Эта сцена покажется нам сегодня невероятным смешением разных, далеких друг от друга миров, но она в самом деле имела место в 1924 году, после первой волны арестов, произведенных органами ОГПУ среди членов сионистского молодежного движения «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» («Юный страж»). В Москве проходила встреча активистов движения, обращаясь к которым докладчик перечислил имена арестованных и подвел итог, заявив, что отныне движение существует в новых условиях, постоянным элементом которых, очевидно, станут репрессии. Выслушав его, группа девушек встала со своих мест и отсалютовала собранию со словами «Всегда готовы!»
Человеку, выросшему в Советском Союзе и воспринимающему этот лозунг, общий для скаутов всего мира, как часть казенного пионерского ритуала, трудно поверить, что им выражалась реальная готовность к самопожертвованию в вынужденном противостоянии молодых сионистов авторитарной советской системе.
Учредительная конференция движения, о котором мы говорим, проходила в Москве в течение шести дней, с 9 по 15 мая 1922 года, при участии делегатов из Киева, Харькова, Кременчуга, Гомеля, Калинковичей и Ростова-на-Дону. Подготовка к ее проведению велась с осени 1921 года спортивным обществом «Маккаби» при участии организации «Ѓехалуц». Деятельность «Маккаби» в Российской империи дозволялась исключительно в Царстве Польском, но сразу же после Февральской революции им были учреждены филиалы в прежде закрытых для него регионах. Возможность легальной работы общество сохраняло какое-то время и в советских условиях, даже после ареста всех делегатов Всероссийской конференции сионистов, проходившей в Москве в апреле 1920 года. Этим оно было обязано своим связям с Всевобучем.
Позиция в отношении «Маккаби», занятая Николаем Подвойским, руководителем организации всеобщего военного обучения, была сродни позиции наркома просвещения А. В. Луначарского в отношении театра «Ѓабима» и, шире, вопроса о допустимости языка иврит в советском культурном пространстве. Им, как и многим русским коммунистам, была непонятна позиция Евсекции, клеймившей иврит как «контрреволюционный язык» безотносительно к содержанию публикуемых на нем текстов. Равным образом, учитывая значительную роль «Маккаби» при создании Всевобуча в критический период гражданской войны и явное отсутствие контрреволюционных намерений у руководителей этого общества, Подвойский не находил причин для его запрещения, и когда такое решение было все-таки принято летом 1921 года, он не проявлял особого рвения в его реализации. В силу этого часть клубов «Маккаби» сохранялась под разными названиями («Молот», «Клуб им. Подвойского» и т. п.) в некоторых городах СССР вплоть до последовавшей в 1924 году волны антисионистских репрессий.
Организации «Ѓехалуц», созданной в Харькове в январе 1918 года и вскоре избравшей Йосефа Трумпельдора своим председателем, повезло несколько больше. Эта организация, занимавшаяся подготовкой кадров для земледельческого освоения и обороны Страны Израиля, ставила на первое место «продуктивизацию» еврейского труда, что было в значительной мере созвучно политике советского правительства. Конкретные мероприятия «Ѓехалуца», создававшего земледельческие коммуны и учебные фермы в Крыму и в ряде других районов СССР, допускались и даже поддерживались властями в течение сравнительно долгого времени.
Тем не менее, приспособление к советским условиям ставило перед «Ѓехалуцем» непростые проблемы, и летом 1923 года он раскололся на две части, одна из которых пошла на значительный компромисс с господствовавшей в СССР идеологией ради сохранения возможности легальной работы, а другая ушла в подполье. Формальный запрет легальной фракции «Ѓехалуца» последовал в 1928 году, и тогда же власти распустили Еврейскую коммунистическую рабочую партию «Поалей Цион» (не путать с основным движением «Поалей Цион» и даже с его левым крылом). После бесчисленных компромиссов с властями от ЕКРП ПЦ к тому времени уже и не оставалось ничего, кроме названия, но она всё же была последней политической партией, существование которой допускалось в Советском Союзе наряду с ВКП(б).
Вернемся, однако, к тому времени, когда общество «Маккаби», только что лишившееся своего легального статуса, взялось за подготовку учредительной конференции сионистского молодежного движения в СССР. Нельзя не заметить, что это происходило практически одновременно с официальными мероприятиями по созданию детских «спартаковских» групп (так они тогда назывались) при комсомольских ячейках. Была ли какая-то связь между этими параллельными процессами?
Можно предположить, что публичные выступления Н. К. Крупской и других советских вождей, заговоривших в 1921 году о создании «скаутской по форме и коммунистической по содержанию» детской организации, оказали определенное влияние на руководителей «Маккаби». У последних были, однако, и свои, независимые от коммунистического истеблишмента источники вдохновения.
В поисках имени
Вопрос о названии нового движения не был решен сразу. Ключевая роль общества «Маккаби» в его создании позволяла руководителям последнего надеяться, что оно будет названо «Маккаби ѓа-цаир» («Юный Маккавей»), но в действительности молодежное движение с таким названием было создано только в 1929 году, и не в России, а в Чехословакии. Как уже знает читатель, движению, тайно созданному в Москве в мае 1922 года, было дано другое название: «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» («Юный страж»). Здесь уместно сказать несколько слов о том, откуда оно взялось, причем эти слова будут легче восприняты в связи с некоторыми дополнительными сведениями по истории еврейских молодежных движений.
