Евгений Сатановский: «Любая попытка сместить режим кончается приходом мерзавцев»

Неизменный гость телеэкрана предпочитает книги. Мечта овладеть ивритом осталась нереализованной, но английского нашему герою хватает, чтобы общаться с Нетаньяху. Скептическое отношение к Хабаду, искренняя любовь к покойному Ребе, непримиримая позиция по отношению к российским оппозиционерам и другие грани яркой, парадоксальной и не вписывающейся в любые форматы личности

Борис Эмануилов
Фото: Илья Иткин

– Я хотел бы начать с любопытного для меня лично вопроса: вы достаточно жестко наехали на Российский еврейский конгресс, к которому когда-то имели непосредственное отношение…

Что я могу сделать? Я был одним из создателей РЕК, потратил на него много лет и много своих денег. 

– Своих денег? 

Да. Я бывший президент РЕК. Я бывший председатель совета директоров при Гусинском, а это всегда стоит денег. В общей сложности на РЕК в том виде, который был мне интересен, ушел не один миллион моих собственных долларов из числа тех пары сотен миллионов, которые мы с коллегами собрали. Но это было до того, как в нем возник президент, который сдает РЕКу собственный офис и ездит за его, РЕКа, счет. У меня даже мой водитель не получал в РЕКе никаких зарплат, а получал в моем холдинге.

Конструктор реальности

Евгений Сатановский родился в 1959 году в Москве в семье конструктора металлургического оборудования. Окончил Московский институт стали и сплавов и работал инженером трубопрокатного отдела Государственного института по проектированию металлургических заводов. В середине 1980-х годов стал принимать широкое участие в еврейской общественной жизни и вошел в число членов Историко-этнографической комиссии. В 1988 году уволился с завода и занялся бизнесом, став в 1989 году президентом финансово-промышленной группы компаний «Ариэль».

С 1993 года – президент Института Ближнего Востока (до 1995 года – Институт изучения Израиля, до 2005 года – Институт изучения Израиля и Ближнего Востока).

В 2001–2004 годах – третий президент Российского еврейского конгресса. Преподает геополитику и экономику ближневосточного региона на кафедре иудаики, заведующий кафедрой израилеведения Центра иудаики и еврейской цивилизации Института стран Азии и Африки при МГУ имени М. В. Ломоносова. С 1998 года читал лекции в Высшей гуманитарной школе имени С. Дубнова. Частый участник российских общественно-политических ток-шоу на государственных каналах.

– Чем тот РЕК отличался от нынешнего?

Это было другое время. Были программы образования и науки с бюджетом более миллиона долларов в год. Было много чего, чего сегодня нет. Сегодня это обычная еврейская тусовка, призванная кормить руководителя своего аппарата, что сильно отличает его от всех президентов до Кантора включительно. Поскольку и Гусинский, и Невзлин, которого я не очень люблю, за себя платили. И ваш покорный слуга. И даже Слуцкер, которого люблю еще меньше, чем Невзлина, и Вячеслав Владимирович Кантор, – они все платили за себя. В еврейские дела, в фонд Кантора, действительно, Юрий Каннер когда-то внес свою лепту. Но что он с РЕКом сделал после того, как стал его президентом? Он взял, условно говоря, дворец барона Гинцбурга и превратил его в маленький лабаз по продаже селедки.

– Селедка — это вполне по-еврейски.

Имеет ли право еврей иметь лабаз? Имеет. Должен ли он при этом занимать место барона? Не уверен. Точнее, уверен, что нет. Есть люди в правильное время на правильном месте, а есть люди в неправильное время на неправильном месте. Поэтому я занимаюсь чем угодно, связанным с Израилем, но без РЕКа. Это очень хорошая страница моего прошлого, но она осталась в прошлом.

Обидеть ногой по уху

– Теперь от исторических экскурсов перейдем к вашей биографии. Кем были предки?

Один мой прадедушка был купцом в дореволюционном Екатеринославе, второй – винным королем этого Екатеринослава, которого упоминал покойный Любавический Ребе Менахем-Мендл Шнеерсон, когда мы встретились на фарбренгене в 1990-м. А потом советская власть, и поколение дедушек. Один умер, погиб в войну, второй – военно-морской офицер, он и севастопольскую базу после войны строил, орден Ленина получил.

