Олег Бутман: «Я плакал и говорил отцу, что не хочу быть евреем»

Епископы в роду

— Ваша фамилия в советское время хлопот не доставляла?

Это фамилия отца, выбора не было (улыбается). Папу звали Бутман Михаил Соломонович, имя очень характерное. Ему, в свою очередь, фамилия перешла от моего деда, которого звали Бутман Соломон. Дед был главным инженером большого военного завода, там случилась большая авария, и его посадили в тюрьму в одиночную камеру. Это 30-е годы были. После этого он сошел с ума. 

Кстати, я знаю, что в Нью-Йорке был раввин Бутман. Я с ним лично не общался, но слышал о нем, когда жил в Америке.

А по маминой линии у нас дворянский род. Маму зовут Мариула Николаевна Ливанова, а предки по маминой линии носили фамилию Кушелева-Безбородко, она довольно известна. Вообще у нас в роду были и священники, и епископы, и генералы. 

— Тема национальности дома и за его пределами затрагивалась?

О том, что я еврей, узнал в школе во втором или третьем классе, когда дети посмотрели в дневник или журнал, где была указана национальность учеников. И там был Давлетшин, мой одноклассник, — татарин, Бутман — еврей, а все остальные русские. То есть я был единственный в классе еврей, он был единственный татарин. И вот все нас начали дразнить: ты еврей, ты татарин.

Мне было обидно, я пришел домой, плакал, спрашивал отца, почему на меня все тычут пальцем, дразнят, евреем называют. Сказал: «Я не хочу быть евреем». Тогда отец стал мне объяснять, что евреи — это умная нация. И что все известные писатели, актеры — все евреи. Единственное, говорил отец, что многие люди этого не понимают и не любят нас, называют жидами. Тогда я понял, что мы особенные. Так мне объяснил мой отец. 

— Чем занимались ваши родители?

Мама — инженер, она работала в проектном институте, где и познакомилась с отцом. Он тоже там работал, несмотря на то что всегда мечтал быть музыкантом и актером. Он окончил джазовую школу по классу барабанов, у него был великолепный слух. Как мы часто говорим с Игорем, даже если вместе наш слух взять — Игоря и мой, то у отца был лучше.

— Почему же он не стал музыкантом?

У отца вторая специальность музыкальная, он был барабанщиком. Музыка в доме звучала всегда, инструменты тоже держали дома. Папа бредил оркестрами. Но в те годы музыканты очень мало зарабатывали. Ну и все друзья, родственники говорили ему, что нет будущего, будешь мучиться, вот у тебя жена, сейчас у тебя ребенок родится, забудь. Ему тогда было 20 лет.

Маленькие пальчики

— Когда вы выбирали карьеру, таких опасений уже не было? 

Нет. Вообще, музыканты у нас еще есть по маминой линии. Дедушка по маминой линии, его фамилия Ливанов, был скрипачом и певцом. Он был священником, но потом, после того как развелся с бабушкой, его лишили сана и он стал регентом в церкви. Регент — это тот, кто дирижирует хором в церкви. У нас даже фотографии есть, где он в рясе, с крестом. Это было еще до войны. Во время блокады всех эвакуировали.

— Если все шло к барабанам, почему в итоге Игорь играет на саксофоне?

На самом деле мы оба хотели играть на барабанах. Но, когда детей приводят в музыкальную школу, там проходит некоторый отбор, проверка музыкального слуха. Плюс не всегда есть возможность взять всех желающих в одну группу, на один инструмент. 

И тогда то же самое было. Меня спросили в музыкальной школе, на чем играть хочу, я сказал, что на барабанах. Тем более уже умел. А после того, как я спел ноты, меня спросили: «А кроме барабанов?» Говорю: «На гитаре». В итоге меня отправили на балалайку, потому что пальчики маленькие и так далее. А Игоря направили на кларнет. 

