Не отзываться на Йонатана
— В Москве прошел 19-й Фестиваль израильского кино, где демонстрировалась и ваша картина. О чём она?
Фильм называется «Голос за кадром» (или «Голоса за кадром» — в каждом месте по-своему). Это трагикомедия о двух актерах дубляжа, которые приезжают в Израиль в 1990 году. В Советском Союзе они дублировали зарубежные фильмы, а в Израиле это, естественно, никому не надо. Эти люди должны как-то выжить, используя свой единственный талант в других проявлениях. «Голос за кадром», кстати, будет показан и на Московском еврейском кинофестивале, который состоится в ноябре.
Из-за пандемии прокатная жизнь фильма немножко заморозилась, но старт был довольно бойким: картина участвовала в десятках фестивалей, завоевала призы, вышла в прокат в Прибалтике.
— Вы, в отличие от своих героев, приехали в относительно раннем возрасте — лет в 10.
Да.
— В интервью израильскому телевидению вы рассказывали, что вам пытались навязать имя на иврите — Йонатан. Вы, тем не менее, остались Евгением. Подростковый бунт? Сознательное решение, связанное с глубинными причинами?
На самом деле у меня ничего против этого имени не было, но я просто не ассоциировал его с собой. Меня звали: «Йонатан!», а я не оборачивался, типа не я это. Физиологического или идеологического протеста не было, имя красивое, но не мое.
— А по самоощущению вы кто?
Я считаю себя израильским режиссером. Да, значительная часть моих произведений соприкасается с русскоязычной израильской тематикой, и надо сказать правду: мне легче получить финансирование на «русскую» тему, чем на какую-нибудь другую. Личная история, переплетающаяся со сценарием художественного фильма, ставится в плюс. Когда говоришь: «Это моя личная история», люди сразу начинают слушать как-то внимательнее, чем: «Я придумал прикольный сценарий».
— Да, тот же Довер Косашвили приехал из Грузии и снял несколько популярных фильмов о выходцах из этой страны. При этом может ли репатриант не вписываться в этнические рамки и создавать произведения на общеизраильские темы?
Тот же Эфраим Кишон не в Израиле же родился, но считается классиком израильской сатиры. Или певица Марина Максимилиан Блюмин. Кстати, когда Косашвили перестал снимать картины о грузинской общине, его начали меньше любить. Я не утверждаю, что это произошло именно из-за смены тематики. Возможно, новые фильмы получились хуже старых. Но факт остается фактом.
— О карьере в кино вы мечтали с детства?
Нет, до 15 лет об этой сфере я совершенно не думал. Играл в теннис и вообще любил спорт: баскетбол, футбол. Но я не был на том уровне, который позволяет сделать спорт профессией. А потом я увидел фильм «Заводной апельсин». Он меня потряс, я дождался повторной трансляции, записал на видеокассету и крутил ее десятки раз. До того я смотрел американские боевики, советские фильмы, такой мейнстрим. «Заводной апельсин» меня поразил — в плане выразительности, каких-то художественных образов. Для меня это было всё равно что соприкоснуться с новым языком. Внезапно я понял, что кино — это нечто гораздо большее, чем то, к чему я привык. Это как если бы человек рос в месте, где нет книг, а потом ему попался бы роман «Война и мир».
— Родители не пытались отговорить вас от факультета кинематографии? «Куда ты лезешь, программирование — это гарантированный кусок хлеба».
Пытались, да. На момент поступления в университет я работал в очень хорошей компьютерной фирме с замечательными коллегами. Продвигался потихоньку, неплохо зарабатывал для своего возраста. Но к тому времени кино тянуло меня вне связи с размышлениями о профессии и карьере.
— Вы поступили в Тель-Авивский университет, это довольно богемное место. Кем были ваши сокурсники?
В те годы — полная эклектика, для поступления на кинофакультет особо высокие оценки были не нужны, поэтому там учились самые разные люди. Потом, конечно, произошел отсев. Русскоязычных были единицы. У меня конкретных целей не было, чем занимаются режиссеры, я до конца не понимал. Во время учебы я подрабатывал монтажером, делал это достаточно профессионально. Параллельно пытался что-то свое придумать, написать. Так прошло несколько лет.