– А родители? 

Мама из Днепропетровска. Они все из Днепропетровска, бывшего Екатеринослава. Это старая дореволюционная екатеринославская интеллигенция. Дедушка, погибший в войну, был главным бухгалтером на кондитерской фабрике. Белый воротничок. Зачем его папа был кузнецом до революции? Чтобы детей своих как-то образовывать. 

Папа работал на металлургическом заводе много лет в цеху после Днепропетровского металлургического института. Потом переехал жить в Москву. Умер рано. Мама иняз окончила и всю жизнь проработала, оформляя разные материалы в качестве машинистки. Поскольку она знала язык, структуры наши государственные рвали ее друг у друга.

Папа все умел: играть на баяне, шить обувь и очень хорошо знал, как отбиваться от любого количества противников, иначе в войну бы просто не выжил. В папе была жива память о том, как он 14-летним мальчиком выбирался из города, когда немцы заходили с другого конца, и радостные соседи кричали: «Жиды уезжают!» Память о том, что после войны приезжаешь, а соседи твою мебель забрали. 

«Моя первая еврейская религиозная связь – это Хабад».
Евгений Сатановский в тфилине

Он никогда не был в партии, десятой дорогой от этого держался. Он был простым изобретателем непрерывной разливки стали. Единственное, что у нас вообще изобрели в советские времена из металлургических процессов. Председателем общества рационализаторов и изобретателей Гипромеза. Пришел на 230 рублей в начале 60-х и умер с 230 рублями зарплаты в начале 80-х тем же главным конструктором. В доме всегда была еда, это было главное. Голод в войну для него был ключевым показателем того, на чем семья не должна экономить. У нас никогда не было роскошной одежды, неинтересно было. А книги были, это было интересно.

– Он был человеком бескомпромиссным?

Наоборот, отец был очень компромиссный, поэтому его сорок с лишним патентов и лицензий и были реализованы. В авторы записывали директоров завода, секретарей парткома… Если бы не это, ни один из патентов не увидел бы свет. 

– Какие книги, прочитанные в детстве, повлияли на ваше развитие? Понимаю, что сложно выделить эдакий «топ-10», но все же.

«Винни-Пух» и «Маугли», «Три мушкетера» и «Граф Монте-Кристо», «Спартак» Джованьоли, а еще масса детских книг. От сказочек про муравьишку до Санина, «Новичок в Антарктиде» и много чего разного такого. От братьев Гримм до Майн Рида, Жюля Верна, Марка Твена, Джека Лондона. Я до сих пор книжки читаю и, к сожалению для любимой жены, покупаю в немыслимом количестве. 

– А еврейская тема как-то присутствовала в те годы?

Еврейская тема в Советском Союзе – это были Шолом-Алейхем, Бабель и Фейхтвангер. А дальше еврейская тема наложилась на то, что к тому моменту, как она возникла, я уже давно занимался карате. Поэтому вполне квалифицированно мог обидеть человека ногой по уху, если он мне какую-нибудь глупость говорил.

Антисемитизм – это такая вещь, которая решается либо способностью не промахиваться по уху, либо ценой патрона. Я знал, что папа мог драться, мог работать, отбиваясь ножом, у него были шрамы. Девочек в Одессе в Институте связи, в котором пару курсов учился до Днепропетровска, приходилось провожать с трофейным парабеллумом. А что делать? 

– Евреем со скрипочкой вы, значит, не были?

Не, скрипочка – не мое. Пианино учили, не научили. Слух был, желания никакого. Брат замечательно играет на фортепиано, сын замечательно играет на всем, чем угодно. Зато я стреляю хорошо, до танковой пушки включительно.

– Откуда такие умения?

Институт стали и сплавов для танкистов, чего тут. Оперотряды – тоже мое. Вплоть до городского штаба оперотрядов, все мыслимые и немыслимые операции по задержанию наркоторговцев или валютчиков. 

Среди валютчиков было немало евреев.

Мы на это не смотрели. Вы ловите человека, вам сейчас нож воткнут под ребро или пулю схлопочете. Какое дело, кто этот человек? Ваша задача – остаться живым. Это в одном флаконе было вместе с торговлей наркотиками, валютной проституцией и сутенерами.

