Между ХАБАДом и реформистами, или Каша вместо науки

Наш автор остался недоволен нашумевшей статьей о месте, которое занимают любавические хасиды в жизни современных российских евреев. Почему не стоит цитировать Ходоса, кто из крупных раввинов занимался каббалой, и только ли хабадники строят города и умеют пользоваться СМИ.

Пару недель тому назад начал тут и там натыкаться на ссылки, ведущие к статье «Портрет на стене и шпроты на хлебе: московские евреи между двумя “сектами”» авторства Галины Зелениной, журнал «Государство, религия, церковь в России и за рубежом», № 3, стр. 121–169. 40 страниц — это очень много, столько в наше время вообще не читают. Но подкупило то, что на стр. 136 упомянута моя фамилия. И я прочел. 

Герой рассказа О. Генри оправдывал себя тем, что, обворовывая жертву, он всегда хоть что-то да оставлял ей взамен: фальшивый самородок, поддельную Джоконду или хотя бы надежду. Я за свои полчаса получил разлитие желчи.

Статья — о «нескольких центральных идеях и практиках любавического хасидизма (…) наряду с его идеологическим антиподом — реформизмом». Реформизм, по умолчанию, представляется легитимным направлением иудаизма. В статье говорится о «нескольких десятках» реформистских общин на территории бывшего СССР. Ни размеров этих общин, ни масштабов охвата своей деятельностью местного еврейского населения, ни характера деятельности, если она ведется. Ничего. Правда, нужно сказать, что и о деятельности ХАБАДа никакой подобной информации не предлагается. Нам просто рассказывают о том, что ХАБАД преуспел. И обещают разоблачение фокусов. 

Для начала ХАБАДу предъявляется обвинение в сектантстве. Признаки секты: «установка на активную миссионерскую деятельность; претензия на роль элиты всего иудаизма; убежденность в том, что седьмой любавический ребе — глава поколения и духовный наставник всех евреев». 

Но дело в том, что последний раз «активная миссионерская деятельность» была чисто хабадской фишкой в начале 80-х годов прошлого века. А с тех пор успела превратиться в чуть ли не обязательную дисциплину во всех уважающих себя направлениях иудаизма. Что же касается «претензии на роль элиты всего иудаизма», то тут не знаешь, кого раньше цитировать — глав ведущих литовских ешив или духовных вождей сефардского еврейства. Каждый, кто хоть что-то знает о хороших еврейских манерах, подтвердит: любое направление иудаизма считает себя единственно верным и претендует на роль элиты всего иудаизма.

Остается, цитирую, «убежденность в том, что седьмой любавический ребе — глава поколения и духовный наставник всех евреев». Так на этом весь хасидизм держится. А с обвинениями хасидизма в том, что тот — секта, уже лет 200 как покончено. 

Далее следует новая серия «особенностей, работающих на образ секты». Во-первых, «мессианство». Ничего, что это — одна из основ еврейской веры. Ничего, что добрая половина религиозных сионистов видит в Государстве Израиль «начало Избавления». Ничего что каждые несколько месяцев еврейская пресса делает достоянием гласности слова того или иного великого раввина, не имеющего отношения к ХАБАДу, о скором приходе Машиаха и необходимости всеми силами способствовать его скорейшему приходу. 

Трудно избавиться от впечатления, что автор просто не в курсе дела. Это впечатление в разы усиливается, когда видишь ссылки: «ХАБАД — иудейская секта, построенная по клановому принципу, во главе которой стоит “крестный отец” — Любавический ребе»; «ХАБАД — иудеонацистская ультраортодоксальная секта»; «члены секты ХАБАД являются приверженцами каббалы (мистического учения в иудаизме) и владеют ее тайнами на профессиональном уровне» и мн. др. Весь этот бред академично именуется «мнением части еврейского сообщества». 

С помощью элементарного гугления выясняется, что «часть еврейского сообщества» — это один человек. Успевший креститься экс-глава харьковской реформистской общины Эдуард Ходос. Его статьи размещены едва ли не на всех черносотенных сайтах на русском языке. Такая вот «часть еврейского сообщества».

Генетическая память

Вслед за этим летят три дополнительных обвинения. Сначала в том, что якобы «люди, причастные к еврейству» усматривают в «культе ребе нарушение заповеди о несотворении кумира». Обвинения в том, что «культ ребе является нарушением запрета создавать кумира», безусловно, звучали и звучат. Но ни разу они не звучали из уст людей, действительно имеющих отношение к еврейству. Хабадников тут и там обвиняют — зачастую справедливо — в утрате чувства меры и хорошего вкуса. Но, естественно, не в нарушении одного из наиболее фундаментальных запретов иудаизма. Иначе совершенно невозможно было бы объяснить то, что ХАБАД остается интегральной составляющей ультраортодоксального еврейства, что неоднократно упоминает автор статьи.

