Андрей Макаревич и Саша Галицкий: После них — хоть потоп!

– Андрей, вы в первую очередь считаете себя не музыкантом, а художником. Почему?

Андрей: Потому что, во-первых, меня этому учили. В отличие от музыки, которой меня практически не учили. 

– Как так? 

Андрей: Музыке меня учила жизнь, влюбленность в английский бигбит. А рисовать меня учили в московском архитектурном институте – в те годы это делали замечательно. До этого я постоянно учился у своего отца, каждый день видел, как он рисует. Рисовал он дома. Он был архитектор, художник-оформитель, он был потрясающий график. Не выставлялся, хотя был членом союза художников.

– Почему не выставлялся? 

Андрей: Не знаю. Думаю, процесс его интересовал больше, чем результат. Рисовал для своего удовольствия, чтобы показать друзьям. Огромное количество в нашей с ним комнате лежало его работ, мама все время устраивала скандалы: уже проходить там было невозможно. Все происходило на моих глазах – это очень хорошая школа. И вообще мне это нравится. Рисовать.

– Вы рисуете котов, а сами их не любите…

Андрей: Вы все время почему-то хотите найти сюжет.

– Кто – мы? Журналисты?

Андрей: Вообще, человечество, люди: «А что вы рисуете?».

– Но вопроса вы мне закончить не дали. У психологов есть такое упражнение: детям снятся кошмары – нужно их нарисовать. И они исчезнут. Кошмары, а не дети.

Андрей: Я недавно заметил, что уже вышел из детского возраста. Нет, не могу сказать, что не люблю котов. Вот кота Саши Галицкого терпеть не могу: он очень невоспитанный. 

Саша: Он просто орет фальшиво. 

Андрей: Вообще же все коты, тигры, гепарды, пантеры – невероятно красивые животные. 

– А собаки?

Андрей: Да нет некрасивых животных! 

Саша: Мой кот просто фальшивит, поэтому Андрей его не любит. У него (у кота) просто проблемы со слухом. Когда звонит телефон, он все время хочет отвечать. Орет постоянно.

– Андрей, возвращаемся к объектам художества? 

Андрей: Да я совершенно не думаю о том «что». Мне гораздо важнее «как». А что послужило темой – совсем не важно. 

– Ну да, по Жванецкому: «Вам нравятся дети или сам процесс?» Но, если серьезно, любой процесс должен вести к тому или иному результату. 

Андрей: Да, видимо, я, в отличие от папы своего, ценю и результат, не только процесс. Люблю, чтобы любое дело было доведено до конца. Просто рисовать картинки и складывать их дома довольно странно: очень скоро не останется места для твоего быта. Но, надо сказать, и времена изменились. Сейчас выставиться гораздо проще, чем в советские годы.

– Почему? 

Андрей: Потому что раньше ты не мог просто прийти и сделать выставку. Надо было быть членом Союза художников, худсовет должен был эту выставку принять, сделать какие-то замечания, поправки… Я думаю, что именно это отец не хотел проходить – какие-то идиоты будут сидеть и решать, что выставлять можно, а что – нельзя. Ну а сегодня, слава Б-гу, этого нет. Пока. Поэтому я себя чувствую абсолютно свободным. 

– «Пока»?

Андрей: Жизнь, знаете ли, вообще конечна…  

– Отец переживал, что кто-то за него решал вопросы, связанные с творчеством? 

Андрей: Не думаю, чтобы приходил в восторг. Он с этим сталкивался – делал международные выставки как архитектор. Это были промышленные выставки. Обязательно приезжала партийная комиссия, принимала все это дело со свойственным ей партийным идиотизмом. Я запомнил один эпизод, которых было множество. На выставке в обязательном порядке висела какая-то цитата из Ленина, она была написана белым шрифтом по голубому фону. Члены комиссии возмутились: «Вы что, с ума сошли? Должно быть белым по красному!»

– Еще бы: белый и голубой – израильские цвета. 

Андрей: Не думаю, что они об этом знали и именно это имели в виду. Но почему можно по красному, а нельзя по голубому или желтому? Идиотизм не объяснялся. Папа этого очень не любил, и я это очень не люблю.

Горький в виде рыбы

– Перейдем к делу? 

Саша: А какое у нас дело сегодня? 

– Напоминаю: выставка открывается. Совместная. Ваша. «Ты помнишь, как все начиналось?»  

Саша: Мы с Андреем познакомились на Всемирном конгрессе дураков товарища Славы Полунина. Проходил этот конгресс в 2008 году в московском Театре имени Наталии Сац. У меня в фойе проходила «Дурацкая выставка». Много работ висело на стенках. Надо заметить, и оформлена выставка была по-дурацки. Мне Андрей до сих пор не может забыть и простить: работы висели в прозрачных файлах, а сверху крепились плечиками.

