– Вы мечтали о карьере политика с детства?
Вообще-то я хотел стать астронавтом. На всех нас когда-то произвела огромное впечатление высадка первого человека на Луну. Все, что выходило за рамки земных реалий, казалось тогда невероятно притягательным. Но уже в четырехлетнем возрасте, когда я, как все, баловался в садике, воспитательница сказала с упреком: «Разве так должен себя вести внук главного раввина Израиля?!» Я родился через год после смерти моего прославленного деда, раввина Ицхака Айзика Герцога, и был назван в его честь.
А через пару лет вспыхнула Шестидневная война, и звездой стал уже мой папа — Хаим. Помню, как перед самой войной мы с отцом рыли окоп во дворе: бомбоубежища у нас не было. И нас потом, действительно, планомерно обрабатывали пушками арабы из Калькилии, будучи прекрасно осведомлены, где именно проживает весь высший армейский состав: Шарон, Рабин, мой отец.
Ицхак «Бужи» Герцог родился в 1960 году в Тель-Авиве. Изучал юриспруденцию в Тель-Авивском университете и в Корнеллском университете Нью-Йорка. Служил в «Подразделении 8200» Службы военной разведки Израиля. Майор запаса. В 1999—2001 годах Герцог работал секретарем правительства при премьер-министре Эхуде Бараке. В 2000-2003 гг. — председатель Национального управления по борьбе с наркотиками. В 2003 году избран в Кнессет. В 2005 году назначен на свой первый министерский пост.
17 января 2011 года подал прошение об отставке с поста министра социального обеспечения. После состоявшихся 22 ноября 2013 года внутрипартийных выборов занял пост председателя партии «Авода» и Лидерa оппозиции в кнессете.
В сентябре 2015 года Герцог призвал руководство страны впустить сирийских беженцев в Израиль. В 2017 году он дал интервью арабскому порталу Elaph, заявив, что Храмовую гору надо передать под контроль Саудовской Аравии.
1 августа 2018 года Герцог был избран главой Еврейского агенства «Сохнут»
Отец был генералом, бывшим главой контрразведки, и часто выступал по радио, разъясняя сложившуюся обстановку. Через какое-то время и мой дядя Абба Эвен стал министром иностранных дел Израиля и вскоре превратился в национальную легенду. Как вы понимаете, наши семейные беседы за столом по пятницам были посвящены не каким-нибудь сплетням, а судьбе государства. И они не просто обменивались словами. С малых лет я наблюдал жизнь государственных деятелей. К примеру, когда Голда Меир возвращалась после визита в Америку, генерал Хаим Бар-Лев, близкий друг нашей семьи, вспомнил, что обещал покатать меня на самолете. В результате мы приземлились прямо у красной ковровой дорожки, где все министры, включая моего дядю, ждали прибытия главы правительства.
– Как, по рассказам очевидцев, относился ваш дедушка к тому, что его потомки уже не совсем соблюдают еврейский образ жизни?
Мой дедушка никогда не был фанатиком. Сын главного раввина Парижа, он сам был не только раввином, но и доктором наук, владел двенадцатью языками, учился в Лондоне и Сорбонне. Он был человеком умеренных взглядов, который хотел, чтобы его потомки были людьми верующими. И он своего добился: все мы — и дети, и внуки, действительно верующие люди.
– В том самом смысле, который придавал этому ваш дед?
В британской армии папа снял кипу, однако остался глубоко верующим и соблюдающим традиции евреем. Он рассказывал, как проходил пасхальный седер перед битвой за Рейн. Была чудовищная бомбежка, а папа в каком-то окопе вместе с таким же евреем откупорил бутылку вина, сказав: «В следующем году – в Иерусалиме», хотя они не были уверены в том, что вообще смогут выжить. Дедушка потом сказал папе, чтобы он каждый день читал 91-й псалом. Там говорится: «Даже если я буду ходить в долине смерти, не буду бояться зла».