Первые из них стали создаваться в конце XIX века, за несколько лет до выхода знаменитой книги Роберта Баден-Пауэлла и появления скаутинга как конкретной концепции построения детских и юношеских организаций. Так, движение «Цеирей Цион» («Молодежь Сиона»), название которого еще мелькнет в этом тексте, сложилось в самом начале XX века из нескольких молодежных групп, появившихся в России, Румынии, Польше и австрийской Галиции. Первая из них была создана в Бессарабии в 1898 году.
он защитник правды» (1946)
Стимулом к появлению спортивного общества «Маккаби» стала речь о «мускулистом еврействе», Muskeljudentum, произнесенная Максом Нордау в том же году на II Сионистском конгрессе в Базеле. И хотя «Маккаби» не было молодежной организацией в строгом смысле этого слова, нельзя не заметить связь между появлением сети еврейских спортивных клубов в Турции, Болгарии, Германии и Австро-Венгрии и теми задачами, которые ставили перед собой создатели первых еврейских молодежных движений.
Одно из таких движений было создано в Америке в 1909 году под названием «Йеѓуда ѓа-цаир» («Юный Йеѓуда»), но его влияние в Европе, России и Эрец-Исраэль практически не ощущалось ни тогда, ни в дальнейшем. Уже перед самым началом Первой мировой войны в России стали создаваться под разными названиями («Пирхей Цион», «Ялдей Цион» и т. п.) молодежные группы и клубы сионистской ориентации.
Их появление почти совпало по времени с первыми опытами по созданию русских скаутских организаций Григорием Захарченко, Олегом Пантюховым и Василием Янчевецким, но таковые имели место в военной среде (при гарнизоне Кронштадта, в Царском Селе, при лейб-гвардии Семеновском полку и т. п.), от которой основная масса еврейского населения империи была весьма далека. Учитывая активную популяризаторскую работу журналов «Мир приключений» и «Вокруг света», нельзя исключить определенного влияния этих опытов на первые попытки создания еврейских молодежных организаций в России, однако решающее начинание в этой области было предпринято в австрийской Галиции и уже оттуда пришло в Россию.
«Мы не против евреев, но только не в нашем клубе»
В указанном регионе, как и повсюду в немецкоязычном мире, основным источником вдохновения для создателей молодежных организаций были не идеи основоположников англо-американского скаутинга, а собственная традиция, связанная с появлением в 1896 году множества культурно-образовательных и туристических групп, объединенных под общим названием Wandervogel («Перелетная птица»). Эти группы, пропагандировавшие любовь к природе и практиковавшие походы с пением народных песен под аккомпанемент лютни, во многих случаях придерживались негласной политики «асемитизма». Они не были декларативно антисемитскими, но евреев в свои ряды старались не допускать или намеренно строили свою деятельность так, чтобы евреи ощущали себя в них неуютно.
Много позже Гершом Шолем, выдающийся исследователь еврейской мистики, говорил в одном из своих интервью об атмосфере того времени, объясняя, что именно привело его к сионизму:
«В юности мой отец принадлежал к движению гимнастов; в качестве их названия в немецком языке используется слово Turnerschaft, придуманное 160 лет назад. Так вот, отец участвовал в этом движении еще до того, как организованный антисемитизм стал заметным явлением в Германии в 80-е годы XIX века. Берлин был тогда либеральным городом, даже очень либеральным, им и управляли тогда либералы. Антисемитизм завоевывал умы постепенно, и одним из его выражений стало удаление евреев из организаций, ранее допускавших их членство. Делалось это достаточно осторожно, но общая направленность процесса не вызывала сомнений. Отец почувствовал, куда дует ветер, и прекратил свою деятельность в движении гимнастов, но формально он оставался его членом даже многие годы спустя. Мы были семьей печатников, владевшей двумя типографиями; одна из них принадлежала деду, другая отцу. В Германии существовали в то время организации работодателей и общие с рабочими отраслевые организации, как, например, больничные кассы. Отец был членом обеих организаций печатников. Так вот, за исключением единственного случая, связанного с его юбилеем, у нас в доме ни разу не появился ни один христианин из всех этих организаций, и я ощущал значение этого факта. Мне говорили: ты хочешь вернуться в гетто? А я отвечал: вы сами живете в гетто, только боитесь себе в этом признаться».
Итак, политика «асемитизма», с одной стороны, и объективная специфика еврейских культурных запросов, с другой. Эти факторы объективно вели к попытке создания собственно еврейских молодежных организаций, и одним из первых экспериментов такого рода в Европе стало создание организации «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» во Львове в 1913 году.
В избранном для нее названии сознательно проводилась связь с военизированной организацией «Ѓа-Шомер», созданной в Эрец-Исраэль в 1909 году для охраны еврейских земледельческих поселений. Одновременно с этим слово «шомер» было также и попыткой передачи иноязычного понятия «скаут» («разведчик», «дозорный»), за которым в иврите тогда еще не закрепился принятый ныне термин «цофэ».
