Провокационная конференция физиков
В первых числах марта 1977 года читателей газет «Известия» и «Вечерняя Москва» ожидала сенсация. Там, где обычно публиковались сообщения об успехах колхозников и порицались преступления капиталистов, чернел не по-газетному длинный заголовок: «Открытое письмо гражданина СССР кандидата медицинских наук С. Л. Липавского». Автор, холеный бородач средних лет, ранее работавший в госпитале имени Бурденко, в детективной манере описывал свое знакомство и сотрудничество с московскими евреями-отказниками, от востоковеда Виталия Рубина до математика Анатолия (Натана) Щаранского.
«С 1972 года я связал свою судьбу с лицами, которым по определенным, основанным на существующем законодательстве мотивам, было отказано в выезде за границу и которые крикливо начали спекулировать на вопросе о гражданских правах», – сообщал Липавский, после чего, обильно используя слова «якобы» и «небезызвестный», обвинил своих недавних знакомых в авантюризме, стяжательстве, сионистской пропаганде и работе на американскую разведку.
В интернациональном государстве рабочих и крестьян Санины обвинения по адресу десятка евреев и евреек, изучавших иврит и требовавших удовлетворить базовое право на эмиграцию, выглядели особенно зловеще: «Ими руководили желание «подогреть» эмиграцию из СССР и стремление подорвать устои советской власти. В связи с этим выдвигались различные идеи по проведению в Москве незаконных, по существу провокационных, мероприятий в виде созыва «международной конференции физиков», «международной конференции по еврейской культуре», на которые рассылались приглашения видным зарубежным ученым». Триумфальный аккорд звучал так: «Я публично отрекаюсь от ранее поданного заявления о выезде из СССР в Израиль, так как считаю, что единственная Родина для меня – это Советский Союз».
15 марта, через полторы недели после публикации, Натан Щаранский, будущий израильский министр и глава Еврейского агентства «Сохнут», был арестован и обвинен по двум статьям – «Антисоветская агитация и пропаганда» и «Измена Родине». Последующие девять лет он проведет в колонии строгого режима, периодически попадая в неотапливаемый карцер.
Тем временем оставшиеся на свободе отказники продолжали сочувствовать Липавскому – «доктору Сане», как его все звали. Виталий Рубин считал, что открытое письмо от начала и до конца было написано сотрудниками КГБ, а сам Саня давно уже сидит в тюрьме. Жена ведущего советского кибернетика Александра Лернера плакала навзрыд: «Несчастный Саня! Может быть, он уже мертв, а статью подписали его именем».
Поверить в то, что многолетний участник еврейского подполья, лечивший активистов, снабжавший их дефицитными продуктами и помогавший снимать квартиры, оказался агентом спецслужб, было сложно. Но со временем крупицы информации, бросавшей тень на перманентно улыбчивого и безотказного Липавского, образовали гигантский сугроб.
Иномарка на улицах Ташкента
В том же 1977 году репатриировался бывший старший помощник генпрокурора Узбекистана Борис Каменецкий. Через шесть лет, когда в Израиле оказался его младший брат, Каменецкий согласился дать интервью для журнала Тель-Авивского университета. Он рассказал, что семья Липавских была эвакуирована в Ташкент в годы войны и что доктора Саню он впервые увидел в 1962 году. Липавский пришел просить за своего отца, теневого бизнесмена, которому грозила смертная казнь за кражу ткани с текстильной фабрики. Покидая кабинет, Саня заявил, что готов сотрудничать с компетентными органами, рассказав им о знакомых отца – валютчиках и спекулянтах.
Каменецкий этот энтузиазм проигнорировал. Через полгода он наткнулся на Липавского на одной из улиц узбекской столицы. Молодой врач был жизнерадостен, сообщил, что «сам генерал Наймушин» пообещал, что Липавского-старшего не расстреляют. Наймушин был главой КГБ Узбекистана. Сыновние чувства Сани не были лишены меркантильности. По словам ташкентского невропатолога, знакомого с будущим агентом спецслужб, папа выполнял для Сани функции кошелька, купил ему иномарку (а по слухам, и медицинский диплом), помогал делать дорогие подарки многочисленным подругам.
