– В МГУ периодически проходят встречи с представителями разных религий. Кто их организовывает?
Это мероприятия, которые проходят на базе философского факультета. Так как на факультете есть кафедра религиоведения, несколько раз в год устраивается круглый стол, где обсуждаются те или иные темы, связанные с религиями.
– Например?
Диалог между конфессиями, диалог между национальностями. Несколько раз я там выступал с докладом. Это всегда происходит в формате нахождения общих знаменателей между разными взглядами. На мой взгляд, тот факт, что нет дебатов или споров, – это хорошо.
– Почему? «В спорах рождается истина».
Практика показывает, что никого ни в чем убедить невозможно. Во-первых, это на публичной площадке, и никто не хочет выглядеть проигравшим. А во-вторых, потому что у людей с годами сложились убеждения, и они не будут готовы после дебатов, длящихся час-два, эти убеждения менять.
– В МГУ довольно много студентов-евреев. Для них создана как бы ячейка?
Это как раз то, чем мы занимаемся. Эту идею я вынашивал еще в бытность преподавателем в «Месивте». МГУ – это огромный вуз, несоизмеримо больший, чем все остальные высшие учебные заведения Москвы. Когда я ездил на ежегодную конференцию посланников Ребе, всегда останавливался на шаббат у своего друга, живущего неподалеку. Это мой давний приятель, один из первых раввинов, которых я встретил в своей жизни. Я делился с ним идеей, он меня поддерживал, но, честно говоря, не знал, как подступиться к этому проекту.
В те годы не было особого сотрудничества между еврейской общиной и МГУ, да и само заведение казалось неприступным. Туда даже зайти невозможно без пропуска. Ни в учебные корпуса, ни в общежития. Но так повернулась жизнь, что я закончил работать в школе. И я подумал: выйду в свободное плавание, поищу вокруг университета какие-то места.
– Чем увенчались поиски?
Помню, как в первый раз вышел из метро «Ленинский проспект» (не знаю, почему поехал туда, а не на «Университет»). Там красиво – Воробьевы горы, улица Косыгина, все это. Зеленый район. Начал думать, как бы мне туда переехать. Доллар был еще по 30, жутко дорогие квартиры, и чудом удалось найти какую-то квартиру более или менее адекватной цены для района. Я туда переехал, начал искать помещение. Был дикий спрос на недвижимость. Одно помещение я не успел снять – меня опередили. Другое – было весьма симпатичное, на Андреевской набережной, среди парка, но… в монастыре. Подумал, лучше поискать еще что-то (смеется). В конце концов нашелся подвальчик в 10 минутах ходьбы от метро «Университет». То есть оно было ближе, чем все, которые я смотрел до этого. 100 квадратных метров, стоило 110 тысяч рублей в месяц. Тому, откуда брались деньги, я до сих пор не могу найти логических объяснений. Это было чудо.
– А в чем проблема? Идете к раввину Берлу Лазару: «Дайте нам денег, пожалуйста».
Нет-нет, у нас был уговор (по такой системе работают почти все центры Хабада в мире): бюджет общины находится на плечах того, кто там работает, то есть на плечах раввина, мне помогают с личными расходами.
– Помещение есть. Что дальше? У вас был какой-то готовый план действий? Примеры для подражания?
В Хабаде есть немало раввинов, которые именно в кампусах работают. В 1982 году Любавический Ребе отправил в университет Пенсильвании р. Менахема Шмидта. Он там достаточно долго работал один. Еще раньше, в 1969 году, Ребе послал р. Шломо Кунина в Калифорнию открыть Хабад в Университете Калифорнии Лос-Анджелеса. В 1972 году – в университете Калифорнии Беркли и в Университете Калифорнии Сан-Диего. Сегодня там уже сотни раввинов. Но в 60-х годах это был один человек. До сих пор во многих огромных университетах Америки работает один человек. В больших университетах, как, например, Колумбийский университет, где была учреждена Пулитцеровская премия по журналистике, работают двое раввинов – один из них мой друг Йона Блум. В университете Принстона два эмиссара. В Гарварде, по-моему, тоже два: один в Гарварде, второй в MIT. И так далее.