Второе обвинение безобиднее — в «милитаризме риторики ХАБАДа 90-х». Того милитаризма не больше, чем в риторике любого скаутского движения. А речь идет именно о хабадских скаутах — «Цивот а-Шем». Непонятно только при чем тут 90-е? И в 80-х была та же риторика. И в нулевых осталась.

И наконец, третье — «приверженность лурианской каббале» и, страшно подумать, «эзотеричность хабадского учения». То, что все еврейство последние полтыщи лет буквально пронизано лурианской каббалой, общеизвестно. «Леха доди» в пятничной молитве — это лурианская каббала. Виленский гаон был типичным лурианским каббалистом. Лешем был великим лурианским каббалистом. Раввин Кук был лурианским каббалистом. И вовсю «пользовался каббалистическим языком», говоря словами автора статьи.

На этом обвинительный приговор временно обрывается. И начинается обещанное разоблачение фокусов: как же ХАБАДу удалось добиться того, чего удалось добиться в России, и почему это не удалось несравненно более перспективным во всех отношениях реформистам?

Галина Зеленина обещает: «Нас будет интересовать не логистическая и политическая сторона дела — обогащение вследствие привлечения крупного спонсора (Леви Леваева, с 1993 года) и альянс с государственной властью вследствие удачной конкуренции с другими структурами» (стр. 124). Поэтому все это начинает интересовать автора только на стр. 133, где приводятся цитаты из интервью с реформистскими деятелями. Например, бесконечно трогательное: «Если бы у российских реформистов появился свой Леваев, возможно, карта еврейской России выглядела бы иначе». 

Для затравки читателям предлагается разобраться, какая из «деноминаций» лучше знакома нынешним российским евреям на уровне — внимание! — «генетической памяти советских евреев». Это оборот не из публицистической статьи, а из претендующего на академичность религиоведческого исследования. 

История распространения хасидизма на просторах Российской империи описана в профессиональной литературе в мельчайших деталях. Как, собственно, и история распространения реформизма. Но это было бы слишком просто. Зеленина предпочитает опросить аж 600 человек, для того чтобы прийти к сенсационному выводу: почти никто из доживших до этой прекрасной поры ничего толком о еврействе не знает.

На самом деле, автор немного опоздала. Я говорил не с сотнями, но со многими десятками пожилых советских евреев в конце 80-х. Практически все они совершенно точно знали и к какому направлению принадлежала их семья, и в синагоге какого направления молились их папа и дедушка, и синагоги каких еще направлений были в их местечке. Страшно подумать, что у них творилось на генетическом уровне.

Еще одно потрясающее открытие, приведенное в статье: те, кто вырос в боярской Румынии (Черновцах), знают о еврейских делах больше, чем те, кто рос в то же время в Советской России. «Черновцы, — пишет исследователь, — исключение». Это ей, видимо, в Белокаменной львовяне не попадались, вильнюсцы, рижане. Черновцы — ни разу не исключение. Вполне себе типичный город со значительным еврейским населением, оккупированный советской властью только в 1940-м. Нет, вру, не типичный: несравненно более хасидский, чем моя родная Рига.

Майонез из березового сока

По ходу исторического экскурса в адрес ХАБАДа отпускаются все новые обвинения: агрессивность, узурпаторство, ориентация на деньги, общее бескультурье. Обычно подобные эпитеты раздавали благообразные дедушки из гэбэшных двадцаток, кормившиеся при синагогах с помощью всех возможных некошерных гешефтов. И их подельники, чуть помоложе и понаглее. Люто они все ненавидят хабадников за то, что деньги за чтение кадиша стали в синагогальной кассе оставаться, а не в кармане оседать. Нету прощения за такую экспансию!

И вот, наконец, начинается лютый анализ собственно стратегических и тактических преимуществ ХАБАДа: «Так, несмотря на свойственный ультраортодоксии антисионизм, сразу же после образования Государства Израиль любавические хасиды основали там свои центры: Кфар-Хабад, позже — Кирьят-Малахи и другие». Вот цанзские хасиды из Нетании удивятся, когда узнают, что их района не существует. И бобовские — в Бат-Яме. И серт-вижницкие в Хайфе. А уж что будет с сатмарскими в Бейт-Шемеше — страшно подумать. 

«Руководство ХАБАДа широко использовало и использует прежде всего новейшие медийные технологии не только для коммуникации со своими хасидами, но и для информирования о себе максимально широкой аудитории». Это даже не 80-е, это 70-е. С тех пор все еврейские религиозные круги прекрасно научились пользоваться СМИ и с удовольствием это делают.