У активистки еврейского подполья Дины Бейлиной подозрения начали возникать задолго до публикации открытого письма в «Известиях». Как минимум дважды аккуратный и отзывчивый Саня открыто саботировал просьбы диссидентов. В феврале 1977 года в узбекском Шахрисабзе должен был проходить суд над Амнером Завуровым, бухарским евреем, который после получения разрешения на выезд в Израиль был обвинен в хулиганстве. Бейлина попросила Липавского, который знал узбекский, поехать переводчиком. Тот вернулся через три дня небритым и грязным, рассказал, что его не пустили в самолет. Липавский не знал, что Бейлина послала в Шахрисабз своего знакомого Льва Гендина, чтобы тот привез материалы дела для распространения в самиздате. Гендин без малейших проблем полетел и вернулся. Он отметил, что Липавского в аэропорту он не видел.
Вторая история произошла под Москвой, когда на еврейском кладбище неизвестные разбили 70 надгробий. Дина Бейлина попросила Саню Липавского сфотографировать произошедшее варварство, чтобы предать огласке. Саня тянул десять дней, за это время спохватившиеся власти всё успели побелить и отремонтировать.
Сексот, говорящий на идише
В книге «Врата исхода нашего», которую написал в начале 80-х бывший редактор самиздатовского еврейского журнала «Тарбут» Феликс Кандель, известный поклонникам Зайца и Волка из «Ну, погоди!» как Ф. Камов, несколько страниц посвящено таинственному доктору. «Ах, Саня, Саня, ласковый ты наш теленочек! Ах, Саня, Саня, усатое, мурлычащее создание! Откуда же ты взялся, дорогой? Как же влез в самую нашу серединку, в души наши, стал нужным и незаменимым, услужливым и участливым? Чем они тебя взяли? На что купили? На испуг или на деньги?» – вопрошает автор. Сейчас на эти и другие вопросы можно дать однозначный, аргументированный и задокументированный ответ.
В 2007 году Центр исследования геноцида и сопротивления жителей Литвы создал сайт www.kgbdocuments.eu, на котором периодически выкладываются рассекреченные документы из архива КГБ. Недавно появился ведомственный «Сборник статей об агентурно-оперативной и следственной работе Комитета государственной безопасности СССР», 1984 год, Москва, гриф «Совершенно секретно», № 101. Под сухим заголовком «Агент «Эрвин» в оперативной игре «Коллеги» скрывается самый настоящий шпионский триллер, который принес бы позолоченные статуэтки и Голливуду, и «Мосфильму».
Итак, цитируем: «В 1977 году Управлением КГБ по гор. Москве и Московской области была проведена крупномасштабная операция по разоблачению и пресечению разведывательно-подрывной деятельности американской разведки […] Полученные материалы позволили выявить и разоблачить американского шпиона, еврейского националиста Щаранского». Авторы текста, кадровые офицеры, указывают, что с учетом сложности и важности поставленной перед КГБ цели было решено ввести в разработку агента под кодовым именем «Эрвин», способного решать неординарные задачи. По версии капитана и генерал-майора, агент предложил свои услуги в 1972 году после того, как некто Компанеец стал убеждать его уехать в Израиль. Читаем дальше: «Эрвин» – выходец из еврейской семьи, в то время он работал заместителем председателя медкомиссии одной из медико-санитарных частей, имел степень кандидата медицинских наук, проживал в пригороде Москвы, занимал половину частного дома. От дальних родственников из США он получил часть наследства и приобрел в личное пользование автомобиль ГАЗ-24. Его дед, в прошлом казначей ташкентской синагоги, культивировал в семье еврейские национальные обычаи и обряды, выучил внука языку идиш. Отец в 1964 году был осужден на 15 лет за хищение социалистической собственности в крупных размерах». Сомнений нет – речь идет о Сане Липавском.
