Илья Варламов: «В Facebook у меня вся жизнь»

– У тебя в трудовой книжке написано блогер?

Я не очень люблю себя как-то позиционировать, вообще навешивать ярлыки. Современный мир дает людям возможность одновременно заниматься многими вещами: хобби превращается в профессию, профессия перетекает в хобби. Человек может развиваться в нескольких областях, даже не связанных между собой. Я занимаюсь совершенно разными вещами – от продажи еды до журналистики.

– Хорошо, а в детстве кем мечтал стать?

Мне в жизни повезло. Всего, что хотел, я сразу добивался. Поэтому у меня не было никакой мечты. Возможно, я просто никогда не хотел многого, и мне для счастья много не надо. Так складывалось, что все мои мечты были кратковременными и быстро исполнялись. Это скорее цели, а не мечты.

Личное дело

Илья Варламов, родился в Москве 7 января 1984 года. Окончил МАРХИ. Общественный деятель, журналист и предприниматель. Автор блога на сайте, который позиционирует как свое авторское СМИ. Приложил руку к созданию рекламно-девелоперского агентства iCube и фонда «Городские проекты». Получил известность благодаря своим фоторепортажам с акций политической оппозиции в России и на Украине, а также материалам о городской среде в российской глубинке. Женат, воспитывает дочь и сына.

– Но родители-то точно мечтали видеть тебя кем-то конкретным?

Родители тоже особо ничего за меня не хотели. Они поддерживали то, чем я занимался, а я рисовал, что-то собирал из кубиков, посещал рисовальный кружок в доме пионеров, потом окончил художественную школу, педагог сказал, что у меня есть предрасположенность к архитектуре. Родители спросили: «Хочешь стать архитектором?» А мне что? Прикольно. В МАРХИ надо было сдавать только творческие экзамены: черчение, композиция, рисунок. А всего того, что сдавали в школе и чего я терпеть не мог, там не требовалось. У нас вообще очень творческий вуз – его окончили Петр Налич, Макаревич. К счастью, родители вложили в меня деньги и я занимался с хорошими репетиторами.

– Твои поездки по регионам – это творчество?

Раньше никто никуда не ездил. Ездил кто-то один, а потом всем показывал, что происходит на свете. И ему за это платили. Я сейчас этим живу. Мне платят за то, что люди не готовы увидеть своими глазами. Например, рискованно ездить в дикие племена. Я беру на себя самое опасное, чтобы вы могли сами не ехать в Мурманск, но узнать про него в моем блоге.

– По твоим материалам чувствуется, ты хочешь изменить что-то к лучшему. Ты считаешь себя патриотом?

Понятие патриотизма несколько дискредитировано, потому что его активно используют пропагандисты для сохранения текущего политического строя. У людей, которые разделяют страну и государство, к сожалению, возникают вопросы по поводу некогда священных понятий. Слово «патриот» – как георгиевская ленточка, которая раньше была символом победы, а сегодня для многих стала знаком «свой-чужой». Ее используют на войне в Донбассе, ее носят те, кто совершает нападения на активистов. То же самое касается патриотизма. Многие под словом «патриотизм» подразумевают защиту существующего политического курса от тех, кто только и ждет, как Россиюшку раздербанить, поставить на колени, и поэтому все должны сплотиться. Я не разделяю чувства патриотизма в том виде, в котором оно присутствует на страницах и в эфирах федеральных СМИ. На мой взгляд, патриотизм в определенной мере мне присущ, но он не лубочный, который нам пропагандируют. Мне очень нравятся наши люди, русская культура, но я не заключаю это в какие-то границы. Я радуюсь успехам наших ребят, где бы они ни находились. Например, Женя Чичваркин, который был вынужден уехать из России, сегодня в Лондоне делает успешный бизнес – элитный винный магазин и потрясающий ресторан. Для меня он настоящий патриот России, потому что он смог добиться там успеха и с точки зрения пиара России делает гораздо больше, чем наш МИД. Он показывает, что русские не какие-то дикари, а умные и талантливые люди, которые могут приехать в Лондон и на суперконкурентном рынке сделать успешный бизнес. При том что, с точки зрения сегодняшней политической конъюнктуры и пропаганды, он враг политического курса, поддерживает не тех людей. Или Паша Дуров. Я ими горжусь и восхищаюсь, что русская культура распространяется по всему миру. При этом я совершенно нетерпим к тем внутри страны, которые откровенно гробят, разворовывают и уничтожают русскую культуру, сносят города, подменяют идеологию, а фактически пытаются сохранить свои насиженные места и власть. Я не считаю их патриотами. В какой-то мере это враги нашей страны, они ничего не несут, они только потребляют ресурсы, в том числе и человеческие. Поэтому поддерживать их я не могу. Я патриот русской культуры и хочу, чтобы у нас всё было хорошо, но я не патриот государства в нынешнем виде, если под этим подразумевать сообщество чиновников, которые управляют нашей страной и нашими городами.