Я отучился игре на балалайке два года, потом мне перестало нравиться, гитару я уже тоже забросил и начал играть на барабанах. Игорь уже тогда играл на гитаре и был руководителем в школе, у него была группа. И он мне говорит: «Олег, давай на барабанах, что-то наш барабанщик плохой, давай порепетируем». Так я стал с ним репетировать. Мне тогда было 10 лет.

— Дальнейшая карьера тоже двигалась параллельно с карьерой брата?

Не могу сказать, что параллельно, Игорь старше. Когда мне было 14 лет, он пригласил меня выступить с его квартетом в джазовом клубе «Квадрат». После этого я стал брать уроки игры на барабанах в джазовой школе, чаще выступал в «Квадрате», и когда мне было 16 лет, обо мне уже знали. В 1983 году саксофонист Валерий Зуйков пригласил меня играть с ним на фестиваль «Осенние ритмы», потом мы записали первую пластинку. 

С братом мы в этот период дома занимались, я присутствовал на всех репетициях. Иногда играли вместе, даже были совместные гастроли. 

— Всегда было комфортно работать вместе?

Ну, конечно, были моменты, когда ругались. Когда Игорь уже уехал в Штаты в 1987 году, я посылал ему свои записи, ему очень нравилось, он ждал меня в Америке. Но приехать я смог только в 90-м. И естественно, по приезде он был вынужден взять меня под свою опеку, так сказать. Мы начали вместе работать, а Игорь, стоит отметить, тогда уже работал с лучшими музыкантами Бостона. Мне первое время было сложно подстроиться под их уровень. Вроде все хорошо, но иногда возникали споры и недовольства — он уже знал, как играли его музыку эти самые лучшие музыканты. Я должен был очень быстро все схватывать. В итоге мы, конечно, переругались.

Прожив в Бостоне около года, Игорь собрался ехать в Нью-Йорк. Я поехал с ним, семьи мы оставили в Бостоне, так и мотались каждую неделю туда-обратно. Играли концерты то в Нью-Йорке, то в Бостоне. И через какое-то время, года через три, мы начали ссориться. 

Игорь в принципе человек прямой, и если ему не нравится что-то в игре, скажем, барабанщика, он ему скажет. А я младший брат, самым близким обычно сильнее достается. Мне за всех доставалось. В итоге после трех лет совместной работы и гастролей в 1994 году мы договорились, что больше вместе не играем. Каждый строит карьеру отдельно. 

— И вы действительно больше не играли вместе?

Игорь вообще после этого, в 1995–1996 году, уехал в Россию. А я остался в Америке до 2008 года. Периодически приезжал в Россию, у Игоря уже был свой квартет, а в 1998-м он организовал свой оркестр. Я играл в Нью-Йорке, у меня тоже уже был свой квартет, также я играл как приглашенный сайдмен, то есть сессионный музыкант.

— Сейчас у вас есть совместный проект с супругой — Натальей Смирновой-Бутман. С ней нет аналогичных проблем? Все же работать с родственниками очень непросто, будь то брат или жена.

Да, с ней вполне комфортно. У меня уже достаточно опыта, а жена прислушивается к моему мнению. То есть в данном случае я лидер. Все удивляются, но мы сотрудничаем вместе и у нас получается. Главное — относиться друг к другу с уважением. Тем более мы оба растем, идем вперед, нам легко найти общий язык в профессиональной сфере.

Афроамериканец с Маген-Давидом

— Почему вы вернулись в Россию в 2008 году?

Приехал сюда по делам и познакомился с Наташей, будущей женой. Я пригласил Наташу с собой, потому что в России на тот момент оставаться совсем не хотел. Мы стали писать музыку, потом решили написать альбом, начали гастролировать в России, стало поступать все больше и больше предложений — тогда я понял, что уже нельзя разделиться на две страны и нужно где-то осесть. Выбор пал на Россию, где была большая востребованность.

— В Америке осталась семья?

Да, в Америке живут дочери, старшая и средняя. Кстати, 27 августа моя старшая дочь Мадлен Бутман выходит замуж в Нью-Йорке, я лечу на хупу. 

— Дочь придерживается традиций?