Помесь Деда Мороза с Сократом

– Когда и как вы стали заниматься еврейскими делами и в результате превратились в крупную фигуру тогдашнего подполья?

Зашел на Горку. Случайно подошел к одному местному раздолбаю, а потом друг мой институтский еще раз затащил меня на Горку, в Симхат-Тора 1982 года, посмотреть на экзотическое здание под названием «синагога», вокруг которого зачем-то собралась куча молодых евреев. 

– Невесту искали? 

Какую невесту?! Интересно же! Я знал, что есть такой язык иврит, меня вообще востоковедение интересовало. Была такая идея: вдруг выучить иврит и пойти в аспирантуру Института востоковедения. Я ж не знал тогда, что никто меня не возьмет на профильные факультеты. Преподавать иврит вызвался мне и другим лингвист, который стал излагать структуру языка. 

– И выучили в результате?

Это было совершенно невозможно! Я набрался какого-то иврита, только когда начал ездить в Израиль.

– Но хотя бы читаете на иврите?

Нет, опять же, зачем? Все, что мне нужно и интересно, переводят на русский язык мои друзья и коллеги, публикует массу всего издательство «Гешарим». Огромные корпуса художественной, исторической литературы перевели на русский, а ты ж это читаешь, и иврит вышибается. Поскольку я человек нерелигиозный, синагогальной среды вокруг меня нет. В политической среде – кто не Эдельштейн, тот Элькин, кто не Элькин, тот Либерман, и звонишь ребятам, говоришь по-русски. А кто не по-русски, то по-английски. Нетаньяху говорит по-английски, и я говорю по-английски. 

Человек из телевизора. Любое появление Сатановского на экране превращается в шоу одного актера.

Несомненно, владение языками дает огромный плюс. Но все зависит от того, сколько у вас времени уходит на то или на это. Мне спать некогда. Мой Институт Ближнего Востока производит три с половиной тысячи материалов в год. Каждый день материалов 8-10 приходят, и мне их надо все проработать. А времени осталось очень немного. Мне 58 лет, я уже пережил папу, пережил тестя. Сколько там осталось?

– Вы еще вполне молодой человек!

В этом деле – главное помереть вовремя и быстро. 

– Ну, это Б-г решает, в которого вы не верите.

Если Он есть, то Он как-нибудь Сам со мной разберется, без посредничества священнослужителей. 

– Вы встречались с Любавическим Ребе, принимали участие в фарбренгене. Как вы туда попали и какие были ощущения?

Моя первая еврейская религиозная связь – это Хабад.

– Который вы, кажется, не очень любите.

Хабад я очень люблю. Вопрос – кто Хабад, а кто люди, притворяющиеся Хабадом. С моей точки зрения, Менахем-Мендл Шнеерсон, Довид Карпов, Миша Гринберг, мои друзья из организации «Хама» – это Хабад. Еще наверно, Изя Коган, из синагоги на Бронной. 

– Почему именно они?

Есть вещи, которые еврей делать должен, а есть вещи, которые еврей делать не должен. Религиозный деятель не должен становиться придворным евреем, это неправильно – интригами оттеснять всех остальных конкурентов. Не должен пытаться захватывать имущество чужой общины, будь то даже синагогальное здание, не должен быть частью власти, отталкивая конкурентов, чтобы стать единственным для этой власти евреем. И это, кстати, был мой принцип становления РЕКа: баланс между раввинами.

Война главных раввинов России, в которой Адольф Шаевич был обороняющимся, меня потрясла. Эти войны раввинов сейчас закончились. Раввин Лазар сделал много важного, его музей хорош чертовски. Но я скептически отношусь к такого рода вещам. Я прекрасно понимаю, что это стандарт еврейской жизни – участие в светских и политических играх, а для меня это неприемлемо. 

А фарбренген… Были у мамы с папой друзья. Дядя Роберт, ныне покойный, уехавший в Америку. И были у него друзья, та самая организация «Хама». Первый еврейский календарь в Советском Союзе был календарь «Хама», который мы напечатали на базе моего еврейского информационного центра на деньги Яна Ровнера, тогда крупного еврейского бизнесмена. Переписывались. Они вытащили меня в Америку. Первым делом они нам устроили хупу с женой, поскольку в Советском Союзе с хупой была напряженка. 