Потом ко мне обратилась компания спутникового телевидения Yes: «Мы хотим снять сериал для русскоязычных клиентов, у тебя есть идеи?» Я написал пару страничек, заявка понравилась, мне поверили и дали большой проект — сериал «Между строк». Пятьдесят серий о перипетиях в жизни сотрудников израильской газеты на русском языке, куча персонажей. Надо было написать сценарий, провести кастинг. Я в шутку говорю, что на прослушиваниях исчерпал весь творческий потенциал русскоязычной общины Израиля. По состоянию на 2010 год я видел всех-всех-всех!
— Не страшно было после студенческих короткометражек заниматься многосерийным проектом?
Скорее, странно. Все вокруг — коренные израильтяне, русским не владеют. Я чувствовал себя едва ли не самым молодым. Абсолютный сумасшедший дом, но мне лично это очень много дало. Серия снималась за день… Ты прыгаешь в прорубь и выплываешь.
— Какой фильм дал старт вашей карьере режиссера?
«Путешествие Игоря и журавлей», наверное. У него странная судьба. Когда картина вышла на экраны, она особо не преуспела. А потом началась длинная жизнь, еврейские фестивали за границей активно демонстрировали этот фильм, «Путешествие» показывали в школах и других местах. Это открыло мне новые возможности.
Сионист из ниоткуда
— Вы мечтаете о какой-нибудь крупной общеизраильской теме? «А не взяться ли мне за Моше Даяна?»
Это не только мечта: я занимаюсь этим. Мы с продюсерами проверяем возможность снять фильм о Теодоре Герцле. Как я уже говорил, пандемия очень затормозила всё, что связано с кино. Я считаю, что Герцль — один из важных людей в современной еврейской истории. Можно спорить о том, был ли он нужным человеком на нужном месте или же изначально являлся крупной в историческом плане фигурой. Именно это в Герцле и интересно: не самый приятный человек, с тяжелым характером, трагической семейной историей. Он кардинально поменял свои взгляды и в кратчайшее время запустил этот вот сионистский мотор, который привел к созданию еврейского государства.
Евгений Руман
Меня заинтересовал определенный период его жизни, когда Герцль из светского журналиста в Париже, не особенно интересующегося своим еврейством, становится лидером национального движения. Человек ниоткуда — по сравнению со многими другими первыми сионистами. Абсолютный аутсайдер, личные конфликты которого привели к реализации грандиозной идеи. Именно это меня интересует: Герцль как фигура.
— Что вообще происходит с израильской киноиндустрией? Поначалу она выдавала на-гора комедии, сплошные «Эскимо-лимон». Внезапно начали одна за другой появляться глубокие, интеллектуальные ленты. Когда и почему произошли эти изменения?
В начале 2000-х, когда люди, опять же, начали рассказывать личные истории. Будь то истории Довера Косашвили о грузинских семьях в городе Ор-Йехуда или истории Ари Фольмана («Вальс с Баширом»), который служил в Ливане в 80-х. Параллельно повысился и профессиональный уровень кинематографистов. Личная перспектива плюс профессионализм привели к тому, что израильское кино стало лучше, им начали интересоваться.
Принято считать, что арабо-израильский конфликт на экране — формула успеха для режиссера, но это не совсем так. Косашвили вообще не касался политических тем, но именно он, а также Нир Бергман со «Сломанными крыльями» проложили израильскому кино дорогу в Канны.
— Как выживают израильские кинематографисты, учитывая, что страна маленькая, язык локальный, голливудские размах и успех по определению невозможны?
Израильское кино существует за счет государственного субсидирования. В этом плане мы не отличаемся от России и Германии. Там гораздо больше частных денег, но всё равно основой остается государство.
Выжить непросто. Мне относительно везло. Я мог снимать кино и чем-нибудь заниматься параллельно. Сейчас, например, все силы направляю в сторону телевидения, в конце года планирую снимать еще один сериал. Не мой, я как бы наемный режиссер. С кино действительно тяжело, бюджет всё уменьшается и уменьшается. На фестивалях мило и хорошо, но этого не всегда достаточно.
— Родителям вас не удалось отговорить. Если собственные дети захотят пойти по вашим стопам, поддержите их творческие стремления?
Мне кажется, что весь мир визуального контента очень изменится в ближайшие годы. Когда мои дети подрастут, лет через 15-20, всё будет иначе. Слова «кино» и «режиссер» будут подразумевать не то, что они означают сегодня.