– Вы ведь некоторое время провели в Америке…
С 1975 по 1978 годы папа был послом Израиля в ООН. Тогда как раз ООН принял резолюцию, приравнивающую сионизм к расизму. И отец, разорвавший этот официальный документ, попал на первые полосы ведущих газет. Дом разрывался от телефонных звонков. А папа с утра пораньше жарил мне яичницу. Я тогда понял, что надо отличать общественную жизнь от частной.
– Мысли о политической карьере появились у вас уже тогда?
То, что я рано или поздно стану политиком, было очевидно. В школе я баллотировался на пост председателя совета учеников и в конечном итоге занял его, что было исключительным событием, учитывая, что я был израильтянином, тогда как элитой школы были местные, нью-йоркские евреи. Участвовал добровольцем и в избирательной кампании кандидата на пост мэра Нью-Йорка, Эдуарда Коча.
Еще мой учитель в нью-йоркской школе Хаскель Лукштейн был одним из первых борцов за свободу отказников в Советском Союзе. В частности, он навещал Натана Щаранского до того, как тот попал за решетку. Я вместе со всеми участвовал в демонстрациях под лозунгом «Let my people go!». Отношения с Советским Союзом тогда были очень напряженными. Я рад, что все это осталось позади, потому что я действительно придаю огромное значение хорошим отношениям с Российской Федерацией.
– И все же в большую израильскую политику вы пришли достаточно поздно. Вы, внук главного раввина, присоединились к левой партии «Авода», мягко говоря, не слишком жалующей еврейские ценности.
Пока папа был президентом Израиля, я старался держаться в тени, вести себя осторожно, не спешил выдвигаться в Кнессет, чтобы не создавать щекотливых ситуаций и конфликта интересов. Я присоединился к Рабочей партии, которая на иврите называется «Авода», исключительно из идейных соображений. Наша партия всегда в первую очередь заботилась о безопасности. Во главе ее часто стояли генералы – Рабин, Барак, Мицна, Бен-Элиэзер. Мы считали — и продолжаем считать — что для сохранения еврейского большинства в еврейском государстве на все поколения необходимо расстаться с палестинцами, нас обвиняли, что мы готовы поступиться еврейскими землями. Не понимая, что это – часть политического урегулирования. Между прочим, и план раздела 1947 года подразумевал основание двух государств – еврейского и арабского.
Иудея и Самария – это истоки нашего народа, но это отнюдь не означает, что я должен все это взять себе, включая три миллиона проживающих там арабов. И Бен-Гурион еще в 1949 году говорил: «Выбирая между еврейским государством и целостностью земли, я выбрал еврейское государство». Это – дилемма всей нашей жизни, и она была всегда.
Основателем Рабочей партии Израиля был Берл Кацнельсон. Почитайте его труды! Он – первый, кто установил, что шаббат должен быть днем отдыха для евреев, и нет большего подарка еврейскому народу. И после этого считать Рабочую партию «антиеврейской»?!
– Вы еще обращались к раввинам с призывом найти достойное решение проблемы гиюров.
Меня глубоко волнует проблема ассимиляции. Если что и угрожает нашему народу, то в первую очередь эта проблема. И чтобы решить ее, нужно набраться отваги и смелости. Таким был и мой дед, не опасавшийся выносить решения на базе установленных веками традиций. Я считаю, что еврейское правительство в еврейском государстве должно принимать решение, которое бы помогло еврейскому народу избежать ассимиляции. Государство Израиль должно заботиться и о еврейской диаспоре. Я говорил об этом на конференции раввинов Европы. Это – моя главная претензия к Биньямину Нетаньяху: он бросает на произвол целые общины. Вместо того чтобы протянуть им руку.
– Под «брошенными на произвол общинами» вы подразумеваете реформистов?
Сегодня реформистские общины – вполне сионистские. Не то что были в прошлом. И наша задача – сильнее привлечь их к Израилю. Отвернуться от них сейчас было бы вопиющей ошибкой. К тому же за границей разные еврейские общины – и консервативные, и реформистские — относятся друг к другу с большим уважением.