В своей символике «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» использовала вписанную в маген-давид геральдическую лилию, общий символ скаутского движения, но девизом организации стали обращенные к Йеѓошуа Бин-Нуну слова Моше «Крепись и мужайся!», а не принятый у скаутов призыв «Будь готов!». Наконец, для первичной ячейки еврейского молодежного движения выбрали название кен (буквально «гнездо»), в котором угадывалось влияние Wandervogel.
Московская сага
Между одноименными движениями, созданными во Львове в 1913 и в Москве в 1922 году, не было прямой преемственной связи, но московские учредители, разумеется, знали о движении, возникшем в австрийской Галиции.
Знали они и то, что оригинальный «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» (далее мы будем во многих случаях использовать вместо этого названия аббревиатуру ШЦ) усвоил после войны марксистскую идеологию и распространил свою деятельность на Эрец-Исраэль и многие страны Европы. Забегая вперед, отметим, что в 1926 году в подмандатной Палестине из ШЦ возникло одноименное киббуцное движение, а в 1946 году — одноименная марксистская партия, в которую вместе с киббуцниками вошли их городские сторонники из Социалистической лиги. Самостоятельное существование этой партии продолжалось недолго, и в 1948 году она, объединившись с вышедшими из бен-гурионовской МАПАЙ сторонниками Ицхака Табенкина, составила Объединенную рабочую партию (МАПАМ), слившуюся значительно позже с другими леворадикальными группами в существующий поныне в Израиле политический блок МЕРЕЦ.
Таким образом, название «Ѓа-Шомер ѓа-цаир», принятое московскими учредителями в 1922 году, не означало, что движение в СССР становится частью всемирной организации ШЦ. Вопрос о присоединении к последней был поставлен позже. И хотя он был решен положительно в 1925 году, данное обстоятельство не возымело конкретных последствий и почти не сказалось на деятельности движения в Советском Союзе.
Существуя обособленно, оно нуждалось в названии, выражающем его структурную и политическую самостоятельность, наряду с идейной близостью к зарубежному ШЦ. Здесь нужно напомнить, что в декабре того же 1922 года в Москве был подписан Договор об образовании СССР. Способ передачи названия «Советский Союз», ставший затем нормативным в иврите (Брит ѓа-Моацот, буквально «Союз Советов»), определился не сразу, и члены сионистского молодежного движения называли страну своего проживания предлагавшейся русскоязычной аббревиатурой. Под таким названием — «Ѓа-Шомер ѓа-цаир бе-С.С.С.Р.» — оно и вошло в историю.
Даже оказавшись в говорящей на иврите среде, те из членов движения, которым посчастливилось легально выехать или бежать в Палестину в 20-е годы, продолжали использовать это название. Лишь в 1930 году на смену ему пришло новое название «Ноар цофи халуци» («Передовая скаутская молодежь»), складывавшееся в наделенный собственным смыслом акроним «Нéцах» («Вечность», «Победа»). Отказ от прежнего, заслуженного имени, разумеется, не был случайным, и об этом будет сказано в самом конце данного очерка.
Отметим попутно, что в целом то было время высокого накала политических страстей, и еврейские молодежные движения в одних случаях создавались определенными партиями, а в других, как мы уже успели заметить, сами порождали из себя новые партии. К движению «Цеирей Цион» восходит сразу несколько партий, важнейшая из которых была создана в 1905 году в Петах-Тикве под названием «Ѓа-Поэль ѓа-цаир» («Молодой рабочий»). Учредительницей молодежного движения «Эзра» стала в 1919 году ультраортодоксальная партия «Агудат-Исраэль», движение «Бейтар» было создано в 1923 году сторонниками Зеева Жаботинского, у истоков движения «Бней Акива» в 1929 году стояла религиозная сионистская партия «Мизрахи». Возникали, однако, и принципиально внепартийные молодежные организации, одна из которых, «Ѓа-Цофим ѓа-ивриим» («Еврейские скауты», 1919), имеет ту же эмблему, что и ШЦ, но, в отличие от последнего, использует общепринятый скаутский лозунг.
Все эти и ряд других молодежных движений поныне действуют в Израиле и в некоторых странах еврейской диаспоры, хотя их социальная, воспитательная и жизнеустроительная роль, огромная в первой половине и в середине XX века, существенно сократилась к настоящему времени. Но даже в период наибольшего расцвета еврейских молодежных организаций ни одна из них не имела такой впечатляющей истории выживания и борьбы в труднейших советских условиях, как «Ѓа-Шомер ѓа-цаир».
«Подписать или лишиться всякого шанса»
Итак, в начале 1924 года собравшиеся в Москве еврейские скауты присягали друг другу на верность национальному делу. Уже и беглый просмотр фотографий, помещенных в книге Авраама Итая по истории ШЦ в Советском Союзе, говорит о том, что многие из них и их товарищей в других городах огромной страны остались верны присяге. На снимках начала и середины 20-х годов мы видим группы еврейских коммунаров и скаутов, преподавателей иврита и участников семинаров, проводившихся движением в подпольных и полуподпольных условиях. Эти снимки отражают традиционную географию расселения евреев в Российской империи и факт появления крупного еврейского населения в центральных городах СССР после революции и гражданской войны: Москва, Ленинград, Украина, Белоруссия, Крым.
