Преподаватели легендарной школы № 1311 Артур Клемперт и Елена Липман встретились в Москве, разговорились в Будапеште, а решение создать семью приняли в Иерусалиме. Что делать, если будущий свекр ломает ногу, каких нервов стоило обустройство мансарды, и насколько жизнеспособно российское еврейство.
Дедушка в кипе
Артур: Я родился на тогдашней окраине Москвы. Сегодня это район между Крылатским и Молодежной. Когда ежегодно в мае заканчивалось обучение в школе, я шел по аллее расцветающих каштанов. Этот образ стал для меня символом свободы, беззаботности и счастливого детства. Он остался в памяти до сих пор. Мы жили на 1-м этаже простой панельной девятиэтажки, поэтому друзья забирались ко мне частенько прямо через окно.
Елена: Мы жили на Щелковской. Сейчас наши дети не играют сами во дворе, только в сопровождении. А тогда мы гуляли сами, закапывали «секретики» в землю со стеклышком, с фантиком, с одуванчиком. Потом их долго раскапывали и получали от этого кайф.
Артур: Столкновения с еврейской традиционной жизнью у меня не было до очень сознательного подросткового возраста. Единственное, что помню, – как папа на Песах привозил из Хоральной синагоги здоровенный сверток мацы с печатью. Второе детское впечатление – мы ездили семьей по разным городам и иногда заходили в синагоги. Каждый раз это было, как я сейчас понимаю, либо во время шаббатов, либо во время праздничных трапез. Так что я довольно долго был уверен, что синагога – это такая общественная трапезная или кафе. Очень редко меня брали на праздники, когда толпа собиралась перед входом в синагогу. Но это было впечатление от множества людей «одной с тобой крови». Никакой религиозности тогда не было.
А потом в последнем классе школы мне девочка назначила свидание в очереди за мацой. Для меня это было открытием: в синагогу можно пойти не по случаю чего бы то ни было, а просто встретиться со знакомыми!
Елена: У меня был очень религиозный дедушка по папиной линии. Он всегда ходил в кипе. Они к нам приезжали домой на Песах, привозили свою посуду, устраивали седер. Помню, как в восьмом классе моя знакомая, которая потом вышла замуж за араба, сказала: «Все евреи плохие, Сталин хороший. Евреи плохие, и ты тоже плохая». Я подумала: какой кошмар, я действительно еврейка. А уже потом, где-то в классе десятом, мы поехали в Израиль, и после этого папа открыл еврейскую школу. В эту школу я пришла учиться, а потом и работать.
Хупа со сломанной ногой
Артур: У нас было несколько этапов знакомства с будущей женой. После первой моей поездки в Израиль всех участников обзвонили и пригласили в синагогу. В итоге я оказался вовлечен в деятельность организации «Эш а-Тора». Мне предложили вести там клуб, а для начала посмотреть, какой он уже есть. Я пришел, и за первым же столиком сидела девушка, невероятно скрючившись. Мне она как-то сразу приглянулась, но я тогда даже имени не узнал. Это была Лена. Вскоре мы встретились на семинарах в Подмосковье. А последним этапом была поездка в Венгрию, которую я организовывал для небольшой компании друзей. Там, в Будапеште, мы в первый же вечер начали болтать друг с другом. Вся остальная компания оказалась как-то поодаль, а мы шли и беседовали.
Елена: По возвращении я поехала в Израиль учиться на полгода. Программа «Мелтон» по подготовке работников еврейского образования. Разные курсы, иврит, английский. Туда ко мне приехал Артур. Все уже было понятно.
Артур: Мы в тот раз много колесили по Израилю, вдыхали его атмосферу, гостили у родственников и знакомых. Как-то раз на обратном пути мы стали ловить попутку, потому что не успели разобраться в расписании автобусов. Остановился парень, мы влезли в машину, на второй или третьей минуте он спросил: «А вы брат и сестра?» Мы настолько внешне не похожи друг на друга, что для нас это стало открытием.
По завершении программы Лена вернулась в Москву, осталось познакомить родителей. Назначили встречу, собрались. Мой папа по профессии геодезист, к этому времени ему было 70 лет, но его пригласили в какой-то проект. Папа бегал, как юный, и свалился в канаву на стройплощадке. Поэтому в итоге встречу мы провели в другой раз, а под хупу меня папа вел одной рукой, а другой опирался на палку.
