Фрима Гурфинкель: «Я отвечаю за свои ошибки и не хочу чужих»

– Вы родились в советском Киеве. В семье какие-то традиции соблюдались?

Вот портрет деда с маминой стороны: он был хасидом. Когда мамин старший брат уезжал из Киева, то сообщил по телефону, что дед оставил какие-то рукописи, и спросил, что с ними делать. Мы ответили: «Пожалуйста, привези всё, что можно спасти». Дядя перезвонил и сказал, что многое сожгли, осталось только несколько страниц. И это была книга про хасидизм, которую дедушка написал на идише и иврите.

Между тем папа мне всё время повторял, что мы не хасиды. Папа из Звиля, из Новограда-Волынского, и это выглядело странно – в Звиле был известный хасидский двор. А потом мне попалась газета, которую издавали хасиды Звиля. Оказывается, в этом местечке действовала крошечная ешива литовского направления и хасиды ее материально поддерживали. То есть папа был прав! 

– Дома общались на идише?

Для моих родителей родной язык – идиш. И с мамиными родителями они говорили только на идише. Украинский и русский они выучили позже. Дедушка с бабушкой жили в совершенно диких условиях: крошечная комнатка, дед по утрам заворачивался в пожелтевший талит, надевал тфилин, а я от страха немела. Помню это чувство, совершенно удивительное. При том, что дедушку никто никогда ни при каких обстоятельствах не боялся, тем более я. Но, когда он молился, я испытывала неописуемое чувство страха.

С рождения я видела, как отмечают еврейские праздники, Хануку, Пурим, видела, что у дедушки была раздельная посуда. Но никогда ни о чем не спрашивала. А после приезда в Израиль всё встало на свои места. 

– А до приезда? Никаких, так сказать, национальных поползновений?

Лет в шесть я сказала папе, что верю в Б-га. Я повздорила с Катей, соседской девочкой из семьи христиан. Она начала мне что-то рассказывать про свою веру, а я заявила: «Нет, это не тот Б-г». Теологический спор закончился дракой. 

Иврита я не знала. Когда, будучи студенткой, я пришла к деду и сказала: «Научи меня, я хочу читать», он ответил: «Ты ж знаешь языки, вот тебе словарь, учи». Но ничего не получилось. И тогда дедушка послал меня к своему знакомому, с которым переписывался на иврите. Мы пришли с отцом к этому пожилому человеку, а он ответил: «Я в лагере отсидел 17 лет, больше не могу». 

– Ужас. Вы, кстати, какие языки знали к тому времени? Идиш?

Идишем я не владела. Понимала, потому что в институте изучала немецкий. После приезда стала читать про иудаизм то, что было на немецком и английском языках. Мы сначала поселились в Нетании. Папа сразу пошел в синагогу и взял меня с собой. Суббота, утренняя молитва, на женской половине – только девочки 8-10 лет. Они открывают сидур и молятся. А я читать не умею. Сколько молитва шла, столько я плакала. От Б-га мне ничего не было нужно, я просила только, чтобы Он научил меня молиться. После этого язык сразу пошел. 

Переводить с иврита я начала в 1975 году, через год после приезда. Сначала стихи известной поэтессы Зельды. Это была душевная связь. Я действительно была к ней очень привязана. Параллельно я переводила с немецкого.

– Репатриантка из Советского Союза за рекордный срок овладевает ивритом, переводит поэзию, а потом – и средневековые комментарии к Торе. Вы учились у каких-то крупных, великих раввинов?

У величайшего раввина могут по-настоящему учиться только величайшие ученики. У меня нет таких претензий. Моим учителем мог быть и средний во всех отношениях человек, хотя мне повезло немыслимо: Танах я изучала у легендарной Нехамы Лейбович. Любые знания, которые у нее были, она использовала для понимания Торы. Всё, что она видела вокруг, все разговоры, которые она слышала. Она жила Торой. 

В старости Лейбович в основном пользовалась такси. На уроках она пересказывала разговоры с таксистами – они ее знали и задавали вопросы. Сразу после Йом-Кипура она включала телефон, потому что ей уже звонили: «Я молился сегодня в синагоге, у меня возник такой-то вопрос…» Нехама не успевала стакан воды выпить, но все знали, что к ней можно обратиться. 

– Вы принадлежите к ультраортодоксальному сектору. Йешаягу Лейбович, брат Нехамы, считается идеологом израильских левых. Какие у нее самой были политические взгляды?

В плане идеологии она поддерживала национально-религиозную партию МАФДАЛ, но на политические темы мы с ней не дискутировали. Меня интересовал ее подход к Торе и преподаванию, ее отношение к людям. То, как она умела выслушать человека, поддержать. Опять же, нужно учесть, что она приехала в подмандатную Палестину не прямо из Риги, где родилась, а из Берлина, с университетским дипломом. И при этом она резко отрицательно относилась к так называемой библейской критике.

