— В чем заключается Ваша работа?
Я работаю в двух организациях. Первая – Кризисный центр помощи детям в Иерусалиме. К нам приводят детей, которых судебным постановлением забрали из семьи, где они подвергались физическому, сексуальному насилию или находились в запущенном состоянии. Мы работаем с детьми, работаем с родителями. Ребенок получает у нас все необходимое, включая обучение. Мы предлагаем программу работы, исходя из каждого конкретного случая.
Вторая организация – «Махон Харув» занимается профессиональной подготовкой тех, кто оказывает помощь в разных аспектах – медицинском, социальном, юридическом и психологическом. Мы учим медработников проверять состояние ребенка, вводим юристов в курс темы насилия над детьми, мы наставляем педагогический состав – как заметить детей, которые страдают в семье, и как направить их в «Махон».
О роде и о работе
Я родился в религиозной семье и получил соответствующее образование. Прадед – великий раввин Арье Левин (известный как «Отец заключённых») — отправил моего деда учиться из Иерусалима в Каменец, у рава Баруха-Бера Лейбовича. Это было совсем непринято, но у прадеда были свои обязательства. Моя бабушка тоже происходила из раввинской семьи, и тоже по фамилии Левин, но родом из Англии. Приехав в Землю Израиля по сионистским соображениям, она хотела выйти замуж только за мудреца Торы. Родители деда и бабушки были знакомы в прошлом. Так и сыграли свадьбу. Потом рав Арье Левин настоял, чтобы молодожены поехали в Англию и дедушка познакомился с тестем. А там их встретил рав Меир Берлин и сказал, что, если уж они оказались заграницей, то почему бы им не возглавить еврейскую общину, и предложил Сиэтл в Америке. Так они оказались за океаном.
Мой дед с материнской стороны был большим чином в американской армии, воевал во Вьетнаме, у него был свой кабинет в Пентагоне. При этом он оставался религиозным евреем. В последствии он заведовал архивом еврейских сокровищ, спасенных от нацистов.
Мои родители, поженившись, поняли, что хотят жить только в Израиле. Они поселились в небольшом городке – Пардес-Хана. Папе предложили работу учителя английского языка. Через какое-то время его отец получил приглашение стать раввином этого города. Совпадение! То, что мой папа там поселился, убедило дедушку занять этот пост. Несмотря на то, что его приглашали стать раввином Иерусалима! Я видел его письмо-ответ: «Это – трон Б-га, и я недостоин его занимать». Были предложения возглавить различные ешивы. Но он от всего отказался.
Папа со временем стал главой регионального совета, а затем руководителем отдела абсорбции Сохнута. Сегодня он больше работает на добровольных началах, в основном – с пенсионерами. Он всегда заботился о пожилых людях.
Я же решил пойти изучать психологию. Сначала — без конкретной цели, просто чтобы лучше разбираться в человеческой душе, понимать себя и других. Отец посоветовал мне параллельно изучать педагогику, сказал, что у меня к этому способности.
Получив вторую степень по психологии, я решил поработать в школе. Там учились и обычные дети, и дети с разными проблемами, в том числе страдающие легкой формой аутизма. И я влюбился в свою работу! Она столькому меня научила! Прежде всего, что дети – это не просто маленькие. Это – люди, которые растут!
А потом я перешел к работе с подростками из неблагополучных семей. Некоторые из них были на грани самоубийства. Когда человек с такими проблемами решается впустить тебя в свой мир, происходит нечто удивительное. Я влюбился в свою работу окончательно.
Восемь лет назад мы организовали первый курс для религиозного общества. Занятия для религиозных женщин были настолько успешны, что мы открыли курс и для религиозных мужчин. Вначале пришедшие к нам как бы стыдились своего участия в курсах, хотя в других слоях общества люди гордятся такой профессией. Но со временем все изменилось, нам уже пришлось отбирать кандидатуры — слишком много желающих к нам попасть. Нам удалось достучаться даже до самых закрытых секторов религиозного общества.
— Существует разница между насилием в религиозном и других секторах?
Число детей, подвергаемых насилию, на сегодняшний день велико во всех слоях общества. Причем нам открывается только верхушка айсберга. Статистика говорит лишь о тех случаях, которые становятся известны.
Есть мнение, что характер общества определяет и характер насилия. Например, в религиозном мире — табу на взаимоотношение полов, поэтому случаев насилия между юношами и девушками там меньше. Зато больше насилия среди представителей одного пола. Но я бы не так однозначно относился к подобным объяснениям.
Мне кажется, религиозное общество более защищено. Например, там меньше доступа к порнографии, которая, несомненно, играет роль в появлении сексуального насилия. К тому же религиозные дети больше подчиняются авторитетам. Они как бы становятся частью большой семьи, и, соответственно, иногда их обязательства по отношению к обществу превалируют над личными обязательствами. У закрытого общества, в котором все друг друга знают, очень долгая память. Семейные истории имеют весомые последствия – в вопросах сватовства и не только. Твое имя – твоя визитная карточка.
