В 2007 году шла Вторая ливанская война. Многие жители севера переехали в центр и на юг страны. В это время состоялась премьера спектакля «Последняя любовь» по Башевису-Зингеру. Поставил спектакль художественный руководитель театра «Гешер» Евгений Арье. Главную и единственную женскую роль играла Клара Новикова. По ходу спектакля она должна была курить трубку. А я к тому времени курила трубку уже много лет. И мы поехали в специализированный магазин, купили Кларе очаровательную трубку и отправились в «курящий» ресторан – проводить мастер-класс. Первый спектакль давали для жителей севера. Я сидела в зале и, понятно, волновалась: драматическая роль, тут еще эта трубка. Справилась она блестяще – и с ролью, и с трубкой. В антракте я вышла покурить. Достала трубку – до меня донеслось: «Под Новикову работает!..»
Вы никогда не пробовали прогуляться по Старому городу в обществе Клары Борисовны? Хозяин, конечно, барин, но, если соберетесь, заранее прибавьте к запланированному времени еще несколько часов – не пожалеете. Воздух сгущается, как перед грозой, из всех сувенирных лавок в товарных рядах выскакивают торговцы-арабы и эхом над Вечным городом разносится: «Клара Новенькая приехала!» И начинается фестиваль.
Нас затаскивают поочередно во все лавки, делают снимки на память (а на стенах уже выставлены ее фотографии в обнимку с усатыми смуглыми продавцами), несут кофе и пытаются, порой не безрезультатно, втюхать лампы-картины-статуэтки по «специальным ценам» («только для тебя, Кларочка!»). Я и представить себе не могла, что такое количество иерусалимских арабов смотрят российское телевидение. А солдатики, очаровательные мальчики и девочки, охраняющие Старый город! Наперебой щелкают камерами и звонят: «Мама, ты знаешь, с кем я только что познакомился?!»
Включаю диктофон:
– Клара, что ты любишь?
О чем ты говоришь?.. Я люблю все. Самое главное – поняла, что люблю сам процесс жизни. Жить люблю, а еще больше люблю хорошо жить… Еще люблю… Ой, сейчас таких глупостей тебе наговорю!
– Имеешь право.
Ну, скажу «люблю, когда все здоровы»… Даже свои болезни, как сейчас понимаю, тоже надо любить: они – твои. Люби их, чтоб они себя поприличнее вели!
– Как же болезни не любить? Скажем, в детстве не хотелось идти в школу – и ты вдруг спасительно заболевал.
Это – другое. В том случае, о котором говоришь, ты не болеешь, но хочется поболеть, притворяешься – и как бы заболеваешь. А вот когда у тебя действительно ангина, высокая температура – дело другое. Это разные вещи: болеть или когда тебе хочется поболеть. Конечно, люблю своих детей и внуков, воспринимаю их всех как детей, называю себя «старшая мама». Как ты понимаешь, бабушка я никудышная.
Я люблю их, конечно… Знаешь, есть вещи, которые нельзя говорить. Ты только скажешь о чем-то плохом, и у тебя это будет, или хорошее сглазишь. Поэтому я не могу говорить «люблю». Лучше – «мне нравится»… Понимаешь, «люблю» и «нравится» – вроде бы, похоже, но не одно и то же. «Я люблю общаться с хорошими людьми» – что значит «люблю»? Мне с ними нравится общаться. «Я люблю хорошо одеваться»? Мне нравится хорошо одеваться, это входит в понятие «хорошо жить». Я люблю себе что-то позволить, если мне чего-то хочется себе позволить, – мне это нравится…
Я когда-то всех женщин в стране научила топать ножкой и говорить: «Мне хочется!».
– Напомни.
Я выходила в зал в очень красивой шляпе и учила женщин: «Топни ножкой и скажи: “Мне хочется такую шляпу!”». Женщины примеряли эту шляпу, мужчины впервые своих женщин видели в такой шляпе. Я спрашивала мужчин: «Нравится вам ваша женщина в шляпе? – Очень!» Я спрашивала женщин: «Мы хотим такую шляпу? – Да! – Так топните ножкой и скажите: “Хочется!”». Женщины, конечно, по-разному говорили, с разной интонацией, я комментировала: «Хочется? Вот так – хочется? Так вам хочется чего-то другого, не в шляпе дело». Но ножкой топать я научила, и научила говорить «хочется!».