Елена: Мы сразу решили, что у нас будет хупа. Мы были дружны с раввином Исроэлем Зельманом, ездили на его семинары, и он начал нам объяснять, как к этому делу подготовиться. Хупа состоялась в день рождения моей бабушки, которая, к сожалению, не дожила до этого момента. Мое еврейское имя – в ее честь.
У нас особо не было плясок, но было очень много близких людей. Ко мне потом подошел наш друг и сказал: «Откуда вы взяли столько умных родственников?» Потому что действительно речи были по делу, и мы тоже очень много чего придумывали, сняли небольшой фильм. На свадьбе мне запомнился один важный для нас тост: «Смотрите не друг на друга, а в одном направлении».
Бар-мицва на Поклонной горе
Елена: Жили мы тогда у моих родителей, вместе с семьей моей сестры, у которой скоро появился малыш. А ровно через год после свадьбы у нас тоже родился сын.
Артур: Мне кажется, в том, что три семьи дружно жили несколько лет в одной квартире, нет ничего удивительного. Если старшее поколение находится друг с другом в теплых отношениях, то нет никакой проблемы. А если у малыша рядом любящие бабушка с дедушкой и уж тем более сверстник, каким был для нашего сына его двоюродный брат, это просто идеальные условия. Глубокое заблуждение – предполагать, что детям нужна какая-то отдельная жилплощадь. Это скорее «понты» родителей, чем реальная забота о детях.
Я не помню, как там называется муж жены сестры. Мы были очень дружны. Когда он приходил, включалось интересное кино, мы полночи обсуждали, дети засыпали, и это был на самом деле большой кайф – совместное проведение какого-то досуга.
Елена: Мы тогда были в общине Исроэля Зельмана.
Артур: Даже не совсем в общине, это скорее был круг любителей самого Зельмана.У него был дар харизматично влиять на людей. Зельмана мы воспринимали не столько в качестве раввина или консультанта, хотя, безусловно, он таковым является, а скорее как московского интеллигентного человека, с большим бэкграундом во всех областях, за которые он брался, и с огромной творческой энергетикой.
Перед нашей свадьбой раввин решил познакомиться с Леной, со мной он уже был знаком, и пригласил нас к себе домой. Это была субботняя трапеза, весь вечер Лена занималась младшими детьми раввина. «Я не знаю, – сказал мне Зельман, – про все остальное, но то, что ваши дети будут под присмотром, – это точно». Так оно и оказалось, потому что воспитание детей на 90 % легло на Лену. Сегодня, после многих лет брака, я счастлив результатами.
Елена: Сейчас мы ни к какой общине не принадлежим. У нас очень религиозный сын. С одной стороны, мы рады, с другой – не очень к этому готовы, если честно. Он действительно очень религиозный и занимается только Торой.
Артур: И все остальные увлечения бросил. У нас был мальчик очень открытый, читающий, интересовавшийся, и вдруг мир сузился только до этого.
Елена: Он начал готовиться к бар-мицве с Яшей Баром. У него хорошо пошло чтение главы Торы, он читал ее в синагоге на Бронной и на Поклонной горе. Все удивлялись тому, как он хорошо читает. Он понял, что у него это получается и что ему это интересно. А после поездки в Израиль заявил: «Будем есть только кошерное мясо».
Работа
Елена: Я руковожу дошкольным отделением и очень свою работу люблю.
Артур: А меня папа Лены пригласил работать в школу для создания музея. Через пару лет мне предложили преподавать историю еврейского народа, а следующим шагом стала организация поездок по истории и культуре еврейских общин, чем я занимался до того со студентами. У меня есть вечное внутреннее противоречие. Я по жизни «сова». Но рано утром я должен доставить детей в школу, и поэтому я нахожусь в невменяемом состоянии от просыпания утром, проезда по улицам и до первого или второго урока, который я начинаю вести.
И вечером точно так же. Мы живем в мансарде и видим из окошка только небо, а зимой – еще и сугробы на мансардных окошках. Вечером мы выходим из школы, когда уже все темно. А работаю я в полуподвальном помещении. «Дитя подземелья». Но при этом ритме суббота превратилась в настоящий день отдохновения.
Елена: В 8 мы в школе. Заканчиваю работу в 5-6 часов вечера. Потом кружки у детей. И около семи часов мы дома. Дети помогают по хозяйству. Особенно при подготовке к шаббату – моют полы и второй этаж. Халы готовят. Я готовлю курицу, рыбу. Ну, Артур, ты таймеры выставляешь.
