китча и банальностей? Верблюд в пустыне, умильный мальчик с пейсами, красотка в военной форме и тому подобное.

На лекциях я задаю слушателям вопрос: «Вы приехали в незнакомый город, например, в Париж. У вас пленочная камера, есть всего три кадра. Ваши действия? Что снимете?» Обычно слышу ответы про Эйфелеву башню, Елисейские Поля, Лувр… Ребята, а вы представьте себе, сколько миллиардов людей это уже до вас сфотографировали со всех мыслимых и немыслимых ракурсов?! Интересна будет та фотография, в которой вы сделаете свое открытие. Пускай маленькое, но свое. То, что интересно вам, может быть, будет интересно и другим. Может быть. Но то, что вам неинтересно, другим будет неинтересно наверняка. Я уже не говорю про селфи. Вот вы вернулись из Парижа, сняли 1000 фотографий в духе «я на фоне того-то и того-то». Вам самим-то интересно будет на это смотреть?!

— Не особенно.

Про других я и не говорю. Вместо того, чтобы бежать и снимать Эйфелеву башню, фотографируйте маленькие вещи: мозаику, камешки, рассыпанные у продавца на прилавке. Если пришли в музей, вам же не придет в голову снимать крупным планом залы. Вы будете ходить, смотреть экспонаты, которые вас заинтересуют, детали рассматривать. А незнакомый город, в который вы приехали, — тот же музей. Причем не с муляжами за стеклом, а живой и настоящий. И вы тоже являетесь частью его экспозиции. Каждый человек уникален, не надо копировать гениев, идите от своей уникальности, снимайте то, что вам интересно, и тогда получатся интересные фотографии. Начинайте с маленького, открывайте для себя свой город.

— Давайте вернемся к передаче. Топ-10 любимых детских недетских вопросов.

Их куда больше. Ну вот, например, вопрос, который упоминался: «Кто я?» Недавно мы записали с моим, сейчас уже 22-летним, сыном Мишей передачу. Подрос мальчик. Так вот, в ней на этот вопрос он ответил: «Я — это все мои ошибки».

— Круто.

Это действительно круто. Сильный ответ. Каждый человек должен делать ошибки. Если вы не делаете ошибок, вы не станете тем, кем вы должны стать. Нельзя учиться на чужих ошибках, учиться можно на своих. Но, конечно, делать их реже. И не повторять уже сделанные.

Все детские вопросы важны. Я часто перед сном беру какой-нибудь вопрос и пытаюсь сформулировать для себя ответ. Иногда получается, а иногда нет. Назавтра беру тот же вопрос и отвечаю, но уже по-другому.

— Один из фильмов, о которых мы говорили, называется «Одним словом». Он посвящен вопросу, который вам задала японская девочка: «Скажи одним словом, о чем ты думаешь всю свою жизнь». В фильме на него отвечают 52 человека. Вашего ответа в нём нет. А как вы ответили этой девочке?

У нас получился интересный диалог. Я ответил: «Зачем?» Она на меня посмотрела и сказала: «Мы с тобой примерно об одном и том же думаем». Я спросил: «А о чем ты думаешь?» Она ответила: «Почему?»