Спасенный от вод Дуная
Мой муж родился в 1942 году в Чехословакии. По еврейским меркам его семья была аристократической: отец возглавлял общину в Братиславе, мать происходила из раввинского рода. Среди ее предков были лидер венгерского еврейства раввин Моше Софер (Хатам Софер) и главный раввин Познани Акива Эйгер.
Вся его семья пережила Катастрофу. Дед, мать и шестилетняя сестра выжили в Освенциме. Отец и старшие дети смогли укрыться вместе с другими евреями в подвале.
Годовалого Давида за крупную сумму под видом девочки — у него были длинные волосы — отдали в нееврейскую семью. Однажды ночью отцу приснился сон, что Давид в опасности. Утром он послал племянницу проведать мальчика, и та случайно услышала разговор хозяев: «Прятать еврея становится опасно, если его найдут, немцы убьют и нас. Не швырнуть ли сопляка в Дунай?» Племянница забрала Давида в подвал. Но и там все испугались: мол, плач ребенка всех погубит. Пришлось поклясться, что мальчик очень тихий, а тому, кто не поверил на слово, отдала кольцо с бриллиантом. Давид действительно был очень тихим: до восьми лет вообще не разговаривал, да и потом не отличался многословием. Но его уроками и лекциями люди заслушивались.
После войны отец Давида, рискуя жизнью, помогал евреям из народной Венгрии попасть в Австрию. В 1950 году семья приехала в Израиль. Духовный лидер ортодоксального еврейства р. Авраам Карелиц (Хазон Иш) посоветовал им поселиться в Петах-Тикве. Там они открыли мебельную мастерскую, которая работает и сегодня.
Три ящика и невеста для бриллиантового жениха
Я родилась и выросла в Бельгии. Наша семья была там одной из самых крупных после войны. Девять детей — в те времена исключительный случай!
Поженились мы тоже в Бельгии, но познакомились в Израиле, куда я приехала с отцом. После первой встречи мне показалось, что мы совсем не подходим друг другу. Моя семья была очень состоятельной. Крепко стояла на ногах. И вдруг мне предлагают жениха, который, как мне показалось, витает в облаках. Философ, безразличный к нашим материальным ценностям. Он заявил: «Мне достаточно одного ящика, чтобы на нем сидеть, одного ящика, чтобы на нем писать, и еще одного — чтобы на нем спать». Можете представить, какой эффект произвели на меня эти слова. Я от него просто сбежала. Но через год мы вновь увиделись и… поженились.
Давид был учеником рава Шломо Вольбе, и на нашей свадьбе рав сказал: «Давид Вайс — просто бриллиант. С какой стороны ни поглядишь — блестит многогранными талантами!» Мой папа, торговавший бриллиантами, оценил сравнение. А Давид после свадьбы продолжил учиться в ешиве рава Вольбе.
Первая пятилетка
Родители не оказывали нам никакой материальной поддержки после свадьбы. Но мы с мужем договорились, что пять лет он может полностью посвятить учебе, а заботу о пропитании я беру на себя. Я хорошо владела английским языком, умела переводить. Потом открыла швейное ателье и поняла, что лучше всего мне заняться бизнесом.
А муж на протяжении пяти лет только учился у рава Вольбе, не зарабатывал ни гроша. Он был уверен, что я умница и со всем справлюсь. А жили мы в полусельских условиях: то змея заползет в дом, то осел остановится почесаться о стену. Однажды при виде каких-то бездомных меня просто стошнило на улице, когда я — в модных туфлях и с сумочкой от «Гуччи» — шла в магазин, расположенный в каком-то сарае.
Мой папа был очень нами недоволен. Сам-то он совмещал изучение Торы с бизнесом, вставал в четыре утра, чтобы поучиться после молитвы, а в четыре часа дня заканчивал дела и продолжал учебу. Отец семь раз прошел весь Вавилонский Талмуд. Позиция моего мужа казалась ему неприемлемой. Поэтому я не обращалась к родителям за помощью. Справлялась сама, хоть было и очень трудно. Но папа даже не подозревал насколько: перед каждым его приездом я покупала какие-то вещи, чтобы квартира не выглядела такой пустой и бедной.