– И что в этом криминального? 

Андрей: Его оформление совершенно не работало. Картинка должна быть определенным образом подана, чтобы можно было ее нормально увидеть; хорошо освещена. Но сами картинки были совершенно чудесные. А Галицкий стоял тут же, рядом со своими работами, со свирепым лицом. Я сначала подумал, что он – мрачный сумасшедший. Оказалось – сумасшедший, но не мрачный. 

Саша: В общем, Андрею почему-то понравилось то, что я делаю. 

Андрей: Когда тебе нравится то, что делает определенный художник, возникает желание показать ему то, что делаешь ты. 

Саша: И вот так пошло-поехало. Потом Андрей несколько раз приезжал в Израиль. Предложил мне попробовать вместе порисовать. Договорились на удобное для обоих время. Тоже мне проблема: беру билет – приезжаю. Явился к нему домой, мы выпили водки.

Андрей: Поразительно мы были молоды и беззаботны. Это случилось 7 лет назад. Он приехал просто порисовать – у нас темы еще не было. 

Саша: Мы начали с того, что решили краску вылить на лист. Вылили краску, начали ковырять; один тронул, второй тронул – мы еще не очень себе представляли, как можно работать вместе и что из этого получится. 

Андрей: Потом по ходу родилась идея – выставка «Котабласы», которую мы делали в «Розе Азора». Она, выставка, была очень позитивно встречена московской прогрессивной общественностью. 

– То есть все три человека, которые на нее пришли, остались довольны? 

Андрей: Знаете, ее всю купили. 

Саша: Да, она вся раскупилась. Когда я вернулся в Израиль, мне звонили из галерей и спрашивали, остались ли еще работы из этой серии. Говорил, что сейчас нарисую и пришлю, но было поздно. Это – первая выставка. Она была посвящена благодарности Б-гу за котов и благодарности котам…

– За Б-га? 

Андрей: Б-гу – за те ситуации, в которые коты попадают. 

Саша: А через пару лет возникла вторая выставка, она называлась «Горький. На дне». То есть Горький на дне присутствовал на всех картинах. Рисовали мы здесь, в Израиле, тогда Андрей и поругался с моим котом Гато – нашим третьим соавтором. В общем, мы устроили такую рыбную творческую неделю. Взяли цитаты из Горького, из пьесы «На дне», но не те, что мы учили в школе, а совершенно вырванные из контекста. Сегодня они странно приобрели пророческий смысл. Например: «Старик, почему ты до сих пор лжешь?». И при этом мы, естественно, не забывали и об образе классика. Максим Горький у нас все время присутствовал. Он лежал в виде рыбы. На дне. Выставка проходила в «Розе Азора», у всех были накладные усы. А третья выставка откроется прямо сейчас, примерно через сорок минут.

Андрей: Мне очень нравится подход Галицкого к работе – он очень хорошо компенсирует то, чего мне не достает. Мне, например, достаточно испытать какую-нибудь эмоцию по поводу поставленной задачи. А Саша себя готовит серьезно. Начинает читать, выискивать информацию. Готовясь к нынешней выставке, перелопатил кучу материала по поводу Потопа. Ветхий Завет мы все читали, но масса раввинов во всякие времена еще писали свои толкования. Галицкий все это внимательно прочитал.

– И ты что-нибудь там понял, Саша?

Саша: Я вычитал много интересного. Например, что Ной сначала послал искать землю не голубя, а ворона. А ворон сказал: «Ты посылаешь меня искать землю, потому что хочешь спать с моей воронихой». Понимаешь? То есть приревновал. Всякие другие истории. Какой-то огромный великан, привязанный снаружи, который внутри не помещался, но находился неподалеку. 

– Любите вы, Андрей, совместные проекты. В том числе – международные. Музыкальные. 

Андрей: Вы – про Мишу Голдовского? Мне приятно страшно. Когда он поет мои песни на иврите, внутри от гордости раздуваюсь. Любому писателю приятно держать в руках свою книгу, изданную на иностранном языке, автору песни – слышать свою песню на иностранном. То есть, получается, ты не ограничен тем кусочком суши, где живут соотечественники, а тебя могут еще услышать, увидеть и прочитать другие. Это замечательно. Тем более, что Мишка исполняет мои песни абсолютно по-своему. Совершенно не пытается меня имитировать, поэтому получается совсем другая песня. Мне такая работа очень интересна.

– Вам вообще многое интересно. С Мишей Голдовским – иврит-русский, потом – идиш…

Андрей: Был уже идиш-2. А сейчас я еду в Вильнюс с Володей Тарасовым делать совсем уж авангардную историю. Свободный джаз – никогда не пробовал такую музыку играть. Она ничем не связана, кроме взаимопонимания музыкантов.