Артур: Главная, наверное, функция. Иногда я себя чувствую таксистом, постоянно занимаясь доставкой то людей, то товаров домой.
Проект «Мансарда»
Елена: Когда детей стало двое, мы поняли, что где-то надо жить отдельно. Не хотели ни однушку, ни двушку, не представляли, как можно жить в малогабаритной квартире. Ну и снимать мы тоже ничего не хотели.
Артур: Проект «Мансарда» был ключевым. Это на сегодняшний день чуть ли не главный наш якорь в Москве. Это был обыкновенный чердак. Мы выкупили эту площадь у города по определенной цене, потом мы должны были ее освоить, сдать разным комиссиям. Сюда пришла комиссия, пожарники, СЭС. Замеры воздуха, замеры всего, что только можно было. Целая история. Дело в том, что это же не стандарт, поэтому все в такой квартире нужно делать по особенному, индивидуальному заказу. Обычно люди приходят в магазин и говорят: «Мы хотим купить вон тот шкаф». Мы все время должны заказывать, приводя сюда замерщиков и общаясь с ними по каждому пункту. Так что каждый предмет в этом доме имеет свою историю.
Елена: У нас нет кондиционера, к сожалению, потому что нужно проветривать очень большую площадь. Но и без него нам здесь очень хорошо.
Артур: Периодически думаем о переезде в Израиль. Но есть самые близкие люди, всех их не увезешь. Второй якорь – наш дом. А третий – любимое дело, работа. Сейчас уже нет такого восхищения от того, что ты делаешь, но этот якорь продолжает присутствовать. А так, конечно, Израиль – это мое.
Елена: В Израиле важно, как ты одеваешься, в каком ты районе, в какой ты школе. У меня очень много есть вопросов к Израилю, к религиозному обществу. Гораздо больше, чем здесь.
Артур: У меня еще больше даже вопросов и претензий. Но при этом все равно присутствует чувство сопричастности.
Елена: Там очень сложно найти свою нишу. Мы пытались это сделать несколько раз.
Что ждет общину?
Артур: Кто-то сказал, что, пересекая границы XXI века, мы выходим из рамок государственной системы. То есть человек может жить где угодно и быть частью определенного общества. При сегодняшних средствах коммуникаций это вообще не разговор. Другое дело, что, на мой взгляд, исторический, российское еврейство закончилось. Сегодня уже не остатки, а остатки от остатков. Нынешняя бурная активность свидетельствует о том, что Россия – это место с какими-то невероятными возможностями для евреев из разных стран мира заработать и вообще жить более комфортно. Но это не значит, что в более сложной и тяжелой ситуации эти люди здесь останутся на мгновение больше.
Елена: Пока есть люди, которым это будет интересно, будет община. Нет человека – все так тлеет по чуть-чуть. Может распасться, может сохраниться. Неизвестно.
Артур: Второй момент связан с тем, что на самом деле у иудаизма в России глубокий не-успех. За 20 с чем-то лет большая часть постсоветских евреев так и не стали себя чувствовать евреями. С уменьшением антисемитизма и уходом старшего поколения, родившегося в настоящей местечковой еврейской среде, ассимиляция просто колоссальна. Сколько тех, кто надели на себя кресты? Это соотношение вернувшихся к корням и ассимилировавшихся одинаково что здесь, что среди уехавших в более широкое еврейское общество. В Америку, Германию, Израиль, куда угодно. Вкупе с большими кашерными лавками, синагогальными дворцовыми сооружениями и прочими масштабными мероприятиями еврейских организаций это малое число реально живущих еврейской жизнью вызывает большой диссонанс. Это такой коммерческий проект, который легко продавать спонсорам. И это глубокое мое личное разочарование, которое лежит в основе такого пессимистического прогноза.
Импульс, который был на рубеже 80-90-х, закончился. Прямо на наших глазах. Хорошо помню момент, когда я начинал работать над созданием музея в школе. Это была совершенно другая еврейская атмосфера. Не потому, что я был моложе и у меня было больше энергии, но просто – совершенно другая еврейская атмосфера. Она была менее профессиональной. Она была в большей степени эмоционально окрашенной и в этом смысле более открытой с точки зрения человека, который попадал в эту среду.
Елена: Может возникнуть новый импульс.Надо отвечать в этом плане не столько за общину в целом, сколько за себя. Если мы делаем что-то ради еврейских детей, это хорошо.