К концу 20-х годов география фотоальбома заметно меняется: Тюмень, Свердловск, Уральск, Енисейск, Актюбинск, Кустанай, Петропавловск, Чимкент, Чимбай, Ашхабад, Семипалатинск, Больше-Нарымск, Самарканд, Алма-Ата, Павлодар. По двое, по трое, иногда — более крупными группами — они снимались, встретившись в ссылке или по пути в ссылку из политизолятора, и их лица на этих фотографиях уже тронуты той суровостью, которая говорит о пережитом ими ничуть не меньше, чем география их новых встреч.
В те нежные еще времена, до глухого закручивания политических гаек в Советском Союзе, почти все они могли избежать горькой участи. Для этого было достаточно подписать заявление о выходе из движения. Многие подписывали. Многие, но не все.
«Ты стоял перед выбором: подписать заявление об отказе от сионизма или лишиться всякого шанса на учебу, жизнеустройство, продвижение в обществе. Зачастую, не подписав, ты обрекал себя на тюрьму, ссылку, бесправие, долгие годы бесцельного и безнадежного существования. О том, что в дальнейший период правления Сталина люди будут попросту исчезать при всеобщем молчании окружающих, мы в то время еще не знали. Те из наших товарищей, кто отказывался подписать предлагавшееся ОГПУ заявление, пытались с честью вынести уготованные им испытания. У нас оставалось только одно: желание сохранить человеческий облик, свою веру и верность сионизму. Измена знамени, даже если это знамя разгромленного отряда, будет изменой. А знамя, даже поверженное знамя, останется знаменем».
Этими словами Шмуэль Лябок описал настроение, в котором он пребывал, оказавшись в камере ростовской тюрьмы в 1931 году, когда организованное сионистское движение в Советском Союзе, выдержавшее десятилетие подпольной борьбы, находилось на грани окончательного разгрома. В чем, помимо взаимной поддержки, состояла эта борьба?
Проводились учебные семинары, устраивались летние лагеря. В период ранней консолидации советской власти на это местами смотрели сквозь пальцы, поскольку непосредственного политического вызова созданному большевиками режиму в идеологии и практике ШЦ не заключалось. Члены движения не оспаривали марксистскую доктрину по существу и, более того, считали себя носителями «пролетарского классового сознания». Они были бесконечно далеки от замыслов «реставрации капитализма» и почти столь же далеки от приверженности еврейской религиозной традиции. Их единственное расхождение с советской властью состояло в том, что они считали иврит языком возрождения еврейской национальной жизни, отстаивали идею построения еврейского социалистического общества в Стране Израиля и стремились принять в нем деятельное участие.
Разумеется, и этого было достаточно, чтобы возбудить жгучую ревность Евсекции, деятели которой декларировали твердую непримиримость в отношении сионизма, унаследованную одними из них от «Бунда», другими — напрямую от Ленина. Здесь уместно задаться вопросом, в какой мере эта ревность была обоснована реальным умонастроением еврейского общества в ранний советский период? Получить достоверную индикацию по состоянию на 1922 год мы, конечно, не можем, но результаты демократических выборов, проведенных во второй половине 1917 года при подготовке Всероссийского еврейского съезда, убедительно говорят нам о том, что у Евсекции были поводы для беспокойства.
Сионисты составили тогда крупнейший блок партий во многих крупных общинах, а в некоторых из них им принадлежало твердое большинство. Например, на Украине сионисты, включая молодежную фракцию «Цеирей Цион», получили 45 % голосов, рабочие сионисты «Поалей Цион» (еще до раскола в этой партии) — 8,8 %, «Бунд» — 18 %, религиозные партии — 15,2 %, фолькисты и другие мелкие группы — еще 13 %. Поскольку речь здесь идет о выборах депутатов еврейского съезда, мы не видим в приведенном перечне общероссийских партий. Мы также не знаем, каким был бы результат свободного состязания еврейских партий после гражданской войны. Ясно, однако, что впечатляющая поддержка сионистского блока, характерная для российского еврейства в 1917 году, не могла сократиться до ничтожного уровня даже с учетом последующих событий и предопределенного ими сдвига общественных позиций.
Как следствие, деятельность ШЦ изначально носила нелегальный характер, но на первых порах она сталкивалась не столько с репрессиями властей, сколько с ядовитой полемикой, травлей, социальной обструкцией. Так или иначе, до середины 20-х годов движение ширилось и сохраняло возможность время от времени проводить значительные коллективные мероприятия. Свидетельства о таковых относятся даже к 1926-1927 годам, однако со временем деятельность ШЦ в Советском Союзе всё глубже уходила в подполье, теряла охват и превращалась в форму взаимной поддержки разрозненных сионистских групп.
Печатное слово
Вплоть до начала 30-х годов движение имело свою прессу, использовавшуюся в ранний советский период для обращения к еврейским массам (или хотя бы выпускавшуюся с расчетом на обращение к ним), а затем — уже только как средство внутреннего общения между главным штабом и местными ячейками ШЦ.
Слово «пресса» следовало бы, наверное, поместить в кавычки, поскольку речь здесь идет о размножавшихся на гектографах рукописных изданиях. И всё же: в иллюстрациях к книге Авраама Итая мы находим фотоснимки «шомерской газеты» — именно так, по-русски — «Давар» и еще одной газеты, «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» (названия газет в обоих случаях печатались еврейскими буквами). Иногда весь тираж этих изданий перехватывался и уничтожался ОГПУ, в других случаях тираж приходилось уничтожать самим и печатать заново из-за низкого качества напечатанных экземпляров.