– Как специалист по развитию городских пространств несколько слов о том, чего не хватает Москве и чего Иерусалиму?

Очень не хватает участия москвичей в судьбе своего города. У них нет возможности влиять на то, что происходит в Москве. Остается надеяться, что царь будет мудр и справедлив и не сделает ничего плохого. Собянин, если убрать все его политические проблемы, как то отмена выборов мэра, которую он устроил, то он неплохой градоначальник, он смог собрать относительно сильную команду, она проводит правильные реформы по многим направлениям, но, к сожалению, ситуация такова, что, если завтра Собянин сойдет с ума и захочет заняться откровенным вредительством, то никто ему не сможет противостоять. То же самое касается любого губернатора. Никто ничего не сможет сделать, потому что у граждан нет никаких инструментов, с помощью которых можно легально на что-то повлиять. Их мнения не спрашивают, нет общественных институтов, независимых СМИ, то есть тех сдерживающих факторов, которые позволяли бы избежать серьезных ошибок. А это очень важно для общества. Потому что каким бы талантливым ни был лидер, никто не застрахован от ошибок. Когда Трамп стал президентом, мне американские друзья сказали, что ничего страшного не произошло, мол у нас настолько сильны государственные институты, что даже если обезьяна станет президентом, она не сможет ничего особо разломать. Есть независимый суд, конгресс и так далее. У нас же на всех уровнях власть оказывается у конкретного человека, и остается только молиться, чтобы этот человек не оказался самодуром и не наломал дров. Не хватает полномочий муниципалитетам. Чтобы жители могли решать вопросы своего района. Мне приходят десятки писем: помоги, у нас отменили электричку! Когда люди пишут журналистам – это последний шаг.

В Иерусалиме я был два раза. Иерусалим – очень мощный с точки зрения энергетики город. Концентрация людей различных религий и культур в одном месте всегда дает очень сильный толчок к развитию города. С Иерусалимом общаешься, как с хорошей книгой. Хорошую книгу ты перечитываешь раз пять, и каждый раз по-новому. В этом плане Иерусалим – одна из самых интересных книг. Как Библия – великая религиозная книга, где зарыты ответы на все вопросы. В плане жить в нем, он тоже, как Библия, – книга не для всех людей. Хочется чего-то попроще. Для меня это слишком насыщенный и яркий город, не хотел бы там жить, лучше его изучать периодически.

– В твоей семье присутствовало еврейство?

Присутствовало. Мацу приносили, деньги на Хануку давали. Мама шикарно готовит фаршированного карпа. Мама – русская.

– Не подумывал об израильском гражданстве?

Нет. Потому что сейчас в России обладатели двойного гражданства сталкиваются с серьезными ограничениями, например, они не могут избираться во власть, владеть СМИ.

– Твое отношение к религии?

Мне не нравятся ортодоксальные люди в любой религии. Когда человек становится религиозным фанатиком, ничего хорошего из этого не выйдет. Наверное, не стоит закидывать в субботу трамвай камнями. Я не люблю, когда религия лезет в мою жизнь, когда кто-то говорит, что мне делать. Когда дискуссия о религии табуируется. На мой взгляд, не должно существовать таких течений, когда за карикатуру тебя зарежут. Смотрите, есть физкультура, а есть профессиональный спорт, который гробит здоровье. Так и религия. Она должна помогать, а не вредить.