– Кто ставил хупу?

Раввин по фамилии Поло. Он очень пожилой был человек. Я подозреваю, что он уже в мире ином. В Нью-Йорке это было. В еврействе жена гораздо больше меня, еврейское традиционное местечко – Белая Церковь… Когда-то совсем еврейский город, в котором евреев-то осталось полтора человека на сегодняшний день. 

И, естественно, помимо всего прочего, притащили меня в синагогу, где Ребе выступал. Длинная очередь, толпа народа, продвигаемся, потом к Ребе. Кому-то говорит одно слово, кому-то два. Дает знаменитые доллары. Я спрашиваю: «А вот, может, вы знали Илью Марковича Фрейдина?»

– На английском?

На русском, кто ж с ним на английском из русских-то разговаривал. Фантасмагорической чистоты и грамотности русский язык! И тут очередь останавливается. Ребе минут 15 рассказывает про прадедушку все, что он про него помнил. Ему было явно приятно, это было какое-то совершенно неожиданное для него послание из молодости. Спрашивает, сколько у нас детей, чем мы вообще занимаемся, про Еврейское историческое общество, Еврейскую культурную ассоциацию, про еврейский самиздат, которым я к тому моменту командовал. А ему это страшно интересно, он же интересовался очень многим. В результате мы получаем пять долларов, а не один. Ребе говорит: «Ты один отдай, а четыре оставь себе. Вам с женой и детям».

– Каким он вам запомнился?

Ребе похож был на такую помесь Деда Мороза с Сократом. Совершенно сократовский лоб, дед-морозовская борода. Вождь, ответственный за своих людей. Он не был очень мягким человеком, он был очень правильным человеком. Интеллигент высокого уровня и, скажем так, хозяин с железной хваткой. Стучал, когда там кто-то отвлекался, я помню, посохом по полу синагоги. Понятно было, что и вытянуть по загривку тоже может, если что. Фактически Ребе превратил Хабад в то, чем он стал на наших глазах. Это была обычная, самая обычная организация, ничем не отличающаяся от остальных хасидских структур. Он был выдающимся человеком на религиозном фоне, гениальным, плюс техническое образование, физик, инженер-кораблестроитель.

Безумно жалко, что у них не было детей с женой Хаей-Мушкой. В Лаг ба-Омер проходил по еврейскому кварталу мицва-танк, и за ним – большая колонна детей. Дети, родившиеся от его благословения. 

– Вы сейчас сказали такую вещь, которая немножко не вяжется с вашим декларируемым атеизмом.

Я не знаю этого. И этот механизм никогда в жизни не стал бы изучать. Я не генетик, я не занимаюсь психологическими штудиями, это, с моей точки зрения, та часть человеческой жизни, которая неизвестна пока что ученым. Может быть, это что-то экстрасенсорное, может быть, это что-то из совершенно других сфер. Человек очень часто называет божественными вещи, которые имеют вполне земное объяснение. Из тех материй, которые ученые не изучили и понятия не имеют, как это работает, – но оно работает. Мало ли как.

Это не только у евреев бывает. Многие из моих знакомых биологов, изучавшие шаманов в Сибири, не понимали, что там было, и многие до сих пор не понимают. Были разные теории параллельных миров, куда они заглядывали, но что-то там происходит. Не случайно люди ходят к могилам святых людей. Это есть у евреев, мусульман, христиан.

– Как вы относитесь к так называемому мессианскому вектору развития Хабада?

Ребе-Машиах – это совершенно точно не идея самого раввина Шнеерсона. Он сказал тогда: «Я не могу это контролировать…» Когда ты видишь человека, который на десять голов выше окружающих, он центр всего вашего мира, и вдруг этот человек уходит, очень трудно пережить и понять, что этого человека больше нет. Я понимаю механизм, откуда взялась идея ребе-Машиаха.

Революция кончилась кровью

– Давайте вернемся из Нью-Йорка в Москву. Есть ли какие-то вещи, благодаря которым вы так много всего успеваете? 

Я мало сплю.

– Мало – это сколько?