Там же можно увидеть обложки изданных движением сборника «Материалы о Палестине», брошюр «Текущий момент и наши ближайшие задачи», «Международное положение СССР», «Открытое письмо главного штаба «Гашомер Гацоир в СССР» ко всем членам союза» (здесь мы видим, что члены движения сохраняли в то время приверженность ашкеназскому произношению в иврите). В книге упоминаются и другие издания: выпущенный в Харькове сборник «Четыре года», вышедшая в том же 1926 году в Белоруссии брошюра «На смену», киевский сборник «Труд», гомельский сборник «Будь готов!», одесский сборник «Молот» и пр.
Чем заполнялись эти издания? Как уже убедился читатель, в них печатались материалы о происходящем в Стране Израиля, и в этом контексте можно отметить особенно популярный жанр «Письмо из киббуца». Также публиковались решения главного штаба, методические рекомендации по работе с молодежью и подростками, новости с мест, фельетоны, различные полемические материалы (например, «Как я пришел к членству в классовом «Гашомер Гацоир»). Значительное внимание уделялось критике Евсекции и репрессивной политики советских властей, освещались сессии Коминтерна и Социнтерна, различные вопросы международной политики.
О том, насколько эти вопросы волновали членов ШЦ, можно судить по свидетельству Давида Бен-Гуриона, посетившего Москву осенью 1923 года во главе делегации «Ѓистадрута», допущенной, несмотря на сопротивление Евсекции, к участию во Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке.
Бен-Гурион провел несколько тайных встреч с активистами движения. На фоне событий, связанных с французской оккупацией Рура, коммунистическим восстанием в Германии и мюнхенским путчем Гитлера, в Советском Союзе воцарилось тогда ожидание скорой войны, сопровождавшееся в кругах ШЦ опасением новых еврейских погромов на Украине. В связи с перспективой повторения ужасов петлюровщины движением рассматривались различные планы практических действий, требовавшие того или иного распределения имевшихся у него кадров в целях защиты еврейского населения Украины. Бен-Гурион, обладавший существенно большей информацией о текущей международной ситуации, как из западных источников, так и по результатам своих бесед с видными советскими деятелями, охладил пыл своих собеседников и уверил их в том, что новой европейской войны с участием СССР в ближайшее время не будет.
Он также ответил активистам ШЦ на задававшиеся ими вопросы «о существующих направлениях в нашей партийной политике, об отношении к религии, о педагогической практике в наших рабочих школах, о принятых формах брака, о наиболее востребованных профессиях, о роли интеллигенции, об отношениях с арабами, о языковой ситуации, об оптимальном возрасте для алии, о положении новых репатриантов, о решении проблем безработицы, о разнице между киббуцами и мошавами».
Московские собеседники также спросили его, чего ждут от них лидеры сионистского рабочего движения, и Бен-Гурион дал им следующий ответ на этот вопрос: «Культурного саморазвития и подготовки к труду и обороне в Стране Израиля». В то время такая постановка задачи еще имела практический смысл, поскольку ограниченная эмиграция в Палестину допускалась советскими властями, и в 1925-1936 годах СССР легально покинули 11,3 тысячи репатриантов, главным образом члены организации «Ѓехалуц» и бывшие воспитанники сионистских молодежных движений.
Подводя итог своим впечатлениям о встречах с московскими сионистами, Бен-Гурион писал, что он «давно уже не находился в такой свежей, благородной, жаждущей знаний, внимательной, бодрой духом среде». Впрочем, и сам он произвел огромное впечатление на своих собеседников. Бен-Гурион владел русским языком, но когда обстоятельства позволяли, выступал на иврите, используя сефардское произношение, уже ставшее нормой в Стране Израиля. Это, как ни странно, производило сильный эффект, и одна из девушек, присутствовавших на его выступлении, сказала: «Я почти ничего не поняла, но он убедил меня абсолютно».
Сведения, почерпнутые в беседах с Бен-Гурионом и с другими членами делегации «Ѓистадрута» (один из них, Йеѓуда Альмог, смог задержаться в СССР на полгода и объездил многие регионы страны), естественно, отражались в публикациях ШЦ.
И были, конечно, стихи, литературное качество которых извиняется тем, что их авторы не мнили себя большими русскими поэтами, а избыточный пафос — обстоятельствами их появления:
Пусть бело-голубое знамя Над нами реет в высоте; Пусть зажигает в сердце пламя И гордость придает душе. Ведь для еврейского народа Шомер является стеной; Стеной не плача, а свободы, Стеной надежной и родной. Мы будущее нашего народа, Мы вся его надежда и оплот, И твердо верим мы: Еще недолги годы, Мы оправдаем всё, В нас всё народ найдет.
Или из другого произведения (и здесь читателю нужно напомнить, что мы говорим о людях, использовавших ашкеназское произношение в иврите, с соответствующим смещением ударений):
Ты бодрый духом, душой и телом, Ты гордый шомер, народа сын, Всегда на страже, всегда за делом, Всегда с народом — лишь ты один. С горячей верой, с могучей волей Будь сильным, стойким в тяжелый час, Нет места трусам среди героев, Нет места слабым среди нас. Наш гимн — Авода, пароль наш — Цион, Хазак — девиз наш и символ щит, Мы смело жизни бросаем вызов, Не сомневаясь, кто победит. Так в трудовые колонны стройся! Нас ждет работа, и наш удел Добиться правды и стать достойным Великой цели, великих дел.