– Ты дружил с Антоном Носиком. Расскажи о вашей дружбе, как вы познакомились?

Мы познакомились по интернету. Если честно, я не помню, как это произошло, потому что Антон – это такой человек, с которым кажется, что знаком всю жизнь. Он был очень открытым, и я не помню, чтобы хоть кто-то подошел к нему, а он, поняв, что это человек не того уровня, отверг его. Он вообще всех знал и со всеми дружил. Он всегда старался помочь. Например, скажешь ему, что забанили в «Яндексе», он сразу звонит тому, кто может это решить. Он соединял людей. Он собрал вокруг себя тех, кто его уважал, создал много интересных команд, люди без него никогда друг друга не нашли бы. Последние годы мы с ним много путешествовали по Италии. Я впервые видел, как моя дочка, пройдя 20 км за день, продолжала с интересом его слушать. И это в семь лет! Он проводил ей экскурсии по Ватикану. У меня с институтской скамьи ненависть к классическому искусству, и я долгие годы не ездил в Италию. Антон открыл для меня эту страну и заставил полюбить классическое искусство.

– Кого ты считаешь своими учителями?

Я очень легко всё впитываю и учусь тому, что считаю полезным. Среди учителей назвал бы Артемия Лебедева, он многому научил меня в плане ведения блогов. Максим Кац – мой деловой партнер, с которым делаем многие проекты. Юрий Кокуш.

– В чем, на твой взгляд, особенность современной журналистики?

Лет 15 назад произошла первая медийная революция. Средства создания и доставки контента стали доступны. Больше нет монополии издателя. Сегодня любой может заниматься журналистикой. Я считаю себя плодом этой революции. В другой ситуации я бы ничего не сделал. Но настоящий вопрос не в том, что происходит с журналистикой сегодня, а в том, что будет завтра. Если сегодня, условно говоря, Марк Цукерберг может выбирать президента США, то дальше будет больше. У меня мрачные прогнозы. Наступит власть крупных медийных корпораций, и все мы окажемся в цифровом концлагере, который будет диктовать нам условия. Если 20 лет назад проблема журналистики была в отсутствии свободы, то сегодня все наслаждаются свободой. Но завтра может произойти смена караула. Давайте посмотрим на Facebook. Я не могу там написать, что ненавижу гомосексуалистов. Меня сразу забанят. Поэтому я постоянно думаю, как писать так, чтобы меня не забанили, ведь в Facebook у меня вся жизнь: переписка по работе, друзья, деньги, обязательства перед рекламодателями, спонсорами. И я понимаю, что уже сегодня я не могу писать в сетях, что хочу. Instagram вчера удалил мой пост из Сомали, потому что там был рынок, на котором показывали расчлененных животных. Instagram посчитал, что разделанный лосось – это нормально, а разделанная акула – нет. А недавняя история с Рамзаном Кадыровым? Его включили в санкционный список, и Facebook c Instagram удалили его аккаунты. Хотя он не нарушал их правил. Просто Цукерберг посчитал, что фигуранта санкционного списка хорошо бы забанить и в соцсетях. Человека кинули в печь без суда и следствия. В цифровой печи сожгли все твои фотографии, контакты, твой бизнес. А, может, завтра, если тебя забанят в соцсетях, ты не сможешь взять билет на самолет или купить пиво? Это страшнее цензуры. Поэтому вопрос журналистики встает совершенно по-другому. Сегодня Facebook говорит: мы будем определять, что такое фейк-ньюс. RT – мерзкая путинская пропаганда, поэтому мы будем ее везде банить. Какой-то чувак решает: это фейк, а это не фейк. То есть я как журналист должен думать, что написать, чтобы не напали верующие, не заблокировали в соцсетях и еще, чтобы не оскорбить какие-то меньшинства, о которых я знать не знаю. Если совсем примитивно обобщить, то источник всех проблем – монополия. Когда потребитель не может влиять на то, что происходит. Обществу важно не упускать руль и иметь возможность так или иначе влиять на процессы в стране. Гордыня и пороки правителей растут не бесконечно, а до того момента, пока им позволяет общество. Когда-то общество позволило сжигать евреев в печах. А если бы тогда были общественные силы, способные противостоять, этого не произошло бы.