Негров у нас вроде бы любили.
А вроде бы и нет.
Сочувствие к народам Африки сочеталось с недобрым отношением к тем конкретным ее представителям, что встречались на московских улицах и в студенческих общежитиях. Если рядом с таким представителем шла девушка, ее провожали осуждающим взглядом как изменницу родины, ну или проститутку. У наших ребят частенько чесались руки, но связываться с иностранцем было себе дороже.
Помню одну такую, вполне себе расистскую, но популярную байку о том, как негр в ресторане звал на танец сидевшую за соседним столиком русскую девушку. Та упиралась, он грубо схватил ее за руку и потащил танцевать. Присутствующие опустили глаза в тарелки, и только один парень, одетый не по-нашему, встал из-за стола и точным ударом отправил наглеца в нокаут. Оказалось, американец. Понятно, что белый, про афроамериканцев мы тогда и слыхом не слыхивали.
По другой версии, он еще добавил, победно оглядев ресторанный зал: «Мы с ними только так!».
Мне пришлось не раз слышать эту гадость в курилках и очередях за пивом от соседей, уверявших, что сами были очевидцами явно выдуманного происшествия. Происходило это в стране победившего интернационализма, пропаганда которой ругала Америку за то, что там «негров бьют». В то самое время в самой Америке принимались законы о запрете расовой сегрегации.
В институте, где училась моя одноклассница, были студенты из Эфиопии. Один из них оказывал ей знаки внимания, которые она, как честная девушка, игнорировала. Высокий, элегантный, обычно весь в белом, на вид вовсе не наглый, африканец пару раз приглашал ее на дискотеку или просто посидеть в кафе. Ее отказы встречал с недоумением и, в конце концов, прямо спросил, отчего она, с другими общительная, с ним ведет себя так странно. Та растерялась, не скажешь же правду о своем вполне расистском отношении к обладателям другого цвета кожи. И неожиданно для самой себя, вдруг сказала — ты знаешь, я ведь еврейка… Это вырвалось непроизвольно, в подсознательной надежде отпугнуть незваного ухажера плохим словом. В ответ негр широко улыбнулся и произнес невообразимое: “Я тоже еврей”.
Решив, что над ней смеются, девушка убежала. Годы спустя она с семьей уехала в Израиль, где с удивлением обнаружила множество эфиопов-иудеев фалаша. И с ними у нее, как оказалось, общая историческая родина. На просто родинах к ним относились не самым лучшим образом, и потому черные (неполиткорректное слово “негр” ушло из ее лексикона) теперь вызывали почти сочувствие.
А когда выяснилось, что предок великого русского поэта, арап Петра Великого, вроде бы тоже был из этих, она и вовсе смирилась с их присутствием. Постепенно эфиопы заселили едва ли не весь их район в пригороде Тель-Авива.