– Так это же и есть классический джаз?

Андрей: Ничего подобного. В классическом джазе есть каноны, гармония, размер, квадрат в конце концов. Здесь – нет.

Саша: Я вообще не понимаю, что это. Один музыкант чего-то делает, а потом другой подхватывает и куда-то ведет…

Андрей: В обычном джазе музыканты договариваются о какой-то схеме. А здесь – полная импровизация. То есть, допустимо все совершенно. А я хочу еще соединить эту историю со стихами. Не с пением, а именно со стихами. Посмотрим, что получится. Два концерта уже объявлены. Один – в Вильнюсе, один – в Москве. Примерно, как здесь: все придумали, осталось только нарисовать.

В панаме у пианино

– У вас же свой клуб имеется. Как функционирует? 

Андрей: Тьфу-тьфу, стучу по дереву. Он окупает себя.

– Что там происходит?

Андрей: Там происходит много всего разного. Помимо обычных концертов, там проходят джем-сейшены, детские джем-сейшены, существует детская школа стэпа, которую ведет известнейший стэпист, поставивший «Зимний вечер в Гаграх». Проходят у нас вечера сальсы и многое другое.

– И кто же занимается организацией всех этих мероприятий? 

Андрей: Вокруг хороших людей собираются хорошие люди, а вокруг г…на собирается всякое г…но. У меня хороший клуб, советую вам его посетить. За год он стал ячейкой культовой – места надо заказывать. В клубе два зала, в одном – сорок мест, в другом – пятьдесят. Посетители говорят, что чувствуют себя как дома. Такая домашняя история. 

– То есть люди пьют, едят и при этом слушают музыку?

Андрей: Да, причем перестают есть, когда начинается музыка, хоть никто их об этом не просит. В других заведениях я подобного не замечал, а у нас это так.

– Саня, а ты как к музыке относишься?

Саша: А как можно к музыке относиться?

– Или хорошо, или плохо, или не относиться вообще. 

Саша: В детстве я учился играть на пианино и ненавидел это страшно. Все время на меня надевали белую панамку и надо было идти в музыкальную школу. Выезжали на курорт – вместо того, чтобы идти на Днепр, мама находила музыкальную школу, опять в панамке меня туда водила. И я сидел в пустом зале и играл какие-то гаммы. Я учился в Гнесинской школе, но долго там не выдержал. 

– А слух?..

Саша: Слух хороший. Но про уши свои боюсь говорить: Макаревич все собирается приготовить их в соусе. Не хочу лишний раз про уши напоминать. 

– Андрей – художник и музыкант. А ты – просто художник. Правда, еще по дереву стучишь.

Саша: Я художник-стукач. Это у меня получается лучше, чем гаммы.

– Не просто стучишь, а учишь пожилых людей резьбе по дереву. В домах для престарелых. 

Саша: Замечательные люди, чуть моложе Ноя. Я их учу и сам многому учусь у них. 

– К вопросу о Ное. Что за наглое заявление: «После нас – хоть потоп»?

Саша: Я написал: «Допотопные люди, ваша жизнь кончилась. Сегодня объявлен потоп».

Андрей: Ну да, с сегодняшнего дня жизнь начинается послепотопная.

– У вас с некоторых пор два дома – Россия и Израиль. Что изменилось? Каковы первые впечатления?  

Андрей: Об Израиле? Знаете, я здесь так часто бывал и бываю, что первые впечатления – далеко не первые, а принципиально новых не возникает. Разве что, знания расширяются. Конечно, поразительно, с какой скоростью идет строительство.

Саша: Мы с тобой и ковчег очень быстро построили. 

Андрей: Мы же с тобой здесь работали, поэтому взяли израильский темп. 

– Шутки шутками, но как вы эту выставку делали?

Саша: Нарисовали картины, вставили в рамки, повесили на стенку. 

– А как рисовать в две руки?

Саша: Один начинает – второй продолжает.

Андрей: А первый орет: «Стой-стой! Испортишь!» 

Саша: Очень интересный процесс. Всегда приятно с Андреем Вадимовичем работать. 

– Андрей, вам тоже приятно вдвоем работать? 

Андрей: Смотря с кем. С Сашкой – это хорошо. 

Саша: Андрей придает мне уверенности. То есть ты работаешь, а у тебя есть еще два глаза, которые с любовью, уважением и пониманием процесса смотрят со стороны. И ты уже не понимаешь, твои эти глаза или Андрея. 

Андрей: Мы, кстати, ни одного листа бумажного не запороли.

– Потому что талантливые?  

Андрей: Потому что боялись запороть.