Слишком мягкий для машгиаха
Когда через пять лет после свадьбы у нас родился третий сын, Шими, муж торжественно заявил, что настала его очередь заботиться о пропитании: он получил должность машгиаха ешивы «Ломжа» в Петах-Тикве. Это было очень почетно. Мы прожили там еще пять лет, и я тоже открыла в городе свое ателье. На шестой год мужа пригласили в ешиву «Коль Тора» в Иерусалиме. В дальнейшем он служил машгиахом и в других иерусалимских ешивах.
У него был свой подход: он никогда ни на кого не кричал, не ругался, хотя должность «духовного руководителя», по сути, подразумевает обязанности «полицейского надзирателя». Во всяком случае, в те времена подразумевала. Свою манеру поведения муж выбрал совершенно осознанно, а не потому что был слишком деликатным или мягкотелым. Сегодня многие его ученики, став машгиахами, переняли его стиль общения. Но тогда его подход руководству не нравился.
Однажды Давид все-таки выгнал одного ученика из ешивы. Мать этого парня звонила нам, орала в трубку, ругалась, осыпала неслыханными проклятиями. Я сидела рядом с мужем и думала: «Как же он выйдет из этой ситуации?» И вот, когда женщина излила весь поток грязи и на секунду замолчала, муж сказал: «Прошу прощения! Я был вынужден на минутку отлучиться. Не могли бы вы повторить, что говорили?» Та, остыв, конечно, очень обрадовалась такому обороту. В двух словах она изложила свои претензии, и инцидент был исчерпан. Муж потом пояснил мне: «У нее же еще один сын учится в нашей ешиве. Как она потом смотрела бы мне в глаза?»
Эта история очень характера для Давида. Это был его стиль, его образ поведения: никого не смущать, считаться с каждым. Он никогда ничего никому не доказывал, не стоял на своем. И поэтому в конце жизни мог честно сказать нашей старшей дочери: «Ты знаешь, у меня нет ненавистников».
Приключение для идеалистов
В 1991 году к нам обратился рав Элиэзер Кугель и предложил открыть ешиву в Москве. Правда, для этого нам было необходимо самим поехать в Россию. Речь шла об открытии «Огалей Яаков». Я, если честно, не очень хотела: мои представления о России были почерпнуты из хасидских рассказов о Баал-Шем-Тове. Поля, телеги, самовар… Да, я знала, что речь идет об империи, соперничавшей с Америкой, но всё это как-то плохо укладывалось у меня в голове. Однако муж сказал, что это может стать для нас увлекательным приключением. И мы поехали. На пару месяцев. Взяли с собой двух младших детей. Тогда как раз началась война в Персидском заливе, и я всех уверяла, что не бегу из страны, а еду из идеалистических побуждений. Все, кто был знаком с нами, с нашими жизненными установками, не сомневались, что Россия — это не для нас. У нас же всё так хорошо: квартира в престижном районе Иерусалима, машина, у меня — первый в Израиле магазин носков Sockshop, я импортировала из разных стран всевозможные носки, гольфы, чулки, колготки — лечебные, зимние, летние, нарядные, на каждый день…
Когда мы высадились в Шереметьеве, у меня буквально потемнело в глазах: в зале горело от силы две-три лампочки.
«Я тоже еврей!»
Я поехала, чтобы сопровождать мужа, но Россия мне так вскружила голову, что захотелось остаться. В Москве я позвонила Даре Гольдшмидт, спросила, не могу ли дать какой-нибудь урок. На каком языке? О! Языков я знала много! Можно немного по-английски, немного по-французски, немного по-немецки, немного на иврите. И рав Гольдшмидт отправил меня в Хоральную синагогу. Темой лекции было воспитание детей, но пришло очень много пожилых: люди шли просто посмотреть на диковинку — лектора из Израиля.