Да, она считает себя еврейкой и муж у нее еврей. Фамилия обязывает, так сказать. Не могу сказать, что они очень религиозные, но все же праздники отмечают еврейские, вот и свадьбу еврейскую делают.

— Насколько просто музыканту акклиматизироваться в другой стране?

Надо быть готовым, что многое тебе будет непонятно. Это не для всех. У меня было такое, что я общался с друзьями-американцами, они шутят о чем-то, а я ничего не понимаю. Они объясняют, что это шутка из фильма, сериала какого-то, а я-то не смотрел, не знаю. Естественно, они не понимают наших шуток. Представляете, им перевести наш юмор, Аркадия Райкина или Жванецкого. В принципе, мне в Америке тоже было вполне комфортно, меня Игорь звал в Россию вернуться с 2002 года, только я не хотел, меня все устраивало, хотя тут я как джазовый музыкант был очень востребован.

Кстати, в Америке я ходил в синагогу, чтобы учить английский. Там община предлагала бесплатные уроки для вновь прибывших евреев. Также в Америке играл джазовый концерт в синагоге. Я обратил внимание, что, несмотря на то что у меня отец еврей, а не мама, и на то, что я нерелигиозный человек, мои друзья-евреи всегда меня принимали за своего, поздравляли с еврейскими праздниками, звали на различные молитвы и торжества в синагогу. В Марьиной Роще я был несколько раз.

 — И?.. Понравилось?

Да. Я как-то чувствую себя своим в общине. Это очень здорово, что община всегда готова помогать другим евреям, я это наблюдал и в Америке, и в России. У меня был смешной случай, когда я впервые приехал в Израиль в 2009 году на джазовый фестиваль, на границе, глядя в мой паспорт, спросили: «Вы что, первый раз в Израиле?» Киваю. Они не верят — с такой фамилией и первый раз…

— Евреев в джазе много?

Очень! Забавный был случай, в 90-х годах я познакомился с чернокожим вокалистом. С изумлением увидел, что у него на шее висит Маген-Давид. Спросил его об этом. Он говорит: «А ты не смотри, что я черный, у меня предки евреи все». 

— Вы играете в любительской хоккейной команде «Маккаби», которая организована еврейской общиной. Как вы туда попали?

В хоккей я играю с детства, это увлечение тоже от отца. Как-то раз, после одного большого события, где участвовали легенды хоккея, ко мне подошли познакомиться московские ребята, религиозные евреи. Пригласили в синагогу, где и рассказали, что планируют собрать команду и хотят меня в ней видеть. С тех пор мы вместе играем и дружим, они ходят на мои концерты. Помимо этого, я еще играю за хоккейную команду артистов «КомАр». 

— А представляете, как-нибудь состоится матч «Маккаби» против «КомАра». За кого играть будете?

Ну, конечно, за «Маккаби» (смеется). 

— Вы часто тренируетесь?

Да, довольно часто, три раза в неделю. 

— Вам буквально пару недель назад исполнилось 50 лет. В одной телепередаче вы сказали, что чувствуете себя на 35. А если серьезно, был момент, когда вы поняли, что «ну все, я взрослый»?

На самом деле на хоккее и понял. Знаете, в Нью-Йорке я играл в одной команде с названием «Горилла». В этой команде играл года четыре и был у нас капитан, молодой парень. Однажды я его спросил: «Слушай, Джон, ну ты же раньше бегал как сумасшедший. Что ты вот сейчас не побежал-то? Я тебе дал пас и в зону кинул». Он говорит: «Олег, после 50 ты меня вспомнишь». И я вспомнил. 

— Какие у вас дальнейшие карьерные планы?

Очень простые — продолжать писать, действовать и быть востребованным. 

— Можете дать свое определение, что значит для вас быть евреем?

Я считаю, что не фамилия нас сделала, а мы сделали эту фамилию. В целом главное, что сегодня мы не должны скрывать, а можем гордиться своим народом. Когда-то я плакал и говорил, что не хочу быть евреем, сегодня я могу этим гордиться.