Багровый закат
Первая волна арестов обрушилась на движение в 1924 году, но пик в его деятельности всё же пришелся на 1925 год, когда число местных ячеек ШЦ приблизилось к 170. Находившийся в Москве главный штаб движения напрямую руководил московскими и ленинградскими ячейками и пятью региональными штабами в Гомеле, Киеве, Харькове, Одессе и Баку.
Гомельский штаб стоял над минским, бобруйским и мозырским окружными центрами, из чего мы можем заключить, что значение городов определялось не их официальным статусом, а численностью проживавшего в них еврейского населения (в Гомеле евреи составляли тогда 35 % жителей) и степенью участия последнего в деятельности движения. Киевскому региональному штабу подчинялись центры в Житомире, Виннице и Умани, харьковскому штабу были подчинены Днепропетровск, Кировоград, Кременчуг и Полтава, одесскому штабу — Николаев, Херсон, Симферополь, Евпатория и Феодосия. Бакинский центр руководил ячейками ШЦ во всём Закавказье.
Воспитанники и активисты движения делились на три возрастные группы: младшую 10-12 лет, среднюю 13-16 лет и старшую от 17 лет. Во всех этих группах на территории СССР к 1925 году насчитывалось порядка 12 тысяч скаутов и вожатых ШЦ.
Однако к этому времени ОГПУ уже убедилось в необходимости срочных мер в связи с «сионистским раздольем» в Советском Союзе. В августе 1924 года Еврейская рабочая сионистско-социалистическая партия (т. н. ЦС) распространила порядка 10 тысяч листовок в связи с подготовкой Первого всеукраинского совещания по работе среди национальных меньшинств. Эта партия, учрежденная в Харькове в 1920 году на фоне наметившегося еще раньше раскола в движении «Цеирей Цион» и включившая в себя его марксистское крыло, настаивала на продолжении легальной работы в советских условиях. Избранная ею тактика сравнительно долго оправдывала себя, хотя первые репрессии обрушились на ЦС уже в 1922 году, но после массового распространения листовок в 1924 году жесткие ответные меры властей не заставили себя ждать.
В ночь на 2 сентября ОГПУ арестовало около 3 000 членов ЦС и других сионистских партий в 150 населенных пунктах Украины и в других частях СССР. В числе арестованных были многие активисты ШЦ и три члена его главного штаба Семен Любарский, Эльазар (Лася) Галили и Амос Айзенштат. В Киеве и Одессе были арестованы почти все члены региональных штабов ШЦ. Вместе с руководителями молодежного движения за решеткой оказались многие инструкторы, достигшие 18-летнего возраста.
Впрочем, на этом этапе аресты левых сионистов еще носили профилактический характер: многих вскоре освободили (как правило, под подписку об отказе от дальнейшего участия в сионистской работе), некоторым был предложен выбор между ссылкой, подпиской и эмиграцией в Палестину. Легальному существованию ЦС был положен конец, но его молодежное движение «Югенд» продержалось в полулегальном статусе еще пару лет.
В движении «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» после сентябрьских арестов 1924 года нашли новых людей на смену арестованным членам главного штаба, но один из них, Илья Гушанский, вскоре также подвергся аресту. Новая волна репрессий последовала в 1926 году. К этому периоду относится упоминание о ссыльных сионистах в шестой части «Архипелага ГУЛАГ». Выдающее некомпетентность автора в вопросах организационного устройства сионистского движения в СССР, оно достаточно примечательно даже с учетом содержащихся в нем ошибок:
«Вспоминают, что живой и боевой партией в 20-е годы были сионисты-социалисты с их энергичной юношеской организацией «Гехалуц», создававшей земледельческие еврейские коммуны в Крыму. В 1926 посадили всё их ЦК, а в 1927 мальчишек и девчёнок до 15–16 лет взяли из Крыма в ссылку. Давали им Турткуль и другие строгие места. Это была действительно партия — спаянная, настойчивая, уверенная в правоте. Но добивались они не общей цели, а своей частной: жить как нация, жить своею Палестиной. Разумеется, коммунистическая партия, добровольно отвергшая отечество, не могла и в других потерпеть узкого национализма».
В 1927 году деятельность ШЦ приобрела новые черты, определенно свидетельствовавшие о том, что, загнанное в подполье движение теряет свою прежнюю силу. Местные ячейки становились всё меньше, их число сокращалось, связь между ними и каждой из них с главным штабом была предельно затруднена, распространение печатных материалов зачастую превращалось в неразрешимую проблему. Работа движения в младших возрастных группах сделалась невозможной. Всё больше средств и энергии приходилось тратить на поддержку ссыльных, многие из которых находились в тяжелом положении.