Потом мне позвонил рав Александр Левинштейн — правая рука рава Моше Соловейчика из Швейцарии — и спросил, не хочу ли я дать лекцию группе девушек в Кунцеве. Я охотно согласилась. Пришли, как сейчас помню, три девушки. Потом число увеличилось до 10, затем — до 30. Так мы с мужем стали работать параллельно.
На Песах мы привезли в Москву всех детей. Это было восхитительно! То и дело открывалась дверь, и заходили всё новые и новые люди: «Я тоже еврей! Я тоже еврей!» После Песаха старшие дети вернулись в Израиль, а у меня в России появилось много учениц. Так начался проект «Бейт Йегудит».
Yesterday
Я преподавала иврит, Пятикнижие, книги пророков, историю. На определенном этапе я сказала, что девушкам необходимо общежитие: недопустимо, чтобы у нас они приближались к Торе, а дома продолжали жить в светской атмосфере с ветчиной и прочим. К моему мнению прислушались, и нам выделили целый этаж школы на 2-й Песчаной улице — более тысячи квадратных метров! У нас был отдельный вход, мы открыли свою синагогу, учебные классы. Я откошеровала кухню.
Так мы жили и работали, пока дочери не исполнилось шесть лет. Ей надо было идти в первый класс, а нам, следовательно, возвращаться в Израиль. И снова звонок от рава Левинштейна. На этот раз с предложением открыть школу. Какую школу?! Директором я себя никак не представляла, но отправилась к министру образования. Та спросила, когда я хотела бы открыть школу. Я ответила: «Вчера!» Министр подумала, что я настолько плохо владею русским языком, что перепутала «вчера» и «завтра». Но я дала ей понять, что ничего не перепутала. «Yesterday», — пояснила я. В итоге школу мы открыли, она получила аккредитацию, и наши выпускницы попадали в лучшие вузы Израиля.
Первые и единственные в Москве
Число учеников было минимальным. Я поняла, что ради иудаизма мало кто придет в эту школу, поэтому моя задача — предоставить условия люкс. Так мы организовали школьный транспорт, взяли на работу учительницу рисования. У нас были занятия балетом, музыкой, спортом. Всё что угодно. В том числе и занятия иудаизмом. Кто-то даже удивлялся вслух: «Интересно, что общего между такой светской дамой, как Ривка Вайс, и иудаизмом?» Такое впечатление я производила.
А муж был духовным наставником, раввином школы. Он давал уроки учителям, родителям. Оставаясь при этом абсолютно аполитичным.
Он поддерживал близкие отношения и со школой ОРТ. Туда его тоже приглашали давать уроки иудаизма. Потом в сотрудничестве с ОРТ мы привезли новейшее компьютерное оборудование. Только две школы — «Бейт Йегудит» и ОРТ — могли позволить себе нечто подобное. Вокруг «Бейт Йегудит» образовалась своя община. Сначала из родителей учеников. Потом к ним присоединились соседи. Затем нам купили первое помещение. Впоследствии мы открыли и свой хедер — это был первый нехабадский хедер в Москве.
Самый важный человек в России
К нам часто приезжал рав Ицхак Зильбер. Мы разговаривали с ним на идише. Он каждый раз спрашивал: «Можно я дам урок девочкам?» И как бы извинялся: «Я уже стар и всё время повторяю одно и то же…» А я говорила: «Приходите, рав Ицхак! Даже если вы в 50-й раз будете повторять одно и то же, оно того стоит! Обязательно приходите!»
Перед одним из таких визитов муж предупредил охранника, что должен прийти очень важный человек, раввин. Скорее всего, в сопровождении дочери. И попросил охранника сообщить об этом, чтобы достойно встретить. Рав Ицхак в самом деле пришел с дочерью Хавой (рабанит Куперман). Муж случайно заметил их из окна и побежал к охраннику выяснить, почему не предупредил. Тот оправдывался: «Вы же сказали «важный человек». А тут какой-то старик в потрепанном пальто…» На это муж ответил: «Да это самый важный человек в России!» Охранник не нашелся что сказать. Со стороны это выглядело очень комично.