– А к нерелигиозным библеистам?

Мне рассказывали, как лектор на кафедре философии заявил, что светский человек не может преподавать Тору: «У такого преподавателя Тора – без Б-га, а Тора без Б-га – это не Тора». Это чистая правда. 

– На каком этапе вы перешли от изучения комментариев Раши к их переводу?

Когда я начала заниматься с Нехамой, я поняла, что учить и преподавать Пятикнижие без комментариев Раши невозможно. Я, собственно, преподавать Тору начала достаточно рано, в конце 70-х. Причем я не собиралась этого делать, но обстоятельства так сложились. Меня чуть ли не обманом заставили, сказали: «Кроме тебя никто этого не сделает». Заставили преподавать на русском, потом на иврите.

Я решила взяться за перевод на русский. Очень повезло, что я тогда не представляла себе объема всей работы. Нужно было тратить 12 часов в день как минимум. Недавно ко мне пришла испаноязычная девушка: «Хочу перевести комментарии Раши на испанский». Я спросила, в каком состоянии сейчас испанский язык. 

– Какая разница?

Потому что для перевода Раши на русский, например, пришлось заниматься словотворчеством, не было нужных терминов. Надо было не придумывать слова, а из материалов языка составить новые, которые станут понятны читателям. Еще я честно сказала бедной девочке, что надо знать источники, на которых базировался Раши. То есть придется учить Мидраш и Талмуд. И что есть примерно двести комментариев к комментариям Раши, и еще сотни рукописей. Больше она ко мне не приходила.

– Раши периодически вставляет в разъяснения слова на старофранцузском. Зачем он это делал?

Легче перевести, чем посвятить полстраницы объяснению на иврите. Сейчас французские термины у Раши мало кому помогают. Но изначально перевод слова на старофранцузский, которым владела целевая аудитория, решал очень важные задачи. Раши, например, поясняет, что такое «эфод», элемент одежды первосвященника: он приводит слово по-французски, значение которого – деталь одежды всадниц, она действительно была похожа на эфод. Мы уже не знаем конкретное слово, и французы не знают его, но я показываю, что означает та или иная иноязычная вставка. 

Недавно знакомая спросила меня: «Для кого ты переводила Раши?» Я подумала и ответила: «Для себя 16-летней». Сначала вышли отдельные белые книжечки, без текста Торы, только комментарии, мой папа делал макет. Потом, по ходу дела, я поняла, что это ошибка: Тору можно перевести, лишь отталкиваясь от какого-то толкования. И тогда я поняла, что нужно перевести Пятикнижие глазами Раши. 

– Вам кто-нибудь помогал в этой титанической работе?

Я всё делаю от начала до конца, без корректоров извне. Отвечаю за свои ошибки и не хочу, чтобы привносили чужие. То есть, вы наверняка скажете: в СССР, к примеру, были автор или переводчик, главный редактор, корректор, литературный редактор и так далее. Но тут есть одно «но» – все они должны быть в теме. И если корректор не в теме, появится множество ошибок. Если редактор не в теме, то это будет катастрофа. 

У меня своя методика, достаточно трудоемкая. Я перевожу текст несколько раз. Сначала нужно всё перевести от начала до конца. Потом получившийся перевод должен полежать какое-то время. Затем я перевожу заново, сравниваю, исправляю ошибки.

– Комментарий Раши к Пятикнижию стал основополагающим. В чем секрет такой популярности?

Неслучайно Раши называют «царем Торы» и «братом Торы». Другие комментаторы могут с ним спорить, но жить без него не могут. Нехама Лейбович всегда учила тому, чему учит Раши: никогда нельзя отделять толкование от Пятикнижия. Поначалу я считала, что, если дать человеку перевод комментариев Раши, он возьмет любой перевод Пятикнижия и справится с изучением. Но этого не происходило и произойти не могло. Раши без Торы не читается, и Тора без Раши тоже не читается. 

– Вы изучали материалы, посвященные самому Раши? 

Есть два подхода, описанные в теории литературы. Первый – чтобы понять литературное произведение, нужно знать биографию автора и реалии его времени. Это один подход. А другой подход, которого я всегда придерживалась, – нужно исходить из того, что перед тобой. Вот книга. Если она того стоит, я могу извлечь из нее всю информацию. Я буду знать, кто автор и кто его герой. Посторонние источники не понадобятся.

В свое время знакомые накупили для своей младшей дочки много видеокассет. Там был и фильм про Раши. Он не имел никакого отношения к биографии комментатора, это была фантазия от начала до конца. Но на фантазии невозможно вырастить человека. 

– Недавно обсуждался случай: браславский хасид Юваль Даян был таким пламенным хасидом, а потом полностью от этого отказался. 