В 1929 году закончился трехлетний срок ссылки у активистов ШЦ, арестованных и осужденных в 1926 году. Многим из них власти были готовы предоставить возможность выехать в Палестину (эту опцию перестали предлагать весной 1931 года, после чего количество бывших ссыльных в мелеющем потоке репатриантов исчислялось единицами). Поразительно, но даже в самом конце 20-х годов руководство движения пыталось удержать в Советском Союзе кадры, необходимые для продолжения подпольной работы, и мы находим в его печатном органе критику «стихийной, бесконтрольной алии». Активистам ШЦ было адресовано требование принимать решение по данному вопросу, исходя из чувства ответственности перед движением и его молодыми членами. Здесь нельзя не вспомнить, что так же и польское руководство ШЦ, бежавшее в Литву и СССР с началом Второй мировой войны, вскоре вернулось в оккупированную нацистами Польшу, не желая оставить движение обезглавленным.
Но, несмотря на самоотверженность многих активистов ШЦ, деятельность движения в Советском Союзе становилась практически невозможной. Коллективные мероприятия самых скромных масштабов, бывшие прежде обычным делом для инструкторов и воспитанников ШЦ, теперь становились событиями исключительно редкими. Одним из таких поздних событий стал в 1930 году семинар по изучению иврита, организованный в Москве Авраамом Каривом, известным впоследствии израильским писателем, переводчиком и литературным критиком.
Уроженец Слободки (вблизи современного Каунаса), Карив учился в юности в знаменитых литовских ешивах «Тельз» и «Мир», затем в еврейском педагогическом училище в Одессе и после переезда в Москву — на физико-математическом факультете МГУ. Окончив учебу в 1929 году, он взял на себя проведение ивритского семинара, участниками которого были 12 человек. Занятия велись в течение полутора лет, после чего о семинаре стало известно властям, и все его участники были арестованы. Сам Карив смог выехать в Палестину в 1934 году благодаря ходатайству знаменитого поэта Хаима-Нахмана Бялика.
Последний «Информ-бюллетень главного штаба союза «Гашомер Гацоир в СССР» был издан в ноябре 1932 года. Сионистов в то время еще не расстреливали, но жертвы движением уже были принесены немалые. Мы видим их на уцелевших юношеских фотографиях: Гриша Лисагор покончил с собой в ссылке в Алма-Ате в 1927 году, Сива Драновская покончила с собой после первого ареста и освобождения из одесской тюрьмы в 1928 году, Шмуэль Бронштейн был зарезан в том же году уголовниками во дворе хивинской тюрьмы. Несколько снимков молодых сионистов, умерших из-за отсутствия медицинской помощи, утонувших на речных переправах и погибших при иных трагических обстоятельствах, бывших неотъемлемой частью сибирской ссылки. А от большинства погибших в те годы не осталось ни фотографий, ни имен.
Последняя достоверно известная попытка возобновить деятельность уже разгромленного, по сути, движения была предпринята в марте 1935 года, когда в квартире Йосефа Когана вблизи Подольска собрались 15 активистов, некоторые из которых были, как и сам Коган, бывший глава бакинского штаба ШЦ, беглыми ссыльными и пользовались поддельными документами. Все участники этой встречи были вскоре арестованы.
Затем наступил период, от которого в принципе не осталось никаких свидетельств, за исключением воспоминаний бывших заключенных о лагерной жизни и того, что может быть теперь обнаружено исследователями в архивах ФСБ. С началом Большого террора во второй половине 30-х годов ссыльные из числа неотрекшихся сионистов уничтожались или получали долгие сроки в сталинских лагерях вместе со всеми уцелевшими до того времени меньшевиками, эсерами, троцкистами. И наконец — последние, одиночные снимки немногих доживших до освобождения. Угасший взгляд, изборожденное морщинами лицо пожилого уже человека и подпись: Йосеф Коган, 1953 год, после освобождения из воркутинского лагеря по отбытии второго срока.
О последних делах движения «Ѓа-Шомер ѓа-цаир в СССР» повествуют стершиеся ивритские строки на отпечатанном литографским способом членском билете фонда «Эзра» («Помощь»), учрежденного этим движением в конце 20-х годов. На обложке — скаутская лилия и изображение рабочего, бьющего молотом в тюремную стену. Полностью прочитать текст невозможно, но достаточно и того, что кое-как восстанавливается:
«Выдержка из устава. 1. Каждый член фонда обязан посвятить себя… 2. Член фонда собирает одежду, книги, газеты для заключенных и ссыльных. 3. Члены фонда «Эзра» описывают тяжелое положение заключенных всех партий. 4. Член фонда служит личным примером помощи заключенным, и он обязан… всех своих товарищей к этому делу. С каждой копейкой, отданной в фонд «Эзра», мы приближаемся к нашей цели».
Домой
В заключение нам осталось кратко упомянуть о свершениях инструкторов и воспитанников ШЦ, выехавших из Советского Союза в Страну Израиля, легально и нелегально, и о деятельности рижского бюро, обеспечившего молодым сионистам в СССР надежный канал связи с мировым сионистским движением.
В сентябре 1924 года в Ригу прибыл Владимир Ицкович, выпускник Одесского мореходного училища и видный активист ШЦ, сумевший нелегально перейти советско-латвийскую границу. Снискавший впоследствии известность как один из создателей израильских ВМС и гражданского мореходства, Ицкович уже и тогда носил кличку Зеэв ѓа-Ям («Морской волк»), ставшую позже его официальным именем. По пути в Палестину он провел в Латвии около месяца. Вслед за ним в феврале 1925 года в Ригу таким же способом прибыл Лася Галили, только что вышедший на свободу после сентябрьского ареста. Проведя семь недель в Риге, он выехал в Варшаву и оттуда отправился в Палестину, где позже снискал известность как видный деятель «Хаганы», один из создателей израильского военного издательства «Маарахот» и главный редактор выпускаемого им одноименного военно-теоретического журнала.