Ради Торы — в театр
Один ученик всё время звал рава Вайса в театр. Для ортодоксального религиозного еврея это нечто выходящее за рамки приличия. Но Давид пошел. «Он так меня просит! В самом спектакле нет никакой грязи. Так почему бы не сходить?» Потом они долго обсуждали и анализировали увиденное. Мне это было несколько чуждо: «Неужели тебе в самом деле интересно?» Муж ответил: «Я вижу, что это — его жизнь. Как я могу дать ему понять, что моя жизнь — это Тора, если сам не понимаю, что его жизнь — это Толстой и Достоевский».
Давид очень любил литературу. К вопросу языка он тоже подошел очень серьезно и обстоятельно, брал частные уроки. Первое время он выступал в Кунцеве с синхронным переводом, но вскоре уже читал Булгакова в оригинале. Я же ловила всё на слух. Говорила с ошибками. Все смеялись, но мне это не мешало. Поэтому переговоры вела я, а не муж.
Пермская обитель
Когда люди приходили учиться к нам домой, муж всегда просил, чтобы я накрыла стол. И конечно, чтобы было уютно и красиво. «Люди должны чувствовать, что мы их ждем!» Он очень уважал всех и каждого. И на словах, и на деле.
Я хотела принимать у себя по шаббатам учениц. Собиралось человек 10. Мужу в такой обстановке делать было нечего. И он с сыном стал ездить на шаббаты в Кунцево, а я полностью посвящала свое время девочкам. Очень редко мы с ним проводили шаббаты вместе.
Однажды мужа пригласили на Урал, он оказался в Перми, и там ему удалось развить чудесную общину. Она стала его личным детищем, без моего участия. А он находился там с четверга по понедельник или вторник.
Несколько раз я посылала с ним в Пермь наших детей. Муж очень любил хозяйничать на кухне. Я этого терпеть не могла. Но надо отдать должное — готовил он еще лучше, чем я. И в Перми сам всё готовил для общей третьей трапезы. Летом там шаббаты долгие — до полуночи. Люди рассказывают, что это было что-то необыкновенное, субботнее наслаждение для души и тела. После первого блюда муж разучивал с гостями субботнюю песню. После второго — небольшой комментарий к словам Торы. И так далее. Всё необычайно вкусно и интересно.
Некошерный свиток
Как-то муж оказался на Урале в сопровождении одного из самых преданных учеников — Шломо Гендельмана. На шаббат они застряли в каком-то маленьком городке с общиной, состоявшей из стариков. Один прихожанин сказал, что у них давно никто ни читал Тору: «Все придут вас послушать!» Муж и Шломо стали готовиться к чтению. Это была недельная глава «Насо» — самая длинная в Торе. Когда же утром они открыли свиток, оказалось, что он некошерный: многие буквы слились. Но муж видел, как глаза старика светятся счастьем — вот-вот он услышит настоящее чтение Торы, — и решил не разочаровывать прихожан. Он взял печатное издание Торы, положил рядом со свитком и читал текст по книге. Все радовались, что наконец-то и по «их свитку» в шаббат читают Тору. Всё это было сделано, чтобы не причинять людям боль, ведь они и не поняли бы, в чем проблема и как свиток Торы может оказаться некошерным. Но муж не ограничился этим, а сразу после шаббата позвонил раву Гольдшмидту, чтобы в тот город доставили кошерный свиток Торы. Это было в его духе: и людей не обидеть, и не оставить проблему без решения.
К слову сказать, когда умерла моя мать, отец подарил нам свиток Торы, и внесение свитка в «Бейт Йегудит» было первым событием подобного рода в Москве! Кто только на нем не присутствовал: представители «Сохнута», консульства, ХАБАДа, ешивы «Торат Хаим»… Всё это заслуга моего мужа. Он по жизни избегал всяческих разногласий и распрей.