– Какие задачи ставятся перед раввинами в американских университетах?
Дом вдали от дома. Это не только тфилин, это не только мезуза, это не только зажигание субботних свечей и кидуш в шаббат. Это возможность дать еврейскому молодому человеку определиться со своей идентификацией. Понять, откуда он пришел, какие у него предки, какую культуру и историю, традиции они несли сквозь века, много тысяч лет. И какую перспективу на будущее дает это огромное богатое наследие. У молодого человека возникают мотивация и чувство сопричастности.
– Вернемся к вашей карьере. Вы сняли помещение…
Как это удалось профинансировать, до сих пор понять не могу. Один человек позвонил, попросил обучить сына ивриту. Я сказал, что мне платить не надо – пусть пожертвует на общину. Потом другой человек позвонил и попросил подготовить сына к бар-мицве. И когда пришел день оплаты аренды, я поехал к нему.
– И?
Этот человек сказал: «Я начну помогать, не знаю, получится ли навсегда, но начну. Все оборудование, которое тебе надо для общины, – столы, стулья, мебель, книги – будет за мой счет». На тот момент это были космические для меня деньги, около миллиона рублей.
– Вы отправляетесь в университет, заведение нерелигиозное и в каком-то смысле противоречащее посылам иудаизма. Кто давал вам напутствие, кто ставил границы?
Я всегда напутствие получал от Любавического Ребе, из его трудов. У Ребе была очень ясная точка зрения на этот счет: Тора с наукой не входит ни в какой конфликт. Если есть места, где Тора и наука конфликтуют, то это значит, что либо наука с чем-то где-то до конца не разобралась, либо человек, который изучает Тору, что-то не до конца понял.
Мамаш Скалка
Поэтому Ребе всегда поддерживал стремление заниматься наукой. Наука – это исследование природы мира. Философия исследует мышление, сознание человека. Физика исследует физические процессы и так далее. У Торы немножко другие цели. Тора не исследует природу, Тора исследует взаимоотношения человека с Б-гом. Всевышний сотворил природу, поэтому наука с Торой должны быть абсолютно гармоничны.
– Тем не менее в СССР как минимум академические круги считались антитезой и альтернативой религии. Пресловутый «научный атеизм» преподавали повсюду.
В Америке и Израиле я знаю очень много профессоров, которые глубоко религиозны. У нас был такой в гостях год назад. Еврей из университета Мичигана, занимается электротехникой и информатикой, соблюдает и шаббат, и кашрут. Несколько месяцев назад он вошел в Совет Российской академии наук.
– Так что с подвальчиком-то?
Мезузу прибили. Но я все еще не имел понятия, как подступиться к МГУ. Начали собираться евреи из близлежащих районов, что было неплохо. Спустя года полтора я читал журнал «Москва–Тель-Авив». Там была рубрика «Jewish Boy и Jewish Girl». Их фотографировали, о них рассказывали. Листаю номер, и там написано: «Jewish Girl – Алина Жуковская. Активист еврейского клуба в МГУ». Начал я ее искать через социальные сети, написал сообщение. Был уверен, что она проигнорирует. Но я получил от Алины очень заинтересованный ответ. Она приехала, мы поговорили, я спросил, как дела в университете. Она сказала, что очень удручена тем, что студенты в МГУ достаточно индифферентно относятся к еврейским тусовкам, в отличие от МГИМО, где довольно активная молодежь. Алина рассказала, что собирает круглые столы, «Кто еврей – по маме или по убеждениям?», например. Или «Как смотреть на конфликт на Ближнем Востоке, кто прав и кто виноват». Это были политологические темы, по ее специальности. Я предложил помощь в дальнейших проектах и попросил ее подключиться к нашей работе.
– Процесс пошел.
Потихоньку. Делали кальянную вечеринку, инициировали уроки по Торе. Людей было единицы. На уроки вначале никто не приходил. Мы решили устроить большую студенческую Хануку и арендовать «Шоколадницу», которая прямо рядом с кампусом находится. Я не мог закрыть полностью кафе и подвергать компанию потерям. Тогда работала кошерная «Шоколадница» на Маяковке. И я предложил: делаем мероприятие на 100 человек, покупаем еду в кошерной «Шоколаднице» и кормим в некошерной. И все выигрывают от этого.