А ну-ка, забери свой чемоданчик
Отказник Юрий Тувим, воспоминания которого размещены на сайте организации HIAS, занимавшейся помощью евреям-эмигрантам в США, познакомился с Липавским у доктора химических наук Давида Азбеля (однофамильца доктора физико-математических наук Марка Азбеля), когда тот объявил голодовку, требуя разрешения на выезд из СССР. По словам Тувима, Саня следил за состоянием здоровья профессора, был неизменно дружелюбен и внимателен. Пресловутая половина частного дома Липавского находилась в Загорянке и была обставлена дорогой мебелью, хрусталем и фарфором.
Липавский жаловался Тувиму на антисемитизм – из-за пятого пункта его-де никуда, кроме «этой поганой поликлиники», не взяли, а также на провокации спецслужб: возвращаясь с квартирника Галича, который прошел у четы Рубинах, Саня обнаружил, что педаль тормоза провалилась из-за намеренно порванного шланга, и он чудом избежал аварии.
Липавский вел себя подчеркнуто корректно, в друзья не набивался и не просил Тувима, лично знакомого с академиком Андреем Сахаровым, Лидией Чуковской и другими интеллигентами-диссидентами, о встрече с ними. Лишь один эпизод заставил автора мемуаров «История моего отъезда» заподозрить неладное. Повстречав Тувима у Хоральной синагоги, Саня Липавский шепотом попросил его об одолжении: «У меня есть друзья, русские ребята, инженеры. Ненавидят советскую власть. Я не имею связи с иностранцами, а у тебя есть выходы на корреспондентов. Надо помочь ребятам, передать это на Запад». И он вручил Юрию Тувиму фанерный чемоданчик.
Тувим испугался, но сразу отказать приятелю не мог, тем более что неделей ранее Саня одолжил ему хорошую импортную дрель. Он доехал до гаража в Люберцах, запер дверь ломом и вскрыл злополучный чемодан. Внутри лежали материалы с грифами «Секретно» или «Для служебного пользования». Однако пролистав их, технарь Тувим понял, что они не представляют никакой ценности – среди документов была, например, инструкция по сварке алюминия. На следующий день Юрий Тувим вернул Липавскому чемоданчик: прости, обстоятельства изменились, не могу. Тот выглядел крайне раздосадованным. Больше Тувим дружелюбного доктора не видел, и даже Санина дефицитная дрель осталась у него.
Звонки из абортария
Вернемся к статье в «Сборнике КГБ». Первоначальный интерес к агенту «Эрвину» у активистов еврейского движения был связан с его служебным положением. Саня помог сыну отказника Владимира Слепака получить международные водительские права. «Эрвину» удалось по-настоящему упрочить свое положение после проведения в феврале 1974 года так называемой голодовки, организованной Азбелем, Рубиным и Галацким», – отмечают с удовлетворением авторы.
В книге «Не убоюсь зла» Натан Щаранский пишет, что Липавский был семейным врачом четы Рубиных. Эскулап был готов в любое время суток помочь заболевшему отказнику, включая проживавшего в Минске полковника Ефима Давидовича, уволенного из армии за желание уехать в Израиль. Липавский не скрывал, что и сам является отказником – в 1974-м подал на выезд, но, дескать, получил от ворот поворот. На самом же деле: «Поскольку в 1974 г. из Израиля на имя агента дважды направлялись приглашения, ему было рекомендовано подать в ОВИР заявление о выезде в Израиль. После прохождения документов он получил официальный отказ. В качестве мотива было избрано то обстоятельство, что агент как врач имеет отношение к освидетельствованию допризывников и якобы знает дислокацию ряда воинских частей».