Лучшие годы жизни — России
Первые приступы болезни Паркинсона начались у мужа 14 лет назад, через несколько месяцев после кончины нашего сына. Это было незаметно, но я знала, и меня это не могло не пугать. Как-то на исходе шаббата муж сказал, что, кажется, не сможет подняться в синагогу на третьем этаже. Но люди же ждут нас на авдалу! Я уговорила его подняться, но заметила, как он с трудом идет и как-то заваливается на левую сторону. Я испугалась инсульта, мы тут же помчались в больницу, и уже через полчаса муж был под капельницей. Это спасло его.
Болезнь Паркинсона первые семь лет внешне почти не проявлялась, но, чтобы бороться с ней, нужно напрягать мышцы. Муж же никогда не занимался спортом. Он был человеком книги. После консультации с лучшими профессорами Израиля я поняла, что боюсь оставаться в России, когда муж в таком состоянии.
Воспоминания раввина
Епископ
В первый год моей работы раввином Перми, всего через несколько недель после приезда, ко мне пожаловали посланники главы местной церкви с его предложением встретиться. Один раз, другой… Я всё время просил передать уважаемому «коллеге», что придаю большое значение нашей будущей встрече, благодарю за оказанную честь и прошу только войти в мое положение: я прилетаю в город всего на несколько дней — с четверга по воскресенье, в понедельник утром уже возвращаюсь в Москву. Поэтому хотел бы отложить нашу встречу до лучших времен, когда будет возможность подготовиться к ней должным образом.
На самом деле такой ответ выглядел уклончивым, каковым, собственно, и являлся. Я предполагал, что ничего хорошего из этой встречи не выйдет, только разрекламируют «событие века», а мне этого не хотелось.
И вот однажды утром шел я в синагогу. У двери меня остановил заместитель главы общины г-н Исраэль Моргенштерн и поведал, что епископ находится в синагоге и ожидает начала молитвы. Я поинтересовался, с какой целью епископ ждет начала молитвы, и получил ответ: «Директор синагоги пригласил епископа взглянуть на то, как проходит молитва у евреев». Я попросил господина Моргенштерна вернуться в синагогу и молиться без меня, не разглашая, что я нахожусь в здании. Я не хотел, чтобы епископ присутствовал на молитве, понимая, что, вероятнее всего, мне придется нанести ответный визит, и кто знает, чем еще я буду обязан.
Я тут же позвонил в Москву р. Пинхасу Гольдшмидту, чтобы посоветоваться, услышать его мнение, а он просто ушат холодной воды на меня вылил: «То, что вы сделали, может привести к межнациональному конфликту. Ни в коем случае нельзя так поступать в подобной ситуации. Необходимо срочно вернуться в синагогу и провести молитву!»
Несмотря на то что я не был уверен в правильности этого решения, всё же подчинился и поступил так, как он сказал. Во-первых, он главный раввин Москвы, и, главное, я полагал, что ему виднее, он общается с великими мира сего, а они уж вразумляют его советами. В общем, закутался в талит, подхватил тфилин и пошел…
Захожу в синагогу, а там, к моему удивлению, никакого епископа и нет! Подхожу к господину Моргенштерну, мол, где наш гость? А он отвечает: «Ушел!»
– Почему ушел?
– Да что вы, уважаемый раввин! Неужели мы из-за какого-то епископа будем без вас молиться? Я ему сказал уйти, вот он и ушел.
Мне стало нехорошо…
Видимо, «конфликт», о котором говорил р. Гольдшмидт, уже произошел и всё, что мне сейчас остается сделать, — не дать конфликту перерасти в скандал. Я вышел из молельного зала в коридор и, к радости своей, обнаружил там сидящего в кресле епископа. Вероятно, тот присел передохнуть.