– Сработало?
Мы сделали праздник, пришло больше 100 человек. Потом мы съехали со старого помещения. Надо было расти и двигаться вперед, делать что-то более привлекательное для ребят. Напротив старого помещения был построен новый дом. Дорогой и красивый. Очень близко к МГУ, только дорогу перейти. Соседнее здание с новыми корпусами. Это был жилой дом.
МГУ – это город внутри города, со своими поликлиниками, своими магазинами. Оттуда при желании можно не выходить, это город, в котором находятся десятки зданий. Каждый факультет – это здание. Каждый факультет по размеру как МЕОЦ. Я понял, что следующее помещение должно быть именно в том месте. Цены были очень высокие, но тогда как раз грянул кризис 2014 года. Многие арендодатели стали более лояльными.
– Сколько вы сегодня платите?
420 тысяч рублей. Параллельно с планированием нового помещения, раввин Лазар направил письмо ректору В. Садовничему, в котором он просил поддержать инициативу еврейского центра. Мне позвонили и предложили встретиться с заместителем декана философского факультета, Алексеем Козыревым. С того момента началась наша дружба с этим факультетом. Там я вел факультативный спецкурс «Философия Маймонида». Я взял Рамбама за опорную точку и подготовил курс.
– Студенты вопросы задают?
Про второе пришествие. «А как же вы не ждете второго пришествия?» И я понимаю, что многие вообще ничего не знают о еврействе. Вопросы о «пришествии» я пока оставляю. Мне кажется, я должен начать с другого – я должен рассказывать, каким огромным богатством мы обладаем. Это прикладное наследие, которое можно использовать в жизни.
Много других вопросов есть: как мы смотрим на то, что происходит в Израиле? Что происходит в отношениях между Западом и Россией? Каждый интересуется своей тематикой. Главное, что мне нужно до них донести, что еврейство – это классно, это красиво, это эстетично.
– Как в анекдоте, «во-первых, это красиво».
Во-вторых, это хорошая семейная жизнь, мудрая, без стрессов. Это что-то созидательное и вечное.
– А что там за история была со студентом, которому не дали сдавать экзамен из-за кипы?
Ему сказал преподаватель, что кипа – религиозная принадлежность и ее ношение противоречит уставу университета. Он пошел в деканат, ему сказали: «Парень, извини, найдем другого преподавателя, более лояльного. Он все примет». Самого профессора я не знаю, но мне кажется, что он человек, который имеет достаточно большой след советского сознания. Я знаю, что ребята ходили в университете до этого в кипе.
Я хотел снизить градус накала страстей этого кейса, потому что в постсоветское время в МГУ не было антисемитизма. Нельзя весь МГУ обвинить в антисемитизме.
– А что сами студенты говорили?
Был большой опрос в паблике МГУ. Это огромный паблик «Подслушано в МГУ». Там около 56 тысяч человек.
Точка зрения большинства была такой: единственная вещь, которую в МГУ должны контролировать, – это получение качественного образования. Пусть студенты сами решают, в чалме им ходить, в кипе, без кипы, с крестиком или без крестика. И этот взгляд меня порадовал.
– А есть в МГУ конфессии, которые находятся внутри кампуса?
Исторически сложилось, еще до революции, что в МГУ есть церковь. Одна в старом кампусе и другая на смотровой площадке. А так больше нет религиозных организаций. Опять же, запрещено уставом. Сейчас новый кампус застраивается. Есть слухи, что там будет место для основных конфессий России.
– Сколько студентов посещают ваши мероприятия?
Несколько десятков. Из последних достижений могу похвастаться тем, что нашлись ребята, которые взялись афишировать наши мероприятия на достаточно глобальном уровне. Нас начал рекламировать крупнейший паблик МГУ. Соответственно, 80-90 % студентов о нас будут знать.
– Подсуммируем: что вы можете предложить еврейскому студенту?
Четыре вещи: занятия, тусовки, путешествия, знакомства и, конечно, еще один дом вдали от дома.