Для укрепления легенды Саню Липавского после подачи заявления в ОВИР понизили в должности до рядового врача. Разницу в зарплате «до» и «после» в сумме 80 рублей он получал от Комитета госбезопасности. Тем временем доктор продолжил помогать отказникам, проявив невиданную изобретательность. Щаранскому и его знакомым нужны были люди, готовые предоставить свою квартиру для одноразового звонка за границу. Советская власть зорко следила за попытками установить связь с общественными деятелями и журналистами на Западе, и после нескольких звонков, сделанных с одного номера, линия отключалась навсегда. Липавский обратился к приятелю-гинекологу, который промышлял подпольными абортами. Его благодарные пациентки с удовольствием оказывали подобные коммуникационные услуги.
Саня преуспел и на поприще добывания дефицитных продуктов для ссыльных еврейских активистов. «Именно Липавский доставал высококачественную колбасу, которой не было даже в крупнейших московских магазинах, – вспоминает Щаранский. – Теперь я понимаю, что попадала она к нам прямо из закрытого спецраспределителя КГБ».
Учитывая, что Натан Щаранский активно контактировал с диссидентами всех национальностей и был членом Хельсинкской группы, агенту «Эрвину» было приказано сосредоточить на нем свои усилия. Цитата из мемуаров Щаранского: «Я искал жилье, и когда Саня пригласил меня жить вместе с ним в комнате, которую он снял в центре Москвы, сразу же согласился. «Вот везение! – думал я. – Этот парень всегда тут как тут, когда в нем есть нужда». В середине февраля я переехал к нему, и он сразу же исчез — уехал, по его словам, на несколько дней устраивать какие-то важные семейные дела. В следующий раз он объявился уже на страницах «Известий».
Этот же момент в изложении авторов статьи в журнале КГБ выглядит следующим образом: «В результате проведенной при содействии агента оперативной комбинации органам КГБ удалось поселить Щаранского и «Эрвина» в оборудованную оперативной техникой квартиру». В интервью покойному Юлию Кошаровскому, многолетнему отказнику и преподавателю иврита, активистка Дина Бейлина рассказывала, что после ареста Щаранского друзья поехали на съемную квартиру забрать вещи. Потолок и стены оказались ободраны, большие куски штукатурки выломаны – стало ясно, что квартира была напичкана подслушивающей аппаратурой.
Штирлиц пишет в Израиль
Статья в сборнике КГБ заканчивается на бравурных нотах: «Письмо «Эрвина» имело широкий резонанс, его разоблачения вызвали шок, содержание письма долго комментировали на Западе». Саня пришел к успеху: «За активное участие в специальных мероприятиях органов госбезопасности в 1979 году по ходатайству КГБ СССР агент «Эрвин» был награжден орденом Трудового Красного Знамени».
В 1994 году, за два года до избрания Натана Щаранского депутатом кнессета, орденоносный Саня Липавский (по слухам, после успешного окончания операции ему сменили фамилию на Ильин) вышел на пенсию. Сотрудники популярной в те годы газеты «Иностранец» взяли у экс-сексота интервью. Липавский дал волю воображению, заявив, что в 1972 году он действительно пришел в КГБ по доброй воле, но не для того, чтобы бороться с сионизмом, а чтобы… стать разведчиком и внедриться в ЦРУ. Подпись под открытым письмом несостоявшийся Штирлиц якобы поставил против своей воли, распив с комитетчиками подозрительную бутылку водки.
Вскоре вдова Виталия Рубина получила письмо: «Дорогая Инночка, понимаю, что теперь невозможно поверить, но Виталия и тебя я действительно искренне любил и люблю, я сделал в то время всё от меня зависящее, и даже более того, чтобы вы уехали. Спасти Толю [Щаранского] было выше моих сил и возможностей. Если бы меня даже расстреляли, ему это не помогло бы… Прошу тебя, ради всего святого, если ты еще допускаешь, что я вправе упоминать о святом, пригласи раввина, пусть он помолится от моего имени на могиле Виталия. Прощай, Саня».