Я тут же принялся говорить, как рад его видеть, как долго готовился к этой встрече и что нам есть что обсудить. И что именно по причине важности нашей миссии, нашей роли каждый из нас должен прилагать много усилий, чтобы сохранить наши общины такими, какими они должны быть изначально, воспитывать прихожан в соответствии с традицией предков, а не позволять смешения. Я должен стараться делать это для членов своей общины, а он — для своих прихожан.
Но, если мы будем встречаться в синагоге во время молитвы, это может быть истолковано как вседозволенность, стирание различий между иудаизмом и христианством, а мы оба в этом, несомненно, не заинтересованы, поэтому целесообразнее в нашем положении встретиться в частном порядке и не у всех на виду. Епископ поблагодарил меня, на том и расстались.
Вечером в этот же день все важные городские лица собрались в доме губернатора. Среди них был и епископ. Он поднял бокал и публично произнес слова похвалы еврейской общине города, которую он сегодня посетил и где его встретили с почетом и уважением. На том закончились «конфликт» и эта история, которую я считаю удивительной.
Приглашение
В конце зимы 1996 года раввин Гольдшмидт решил распространить свое влияние за пределы Москвы, в большую Россию. С этого началась история Совета раввинов России под эгидой КЕРООР в рамках деятельности создававшегося тогда Российского еврейского конгресса. Для создания этой организации раввин Гольдшмидт собрал эмиссаров, которые работали в различных учреждениях Москвы, таких как школа «Мигдал Ор», ешива «Огалей Яаков», школа и семинар «Бет Егудит». Все собравшиеся были «сделаны за границей». Выделялись своим отсутствием представители ешивы «Торат Хаим», которым вообще нравилось пребывать в изоляции. Кроме того, они критически относились к тому, что происходило в Большой синагоге на Архипова, находившейся под управлением раввина Гольдшмидта. Так же критически они относились и ко многим другим общественным процессам и явлениям — кто ищет недостатки, тот найдет их!
Рабби Гольдшмидт, который всегда считал лучшей защитой нападение, упрекнул собравшихся, что они полностью погружены в свою работу и не участвуют в решении проблем всей общины. Эта речь приуменьшала ценность уже вложенной в Москву работы, за которую все были достойны награды. Однако вместо комплиментов они получили упреки и уколы.
Когда раввина спросили, что означают его слова, он ответил вопросом на вопрос: «Почему бы раввину добровольно не принять опеку над какой-нибудь общиной в России и не посвятить этой общине то время, которое он может выделить?» Так спросил раввин, и, поскольку ему не дали ответа, он понял, что участникам нужно время подумать, и назначил следующую встречу через две недели. Это был конец встречи, которая, конечно же, не имела продолжения! Потому что раввинам вполне справедливо не понравилась недооценка их работы — зачем же опять приходить и получать выговор? Упреки никому не нравятся!
В то время ваш покорный слуга преподавал в школе и семинаре «Бет Егудит», был раввином общины «Маген Давид», ведущим преподавателем и руководителем «Туро-колледжа», давал уроки в ешиве «Огалей Яаков» — едва ли можно сказать, что я был безработным. Но я всегда верил, что «приглашение имеет значение», и оно приходит с Небес через тех, кто поднял вопрос и адресовал его мне. Поэтому я сообщил раввину, что принимаю этот вызов и буду рад узнать, что выпадет на мою долю.
Ответ не заставит себя долго ждать. Мне выпала община в центре Урала, в городе Перми, примерно в 1200 километрах от Москвы, а дорога туда занимает 26 часов на поезде или около двух часов на самолете.
Сигареты
Расскажу, с чем может столкнуться раввин в общине. Думаю, мои коллеги-раввины могут добавить еще немало рассказов из собственного опыта, от которых тоже волосы встанут дыбом.