Но у подчинения авторитету есть и обратная, опасная сторона. Насилие всегда подразумевает, что у кого-то больше силы. И сексуальное насилие это – в первую очередь не вожделение и страсть, а насилие! Подчинение младших старшим может стать фактором риска. Призываю принять это во внимание. Надо научить детей защищаться, уметь говорить «нет», ничего не скрывать от родителей, даже если дал обещание ничего не рассказывать.
Еще одно. В иудаизме мы выполняем некоторые заповеди не потому, что по-другому невозможно, а потому что так заповедал Б-г. Как сказали наши мудрецы: не говори, что невозможно есть свинину, – можно, но Б-г заповедал нам ее не есть. Религиозный ребенок растет с двумя параллельными шкалами: что нормально, а что нет, и что запрещено, а что допустимо. Не всегда эти шкалы полностью совпадают.
Например, ребенок растет, гормоны играют, его начинают интересовать определенные вещи. Это – нормально. Но что при этом запрещено, а что допустимо, решается Алахой. А у ребенка иногда начинается путаница: естественные желания могут казаться ему не просто запрещенными, а ненормальными.
— Кто же расскажет детям, что нормально для их возраста, разграничит это с областью еврейского закона, и при этом не снимет запрет с запрещенного?
Это – задача педагогов. Поэтому нужно сохранять бейт-мидраш от всякой распущенности, но при этом учитывать потребности ребенка. Иначе он выучит Талмуд, но что станет с его душой?
— Склонность к насилию, в том числе сексуальному, может передаваться по наследству?
Это случается сплошь и рядом: дети страдают от той или иной формы насилия, а потом, общаясь с родителями, мы выясняем, что те в детстве переживали то же самое. Страшнейшие истории! Из поколения в поколение! Чтобы вырваться из этого требуется особо интенсивная и очень длительная работа со всей семьей. Это очень тяжело, но возможно. Когда родители осознают, что и они замешаны во всем этом, — уже большой плюс. Ведь вызвать у них доверие к системе — вопрос не из легких.
Ави Левин
А сколько случаев, когда семья пережила трагическую потерю и потеряла почву под ногами! Семей, которым не к кому было обратиться за помощью, — множество. Взрослые не могли после утраты нормально жить, что уж говорить о детях! Ребенок, который находится в стадии формирования личности, видит, как мир рушится у него на глазах. Мы предоставляем таким необходимую помощь, грамотную поддержку. А детям очень важно видеть, что кто-то пытается прекратить кошмар в их жизни. И они открывают для себя, что есть взрослые, которым можно доверять!
— Вы не чувствовали, что со своей работой приходите, как в чужой монастырь со своим уставом, в чужую общину, в чужую семью?
В разных общинах свои обычаи и нюансы. Я никоим образом в них не вмешиваюсь. Моя задача: обеспечить безопасность и душевное здоровье ребенку в рамках правил его общины. Выступать против духовных руководителей человека, значит заведомо ставить себя в проигрышное положение, а наша задача – напротив, завоевать доверие. Поддержка раввинов для нас очень ценна.
Люди любого происхождения и любой ментальности хотят детям добра. То, что они причиняют ребенку зло, не означает, что они ему желают зла. Иногда это просто культурный фон или реалии жизни. Те взрослые, которые не знают на своем опыте, что такое теплые отношения, не могут дать другим то, чего сами не знают. Можно поделиться лишь тем, что у тебя есть.
Естественно, родители хотят, чтобы их дети достигли успеха. Вопрос: какой ценой? Мой настрой на успех в определенной сфере соответствует желаниям и способностям моего ребенка или отражает мои собственные амбиции? Необходимо, чтобы сам ребенок был частью планов, связанных сним.
Кроме того, поколение поколению рознь. Раньше книги переписывались от руки. У меня самого есть такая книга. Сегодня в информации нет недостатка. В интернете можно найти Талмуд со всевозможными комментариями, есть аудио- и видеоуроки. Но сердце, сердце где? Как не потерять это? Вот основная задача нашего поколения!
— Какие еще отличия поколений Вы наблюдаете?
Раньше побои в учебных заведениях были нормой. Сегодня произошел переворот мышления: здесь проходит красная черта. Хотя мы знаем, что это принесло и определенный вред, но для сегодняшнего поколения такое не годится. Есть время, когда нужно «ударять по скале», а есть время, когда к скале нужно обращаться только словом. Если использовать методы, подходившие прошлым поколениям, и ударять там, где необходимо говорить, мы потеряем это поколение. От ребенка ведь можно всего добиться. Вопрос, какой ценой. Пара пощечин – и он будет тебя подчиняться, как миленький. Пока не наступит день, когда это вдруг не сработает. Зато сработает другое: ребенок поймет эффективность пощечин для достижения цели. И спроецирует это на других.