Клара Новикова
Мужчина на концерте соглашается такую шляпу своей женщине приобрести, а я говорю: «Всего 800 долларов шляпа стоит». Надо было видеть мужские глаза… Но однажды пришел на концерт человек и сказал: «800 долларов? Я готов заплатить. Можно шляпу купить?» Мне было ужасно неловко: я, вроде, сама спровоцировала, а шляпу не отдаю. А отдать ее никак не могла: шляпа была просто сумасшедшая.
– И как ты вышла из положения?
Объяснила, что это – игра.
Тетя Соня повзрослела
– Я приехала на твой сольный концерт – в аккурат на тетю Соню поспела. Сидит за мной мужчина и просто умирает со смеху. Уже смеется не репризам, а просто смеется – не переставая. Громко так, на весь зал. Ты спрашиваешь: «Как тебя зовут, мой хороший?» – «Сергей!» – выдавливает он из себя, пытаясь подавить икоту. «Сирожа? Слушай, Сирожа, что тебе скажет тетя Соня». В какой-то момент он находит единственно верный в сложившейся ситуации выход: встает со своего места и, пошатываясь, идет к сцене. Вдвоем вы выдаете такую уморительную импровизацию, что стали икать уже все зрители. И часто, Клара, у тебя такие Сережи случаются?
Не этот, так другой Сережа, но обязательно случается кто-то такой, который предоставляет возможность импровизировать и с ним во что-то поиграть. К этому номеру люди уже раскованы, свободны; уже произошли знакомства, мы уже посмеялись, и кофе попили, и разные разности поделали. Ну, возник такой Сережа, а бывали и другие невероятные совершенно вещи… На том концерте так совпало, что и Сережа случился, и я была в каком-то невероятном кураже, – все сошлось.
– Для кого ты работаешь, Клара? Приходилось слышать: «Она же умница – и чем только занимается?!»
Занимаюсь тем, чего люди от меня ждут. Как Шаляпина извозчик спросил: «Петь-то мы, барин, все поем, а чем ты в жизни занимаешься?» То, чем занимаюсь, – моя профессия. Я ничего больше не умею делать такого, за что мне денег дадут.
– А петь? Можно найти на эстраде массу певичек, которым ты фору дашь.
Я пою, как поют театральные артисты. Каждую песенку сыграю, каждое словечко обыграю, найду красочки… Но, конечно, не умею петь так, чтоб в этом был какой-то шик, стиль, особая манера пения. Узнают меня по голосу, а не по манере. А вот Пугачеву узнают по манере, по голосу и вообще… Я не знаю, не знаю… Ну, значит, я такая идиотка, что, кроме своего дела, ничего другого не умею.
– Ты потрясающе сыграла драматическую роль. А дальше?
Ну, меня же зовут играть. Предлагают – пока не срастается. Вторая такая роль еще не нашлась. Да и гастролей с сольниками много. Я же не буду сейчас говорить о каких-то бытовых вещах, что нужно обеспечивать семью, потому что работаю я одна…
– И тут наши читатели падают в обморок: Клара Новикова обеспечивает семью? Клара Новикова работает для того, чтобы обеспечить семью?..
Не могу сказать, что работаю «для того». Но я же получаю деньги за то, что я делаю… Да, сегодня я должна думать о том, чтобы моя дочь, ее дети, жили нормально. Я не могу на это плюнуть или не думать об этом. Можно сказать: «Я – актриса, все остальное мне по фигу. Живите, как хотите». Но так не получается.
– А им, детям, – не по фигу?
Понимаешь, какое дело… Они сегодня уже мне нужны больше, чем я им. Они – мне, понимаешь? Настало время собирать камни, а не разбрасывать. Придут болезни, случится элементарное – старость. И тогда они тем более станут мне нужны больше, чем я им. И я должна рассчитывать на их сочувствие, на их понимание, на их какие-то заботу и доброту. Вот и все.
– Не стало твоих родителей, и ты сделалась самой взрослой в семье. Справляешься с задачей?
Наверное, неважно. Не стало родителей – и ничто не возместит их и не заменит. Конечно, хорошо, когда есть мама, – тогда ты дочка. Меня моя мама когда-то упрекала: «Вспомнишь меня: ты от своей дочери получишь все то внимание, что отдаешь мне». Мама была права: наверное, я тоже была недостаточно внимательна к ней. Моталась по гастролям, работала, – может, мама тоже когда-то недополучала… Хотя, она говорила, что я – заботливая, но мои заботы какие были? Когда маме было плохо, она была здесь, у меня, в Москве, в больнице.