Когда хочется спать, я сплю. Жизнь так устроена. Вчера вот сил не было совсем. В половине десятого заснул, в 12 встал, пошел работать, в половине четвертого заснул опять. В 6 встал. 

– Всегда так было или со временем к этому пришли?

Я спал от 2 до 4 часов в институте, мне некогда было. Во-вторых, завод. Примерно 6 лет проработал на металлургическом заводе в горячем цеху. Это трехсменка. Вы должны работать ночью, работать когда угодно, потом уже отоспитесь, не ваш выбор. Поэтому я спокойно сплю в любое время суток. Вот выспался сколько надо, перестал хотеть спать, пошел работать. Кроме того, я почти не смотрю телевизор, мне неинтересна куча глупостей, которые увлекают людей. Я не вхож в какие-то социальные сети, в которых я должен с кем-то переписываться, и упаси Б-же, переживать за лайки. 

– Ваш друг, телеведущий Владимир Соловьев, назвал людей, вышедших 12 июня протестовать против коррупции, «двумя процентами дерьма». Корректно это или не корректно?

Для Володи корректно. Безусловно, это его точка зрения, если кто-то считает ее некорректной, пусть попытается прийти и обидеть! Он довольно крепкий физически человек, много тренирующийся. Человек действия.

– При чем тут физическая сила?

Морду ему можешь набить? Заходи, бей! Не нравится, хоть удавись ты в этих социальных сетях. Поэтому социальные сети меня вообще не интересуют.

– Получается, кто силен, тот и прав?

Что и доказал царь Давид метким выстрелом из пращи в лоб. А если не нравится, так пиши в социальные сети. И заметьте, я еще не встречал в социальных сетях блога Голиафа, который страшно обижался бы на то, что ему засветили камнем в лоб. Любая попытка снести режим или сместить режим кончается всегда тем, что приходят мерзавцы. Революцию задумывают романтики, организуют фанатики, а плодами пользуются негодяи. Если человек дестабилизирует ситуацию, которая и так еле-еле на ниточке держится, а сорвется, вообще конец будет, то его можно назвать идиотом, а можно и дерьмом. Если он не понимает, что он делает, он тяжелый идиот. Если понимает, или просто ему весело, – дерьмо полное. Я таких слов не употребляю, я иначе все обозначаю. Поэтому, если кому не нравится, претензии – к Володе Соловьеву. 

Вот вам пример из российской истории. Царь Николай II дрянь был полная. У евреев к Николаю II свой длинный счет, за все, что он говорил и на что закрывал глаза. Да и к папе его, Александру III. Да и китайские погромы, если вспоминать Николая II, резня, включая женщин и детей, была ужасной на Дальнем Востоке. Да и война, и две мировые. 

– Плохой был царь. 

И городовые – сволочи, пьяницы, взяточники, губернаторы – половина ублюдки, абсолютно все то же самое. Про Распутина даже не говорю. Пришла революция. Мой прадедушка поддерживал революционеров, половина которых были евреи. Они думали, что настанут хорошие времена, все это кончится. Кончилось, кончилось. Такой кровью кончилось, в том числе и еврейской!..

– Известно, что после шикарных времен в любой еврейской диаспоре часто наступали времена паскудные. Не кажется ли вам, что рано или поздно нечто подобное когда-нибудь произойдет и в сегодняшней России? 

При Путине государственный антисемитизм сдох, поскольку для Путина и немцы, и евреи вполне легитимны. И он к ним хорошо относится. А бытовой антисемитизм – он есть везде! Он есть у негров, он есть у белых, он есть у англичан, есть у немцев и португальцев. Он есть в странах, где есть евреи, и в странах, где нет евреев. Мы очень наивный народ. Мы всегда надеемся на что-то хорошее. 

– Последний вопрос: вы собой довольны?

Нет.

– Есть ли одна черта, которую вы хотели бы в себе изменить? 

Мне бы очень хотелось не есть так много. Я вполне был бы этим удовлетворен. И, конечно, хотелось бы не быть таким вспыльчивым человеком, потому что мне довольно часто приходится давить в себе желание кого-нибудь удавить. Очень часто дал бы по уху человеку, но нельзя, эфир. Приходится словесно его обижать. Не был бы таким вспыльчивым, было бы легче.

Борис Эмануилов
Фото: Илья Иткин