А дальше автору вдруг удается нащупать что-то важное и интересное: «Современный российский ХАБАД в своей деятельности и саморепрезентации использует американский опыт и принципы и добавляет новые стратегии». Ну конечно же! В России ХАБАД использовал богатейший опыт, дорогой ценой приобретенный во время долгих десятилетий реанимации американского еврейства. Этот опыт оказался просто бесценным и востребованным в постсоветской России больше, чем где бы то ни было еще.

Впрочем, статья срочно переключается на доказательство несостоятельности-де претензий ХАБАДа на значительную роль в истории российского еврейства. Упоминаются «непростые» отношения приехавших на заре перестройки «варягов» с выжившими в условиях подполья местными кадрами. Вместо того чтобы попробовать разобраться, что было полезнее на тот момент для российского еврейства — умение строить общины, находить финансирование, преподавать основы, которыми обладали «приезжие американцы» или знание правил конспирации, рецептов вина из изюма и майонеза — из березового сока, автор уводит нас совсем не туда. В сторону, совершенно ей не знакомую.

Нужно совсем немного знать историю еврейского присутствия в крупных городах Российской империи, чтобы было даже не смешно читать про «экспансию местечкового хасидизма в столичное пространство, ранее занятое европеизированным реформированным иудаизмом». Затем следует очень смешной пассаж. 

Уличить ультраортодокса

Зеленина совершенно справедливо указывает на то, что «иудаизм всегда допускал и, более того, считал за необходимость его реинтерпретацию в соответствии с новыми жизненными условиями (разумеется, следуя определенным стандартам непротиворечивости каноническим текстам и позднейшим авторитетам)». Но она не находит нужным пояснить, что реформа в иудаизме как раз и заключается в отказе следовать «определенным стандартам непротиворечивости каноническим текстам и позднейшим авторитетам». 

С другой стороны, исследователь уличает ультраортодоксию в том, что «большое число предписаний, запретов, обрядовых и повседневных практик, включая сам внешний облик ультраортодокса, — изобретение Нового времени». То есть ультраортодоксию обвиняют как раз в том, что она не законсервировала средневековый иудаизм, а «реинтерпретировала его в соответствии с новыми жизненными условиями (разумеется, следуя определенным стандартам непротиворечивости каноническим текстам и позднейшим авторитетам)». Я, признаться, сбит с толку.

Затем идут рассуждения о том, как много у ХАБАДа денег, как цинично он подыгрывает власти и умело пользуется ее покровительством, о том, как умело пиарится и как грубо играет на самых низменных инстинктах постсоветского человека с его «генетической памятью».

А в чем же слабость реформистов, по мнению автора? Денег нет, господдержки нет, кадров нет, пиариться не умеют, в душах людей с совковой генетической памятью реформистские идеи либерализма отклика не находят. Объяснений тому, почему нет денег, кадров и умения пиариться у российского представительства такой многочисленной, богатой, влиятельной и успешной в западном мире «деноминации», не предлагается. 

Реформисты-де неуспешны в России потому, что вообще слишком хороши для этого мира: слишком разборчивы этически и эстетически, слишком глубоко копают, слишком глубоко верят. И категорически не хотят заниматься миссионерской деятельностью. Если бы не большое количество неевреев («Среди наблюдателей и аналитиков сложилось мнение, что члены реформистской общины — это, прежде всего, люди “смешанного происхождения”, не соответствующие галахическим критериям и потому не принятые в общину ортодоксальную»), там бы вообще счет шел не на десятки, а на единицы. Как же они, такие белые и пушистые, преуспели во всем мире? 

Зоркий глаз исследователя подмечает внушающий осторожный оптимизм факт возникновения в последние годы в Москве нескольких десятков «камерных миньянов». В них она готова усмотреть возможную надежду на развитие московской ситуации в «правильном» направлении. Как-то незамеченным проходит тот факт, что эти миньяны от начала и конца — проект все того же ХАБАДа.

Далее… Нет. Никаких далее. С самого же начала было очевидно, что перед нами все что угодно, только не научная статья. Ни сколько-нибудь внятной структуры, ни доказательной базы, ни аналитики хоть какой. Какая-то каша из не имеющих никакой реальной ценности сырых полевых наблюдений, замешанная на демонстративной предвзятости. 

А! «Деноминация»! Вообще-то это термин из области религиозной социологии христианства. Правда, «Википедия» упоминает, что «…термин “деноминация» используется в обыденном словоупотреблении в качестве синонима слова “конфессия”». Но дело в том, что хасидизм и реформизм — конфессии разных религий, а не одной.