Мы видим, что фильму недостаточно быть просто хорошим и интересным. Это должен быть либо голливудский шик, суперкино о супергероях, или, наоборот, что-то суперартхаусное, априори предназначенное для ограниченной аудитории. Кино 70-х, Коппола, Скорсезе, сочетание авторской мысли и обращения к широкой аудитории, из кинотеатров уходит в Netflix. Последний фильм Скорсезе вышел в Netflix.
Кино — это не то, чем оно являлось 20 лет назад. У каждого человека дома неограниченный доступ к контенту. Дикая инфляция, открываешь Netflix, а там — тысячи фильмов и сериалов. Ты понимаешь, что тебя поставят туда квадратиком, одним из тысячи. С другой стороны, кино переживает интересный период. Поэтому детям я бы сказал: «Вернитесь лет через пять, поговорим».
— Надеюсь, что людей в кино всё же не заменят нейросетями. С кем из израильских актеров вам наиболее комфортно работать?
Владимир Фридман. Он очень близко принимает происходящее на съемочной площадке к сердцу. Он живет этим, а не просто приходит на работу, вкладывает душу в каждую роль. Приходит и делает дубли, еще и еще. Даже когда тебе это надоедает, Володя продолжает настаивать и требовать дополнительных дублей. У этого есть причина, и результат потом виден на экране.
Хочу отметить Машу Белкину, которая снималась в паре с Владимиром Фридманом в «Голосе за кадром». Она замечательная, было очень интересно с ней работать. Я люблю актеров, которые зациклены на своих персонажах. Они вообще не думают о том, что есть другие фильмы, им неважно, большая у них роль или эпизодическая. Люблю, когда приходит человек и отдает всего себя. Будь то актер, оператор или осветитель.
90 % о Холокосте
— Возвращаясь к московским показам вашего фильма, существует ли вообще такая категория, как еврейское кино? Что является определяющим: режиссер-еврей, персонажи-евреи, еврейский сюжет?
Есть, например, еврейский юмор. Есть и еврейское кино, которое является таковым не только из-за национальности режиссера. У братьев Коэн есть фильмы, где невозможно взять и заменить евреев ирландцами или пакистанцами. Меня очень интересует еврейская тема, потому что в кино она показана стереотипно, 90% о Холокосте, 8% вокруг Холокоста, «Вчера был Холокост», «Завтра будет Холокост». Оставшиеся 2% — Вуди Аллен, нью-йоркские районы.
Израилю, на мой взгляд, не хватает исторического кино. Частично по финансовым причинам. Исторические темы почему-то считаются немодными. Когда я принес своему продюсеру сценарий о Герцле, он сказал: «Если б это был не ты, я б это и читать не стал». Герцль — это персонаж из школьного учебника, плакат, а не живой человек. В результате продюсер прочел и зажегся.
— Хорошо, предположим, что у вас неограниченная сумма денег. Какому периоду израильской истории вы посвятите фильм?
20-е годы, когда приехала Вторая алия. Первопроходцы, осушение болот — вот это всё. Идеалисты, которые бросают привычный уклад, едут на Ближний Восток, пытаются построить новое общество. Утопия и антиутопия. Мне это интересно. И еще первые годы Израиля, когда из ничего появилась страна, и она должна как-то функционировать.
— Следите ли вы за израильскими фильмами, посвященными религиозному обществу? «Ушпизин», например.
Замечательный фильм. Я знаком с несколькими религиозными кинематографистами. Та же Рама Бурштейн, например, сняла несколько отличных лент.
— Рамки Алахи не мешают творчеству, на ваш взгляд? Скажем, постельные сцены запрещены, выносить на широкую публику определенные внутриобщинные конфликты режиссер откажется.
Один из ведущих израильских операторов, Боаз-Йонатан Яаков, — религиозный человек. Знаю, что он получает разрешение от своего раввина на съемку того или иного фильма. И очень хорошо снимает. Да, ограничения есть. С другой стороны, пример коммунистических стран показывает, что жесткие рамки нередко заставляли сценаристов и режиссеров задумываться, и в результате получались шедевры. В любой сфере творчества есть ограничения, будь то этические или финансовые. Мы все работаем в тех или иных рамках.
— Что вы читаете в свободное время?
У меня, к сожалению, свободного времени нет, зато есть трое маленьких детей. Если я что-то читаю, это, как правило, связано с проектом, над которым я работаю. Растет стопка книг, которые я купил и которые собираюсь прочитать. Только растет, не уменьшается.