Сейчас к детям обращаются более уважительно, и это не вредит авторитету взрослых. Просто авторитет сегодня завоевывают не физической силой. И это воспитывает ребенка: он не будет автоматически считать, что все конфликты решаются силой.
Кроме того, разница поколений стала намного ощутимей. Сегодня родным языком молодежи можно назвать цифровой. Они с этим родились. Для нас же этот язык навсегда останется приобретенным, как бы мы им ни владели. Раньше, если ребенок находился один в своей комнате, ты мог быть за него спокоен. Сегодня уже нет. Он может жить в израильском обществе, а общаться и идентифицировать себя с племенем индейцев. Такова жизнь глобальной деревни цифрового формата. Это ставит под вопрос саму идею общины. И опасности достигли иного размаха.
Улица сегодня тоже выглядит по-другому. Порнография – на каждом углу. Фильмы и журналы сомнительного содержания втайне просматривались и раньше. Но тогда, чтобы до них добраться, требовались усилия, сегодня усилия требуются, чтобы их избежать. И дети со всем этим сталкиваются.
Согласно современным исследованиям, это способствует не только сексуальной распущенности, но и развитию жестокости, росту насилия. Когда ребенок сталкивается с сексуальной действительностью – это пробуждает в нем то, что не должно пробуждаться в его возрасте. Как будто ему нажали кнопку «похоть» и разбудили чудовища. И то, что должно пробуждаться постепенно, просыпается внезапно – ребенок к этому еще не готов. Все это разрушает душу и не просто препятствуяет святости в религиозном смысле, а наносит вряд восприятию всего, что связано с любовью и интимной жизнью. Более того, может вызвать зависимость. Как наркотик.
Но в отличие от наркотиков запретить все, что связано с интимной жизнью, нельзя. Поэтому здесь все сложнее.
— Как же реагировать нам, родителям? Игнорировать, увещевать, занять нейтральную позицию, чтобы нечаянно не пробудить чудовищ своими собственными руками?
В воспитании нет нейтральной позиции! Мы воспитываем своим поведением. Каждый может видеть, как дети с самого раннего возраста копируют родителей. Я в свое время работал с двухлетними детьми. Было потрясающе видеть в маленьком ребенке его родителей!
Один еврей, оставивший религию, рассказывал, что рос в очень богобоязненной семье. Но однажды у них дома делали ремонт. И когда папа посмотрел на новенький, блестящий кафель, у него глаза заблестели от радости. «Такого взгляда я у него никогда ни по какому поводу не видел! Ни из-за Торы, ни из-за молитвы, а только из-за кафеля! И тут я понял, что, по-настоящему, важно в жизни».
Мы должны думать, как обращаться к детям в щекотливой ситуации. Главное – не оставлять ребенка наедине со своими проблемами, надно дать понять, что мы – всегда рядом, всегда готовы к диалогу. Ребенку нужно, чтобы его предупреждали об опасностях и могли сказать: «Поверь, я очень хорошо знаю этот мир. То, что показывают в кадре, далеко не всегда отражает настоящую жизнь».
Хочу подчеркнуть: когда человек идет на поводу своих страстей – это одно, когда он пытается удовлетворить страсть, используя свою позицию силы по отношению к другому – это уже насилие. Да, эти две области тесно переплетены друг с другом, но… Чтобы не быть голодным, кто-то пойдет работать, а кто-то воровать. При виде вызывающе одетой женщины многие мужчины почувствуют вожделение, но далеко не каждый набросится на нее, чтоб овладеть. Это уже насилие.
Рамхаль в введении в «Путь праведных» пишет: есть настолько известные вещи, что люди пропускают их мимо ушей. Тема сексуального насилия иногда настолько очевидна, что людям трудно на это смотреть, и срабатывает механизм отрицания.
— Говорят, то, что тебя не убивает, тебя закаляет…
Я наблюдаю на практике, то, что тебя не убивает, тебя ранит. И, как правило, очень глубоко. Жизнь несовершенна, и всегда будет разрыв между желаемым и действительным. В этом смысле она и впрямь закаляет. Но когда разрыв между тем, что ребенок может выдержать, и тем, что происходит в действительности, слишком велик, и некому помочь ему преодолеть этот разрыв – как говорит Винникот, подать этот мир в небольших дозах — тогда это уже не закаляет, а жестоко ранит. И вред от этого может проявиться спустя годы.
Поэтому мы должны над собой работать. И на личном, и на семейном, и на общественном уровнях. Необходимо поддерживать открытый – не распущенный – диалог с детьми, необходимо создавать условия защищенности и баланса сил.