Мне, похоже, повезло чуть больше, чем моим коллегам, поскольку они были молодыми и чернобородыми, а я на тот момент — уже старым
и с белой бородой. А здесь, в России, к старикам даже неевреи относятся с определенным уважением и стараются с ними не ссориться. По своей природе я тоже всячески стараюсь уходить от конфликтов и не унижать достоинство человека, даже если серьезно расхожусь с ним во взглядах. Многие раввины, которых я знал, были существенно моложе председателя общины, отнюдь не столь богаты, и конфликт с ним представлял реальную угрозу для их будущего. Если председатель общины жаловался на раввина, к этим жалобам прислушивались, пусть даже они были несправедливыми. Ведь кто платит, тот и заказывает музыку. Горе тому раввину, чье благополучие зависит от мнения о нем председателя общины или ее уважаемых членов.
«Джойнт», например, часто склонялся к тому, чтобы принять сторону председателя общины и обвинить раввина в отсутствии должной гибкости: может, и в самом деле стоит его сменить на того, кто сумеет найти общий язык с влиятельными людьми? Один из моих коллег-раввинов сказал как-то, что им бы следовало называть себя «Гойнт», а не «Джойнт».
Здесь, в России, «пришить» человеку преступления, которых он не совершал, не составляет особой моральной проблемы. Мне говорили, будто видели, как один раввин с удовольствием курит сигарету в субботу после полудня. Ясное дело, я не поверил, а здесь рассказываю это, чтобы было понятно: раввин находился под властью людей, которые не стеснялись лгать. Разумеется, только когда им это было удобно и важно.
За те 24 года, что мы прожили в России, мы, как мне кажется, успели многое сделать. Меня очень радовало бурное развитие еврейской жизни в Москве, нравилось, как развернулся ХАБАД. Я чувствовала, что мне есть кому передать вожжи. Но для нас те 24 года были самыми прекрасными в жизни! Давид любил Россию всей душой. Все ученики были для него как родные дети. И они это чувствовали. Эта привязанность была намного сильнее, чем к ешиботникам в Израиле.
Поживем-увидим
Продать здание, к сожалению, не получилось. Спонсоры потеряли интерес, в Москве был кризис, и мне с трудом удалось отвоевать хотя бы свои деньги — мы же под ипотеку на него заложили квартиры детей.
А в Израиле мы с дочкой купили огромный дом в пригороде Иерусалима. Я планировала открыть там центр помощи семьям бывших учениц. И муж, действительно, спас несколько супружеских пар, которые приходили к нему в кабинет на консультацию.
За мужем я хотела ухаживать сама, а не доверять это иностранной сиделке. Да он и сам говорил: «Зачем мне филиппинец, если у меня есть бельгийка?» Я его купала, одевала, возила на процедуры. Ничем другим я и не думала заниматься все эти годы. А теперь посмотрим: может, снова буду давать уроки. Многие ученицы — а среди них есть уже бабушки! — просят меня вернуться к этой деятельности. Не знаю, поживем-увидим.
Сила отца в его детях
Все наши дети учат Тору и обучают других. Один — глава колеля, другой — машгиах в ешиве, пошел по стопам отца. Наш зять тоже служит машгиахом в ешиве. Сын Ицик возглавляет уникальный колель «Итим», предназначенный для работающих евреев, выпускников ешив, они учатся там в вечернее время. Ицик еще работает в благотворительной организации «Даркей Мирьям», она занимается доставкой всего необходимого стационарным больным и их семьям.
Некоторые наши ученики сегодня уже не могут есть у нас дома, потому что соблюдают более строгие стандарты кашрута. Для меня это повод гордиться.
Каждый человек формирует свою личность сам — никто за него этого не сделает. Мы же удостоились стать проводниками в этом процессе для многих. И это великая вещь.
В начале пути Давид говорил мне: «Подумай! Ты попадешь в Мир Истины. Там тебя спросят, что ты сделала за свою жизнь. И что ты скажешь? Что продавала носки?! А вдруг ты способна на что-то большее?» Так муж меня убедил. И я считаю, что для нас это стало удачей. Мы удостоились!