Когда папе было плохо, я тоже из Киева вытаскивала их сюда… Но я не смогла быть каждую секунду рядом, им некому было пожаловаться на то, что им тяжело… Самая взрослая в семье? Да. Но ходить и постоянно осознавать, что я – следующая?.. Так жить я не могу. Если ты знаешь, когда твой конец, жить страшно. Чтобы не было страшно, чтобы ты каждый день получал удовольствие, тебе об этом не говорят. Даже если знают.
– Не у каждого в жизни случается своя тетя Соня. У тебя она случилась.
Тетя Соня не просто случилась от фонаря – мне ее дали. Она за эти годы выросла, повзрослела, может быть. Она помудрела. Тете Соне позволительно говорить обо всех, для нее нет запретных тем, для нее нет запретных слов – ровно настолько, насколько позволяет ей такт. Тетя Соня может сказать все, что она думает, она может сказать: «Ты не обижайся на меня только, только не обижайся на меня!» Она сегодня Сироже чего только не говорила…
– И он был счастлив. А ты, Клара, в каких с ней отношениях?
В хороших: знаю, как она себя в следующую секунду поведет, я ее психологически очень хорошо знаю, понимаю, люблю.
– А она тебя?
Тоже любит – мы с ней дружим. Да, я про нее знаю все… Понимаешь, какая история? Персонажи, существующие на эстраде, – все немножко придурки: кулинарный техникум, новые русские бабки, кролики… А тетя Соня – мудрая, к ней прислушиваются, за ней повторяют выражения, анекдоты. Она – философ своего рода, она, может быть, не очень образованный человек, но она мудрая от природы, от земли.
– Много импровизируешь на концертах?
Порядком. Все зависит от моего настроения, зрительного зала, событий на улице.
– Страшишься смерти?
Понимаешь, если бы я верила, что там существует еще какая-то другая жизнь…
– А ты не веришь?
Я не знаю.
И тут в ресторан, где мы ужинали, явились самые настоящие цыгане. Заиграли-запели-затанцевали, и на диктофоне осталась, в основном, музыка. И – отдельные фрагменты Клариных рассказов:
«… Юра Зерчанинов работал в “Юности”, уже тогда был человеком известным. Я, киевская девчонка, но принятая и даже обласканная Москвой, вдруг получаю от него приглашение дать интервью. Потом пару раз сходили в кино и театр, после чего он предложил: “Не хотите ли пойти ко мне выпить водки?” А я, провинциальная девочка, такого не понимала. Тогда он подошел с другой стороны: “Не хотите ли послушать оперу “Иисус Христос – суперзвезда”?” На этом я, сама понимаешь, сломалась. Пришли, послушали безумно запиленную пластинку – видно, не первой мне посчастливилось оперу слушать. “Клара, – говорит хозяин, – вы есть хотите? – Очень! – Откройте холодильник, достаньте все, что там есть, и на скорую руку что-нибудь приготовьте”.
Отправляюсь в кухню, открываю висячий холодильник, на меня что-то сваливается. Ловлю это что-то на лету – белый гипсовый бюст Ленина… Кроме него, в холодильнике – муляжный огурец и полбутылки подсолнечного масла. Все. Зато ванна наполнена иностранными пустыми бутылками из-под спиртного, которое в то время можно было добыть только в “Березке”. И как было за него такого замуж не пойти?»
«Моя дочь училась во французской школе, их по обмену послали во Францию, а французских детей прислали сюда. Я спрашиваю Машу: “Тебя распределили в семью – кто эти люди? – Мне сказали, что они реставраторы”. Я иду, покупаю за безумные деньги какую-то фантастическую книгу о Москве, о том, как сложены московские храмы, особняки – вот такой толстенный том на русском и французском, фолиант! Отсылаю эту роскошь с Машей во Францию. Через два дня звоню: “Маша, книга понравилась? – Ой, мама, не спрашивай. Они, оказывается, не реставраторы, а рестораторы, у них ресторан, где они готовят блины. А на книгу они чайник поставили”».
«Мне позвонили из какой-то израильской газеты и попросили “рецепт от звезды”. Я тебе тоже расскажу, пиши: cвежий хлеб, лучше – белый, намазать маслом, посыпать сахаром, идти во двор – и вспоминать детство».