Возможно, он жил детскими представлениями. А когда подрос, столкнулся со взрослыми проблемами или дилеммами, и его мир рухнул. В самом начале преподавания, лет 30-35 тому назад, у меня была совершенно замечательная группа. Женщины в два раза старше меня по тем временам, очень славные, в большинстве своем американские еврейки. Они были в еврейском детском саду, потом в еврейской школе, потом в еврейском университете, знали иврит. Я преподавала и видела, что ученицы в шоке. Я пыталась понять, что я такого говорю, раз они так реагируют. А дело в том, что Тору они изучали в младших классах школы и больше к ней не возвращались. Когда эти женщины начали учить Пятикнижие с комментариями Раши, воспринимая всё глазами зрелого человека, они были совершенно в шоке: это не то, что они помнят! В детстве им рассказывали сказки. А тут они увидели и глубину, и возможности, и бездонность. 

В этом смысле многим выходцам из СССР очень повезло: мы начали изучать Тору, будучи взрослыми людьми. У нас нет детского взгляда на Тору. Я даже не уверена, что могла бы учить Торе малых детей. А вот Нехама могла. 

– Кстати, за сколько лет Раши написал свои комментарии? И в каком возрасте это происходило?

Точных сведений нет. Сначала он давал уроки ученикам, а потом записывал. Либо у него параллельно имелись какие-то записи для внутреннего использования. У него была ешива, по сегодняшним представлениям, довольно малочисленная. Даже был ученик из Киева, которого звали Моше. Ученики переписывали комментарии, появлялись разночтения. Интересно, что Раши в Пятикнижии сам себе практически никогда не противоречит. Есть непонимание наше, читательское. Мое или других. 

– Сколько дочерей было у Раши?

Три или четыре. Есть много легенд по этому поводу. Дочери были очень-очень продвинуты, вели переписку отца со всем еврейским миром.

– Сам Раши занимался виноделием.

Исследователи не пришли к единому мнению, держал ли он виноградники или разводил овощи. Раши был состоятельным человеком. Это то, что мы знаем.

– Сейчас на просторах СНГ активно переводят на русский книги по еврейской тематике. Вы сравниваете свой уровень с уровнем молодых коллег?

Я постоянно что-то изучаю для собственного удовольствия, но чужие переводы никогда не читаю. Люблю воспоминания, дневники, психологию, социологию, антропологию, историю. Недавно во Франкфурте встретила людей, от них узнала, что был такой невропатолог, психолог Александр Лук. Теперь читаю его работы о психологии творчества и эмоциях. 

– Сейчас набирает обороты религиозный феминизм. В различных синагогах организуются женские миньяны, есть школы для девушек, где преподают Талмуд. Это благое начинание или преходящая мода?

С моей точки зрения, женщина учит Тору совершенно иначе. В книге раввина Йосефа-Шалома Эльяшива есть такой эпизод: Петербург, собрание раввинов обсуждает вопросы женского образования. Абсолютное большинство говорило о том, что, согласно традиции, женщину не учат Торе, об этом и Рамбам пишет. Поднялся один раввин и сказал, что, когда женщина проходит гиюр, ее обучают самым разным вещам, почему же еврейская девушка из хорошей семьи не должна знать то, что знает прозелитка?

– Логично. 

Сейчас этот вопрос становится более актуальным. Раньше женщина получала знания от деда, от отца, от брата, от мужа. Наконец, от собственного сына. Сейчас есть много женщин, которые не получили знания таким способом. Вне всякого сомнения, они хотят изучать Тору, но это должна быть Тора, нужная им. Для воспитания детей и внуков, для того, чтобы был еврейский дом, чтобы жить еврейской жизнью. Но это другое. Это не так, как у мужчин. Собственно, публичные споры о том, где молиться и как молиться, и, не про нас будет сказано, читать ли Тору в женском миньяне, – это фикция, по-моему. Это женщины, которые хотят что-то доказать. Не знаю, правда, кому. Самим себе, мужчинам, Всевышнему? Я в этом не вижу никакого смысла. Когда к Нехаме Лейбович обращались с подобными вопросами, она просто бросала трубку. 

Есть женщины, которые добиваются права молиться в талите и тфилин у Стены Плача. С моей точки зрения, это оскорбительно. Нехама говорила, что если они уже исполнили все женские заповеди и им этого не хватает, то можно о чем-то говорить. Нет? Значит, на самом деле это демонстрация. Какие-то публичные действия, которые не имеют никакого отношения к исполнению заповедей. 

– И последний вопрос, с учетом современных технологий, оцифрованных изданий, пиратства и всего такого прочего. Сегодня книги – это не заработок?

Милостью Всевышнего для меня это никогда не было заработком. Если платили – ну, слава Б-гу. А не платили – тоже слава Б-гу.