Ицкович и Галили установили прочные связи с действовавшим в Латвии молодежным движением «Бар-Кохба», как раз переживавшим превращение из обычной скаутской организации в движение халуцианского типа, ставящее во главу угла непосредственное участие своих воспитанников в реализации сионистских целей. Контакты с евреями Латвии были облегчены тем, что большинство из них владели русским языком, для многих там он был родным. Московские гости, представлявшие сионистское движение, ведущее самоотверженную борьбу в СССР, подчинили рижан своему влиянию. Из намерения наладить в Риге выпуск газеты, которую ШЦ будет распространять в СССР, ничего не вышло, но стараниями Галили там было создано бюро по связям, сыгравшее в дальнейшем важную роль в поддержке сионистского движения в Советском Союзе. Вот как описывает деятельность этого бюро Авраам Итай в своей книге:
«В Ригу на частные адреса приходили письма из России, в которые между строк нейтрального текста вписывались тайнописью, иногда с применением специального кода, сообщения и запросы главного штаба движения в СССР, сводки о событиях на местах, обращения и частные письма к товарищам, уже находившимся в то время в Стране Израиля. В рижском бюро эти сообщения расшифровывались и рассылались по соответствующим адресам. Аналогичным образом осуществлялась связь в противоположном направлении. Кроме того, в Риге готовились информационные сводки по материалам сионистской печати, осуществлялся их перевод на русский язык, издавались брошюры для распространения в СССР. Когда отправка этих материалов по почте была невозможна, находились иные, весьма хитроумные способы, открывавшиеся благодаря непосредственной близости Латвии к советской границе. Так же и финансовая поддержка движения в СССР осуществлялась через Ригу. По поручению главного штаба движения в СССР рижское бюро занималось решением многих проблем в его отношениях с центральными органами сионистского рабочего движения и со Всемирной сионистской организацией, включая выделение согласованного количества иммиграционных сертификатов. Среди евреев Латвии проводился сбор средств в поддержку сионистского движения в Советском Союзе. Без преданной работы рижского бюро, в которой напрямую участвовали десятки человек, движение в СССР едва ли смогло бы продолжать свою деятельность во второй половине 20-х годов».
Кажется даже, что влияние ШЦ на рижан было столь велико, что их прежнее движение в Латвии и его эстонская ветвь стали рассматривать себя как часть «Ѓа-Шомер ѓа-цаир бе-С.С.С.Р.».
В 1924 году севернее Рош-Пины прибывшими из Советского Союза членами ШЦ был основан киббуц, позже переместившийся на свое сегодняшнее место в Иорданской долине и получивший название Афиким. Выросший в этом киббуце Асаф Инбари посвятил ему и его создателям неплохой исторический роман «Домой», вышедший на иврите в 2009 году.
Коммуна ветеранов движения, работавшая в середине 20-х годов на строительстве города Афула, позже разделилась на бригады, работавшие в районе Зихрон-Яакова, вблизи арабского города Тира и в других частях страны. Еще один киббуц, созданный выходцами из СССР, временно базировался вблизи Тверии, и в 1929 году его члены присоединились к переживавшему острый внутренний кризис киббуцу Кфар-Гилади в Верхней Галилее. Членами движения, прибывшими из Латвии, в 1932 году была создана городская коммуна в Рамат-Гане, влившаяся позже в киббуц Киннерет.
Интересно, что создатели Афиким не захотели присоединиться к киббуцному движению ШЦ, декларировавшему приверженность марксистской доктрине, но присоединились к созданному в 1927 году киббуцному движению «Ѓа-Киббуц ѓа-Меухад» («Объединенный киббуц»), которое характеризовала политическая связь с социал-демократической партией «Ахдут ѓа-авода» («Единство труда»), предшественницей МАПАЙ. Трудно не допустить, что в выборе именно этого объединения сказалось непосредственное знакомство членов Афиким с опытом социалистического строительства в Советском Союзе.
В 1930 году на состоявшейся в словацком городе Врутки всемирной конференции ШЦ было принято решение, обязывающее всех воспитанников движения присоединяться к его киббуцам по прибытии в Палестину. В результате фракция движения, известная ранее как «Ѓа-Шомер ѓа-цаир бе-С.С.С.Р.», выделилась в отдельную структурную единицу, взявшую себе название «Нецах». Под этим названием движение существовало до начала 40-х годов, и к нему присоединились многие ячейки ШЦ в балтийских странах, а также в Румынии, Германии, Австрии и Чехословакии. Активистами и воспитанниками этих ячеек были созданы киббуцы Дорот в Северном Негеве, Гиват-Хаим южнее Хадеры, Эйн-Гев и Мааган на юго-восточном побережье Киннерета, Кфар-Блюм в Верхней Галилее. С некоторой осторожностью можно сказать, что для всех этих хозяйств Афиким оставался примером и своего рода идеологическим центром. В 1951 году, когда киббуцное движение раскололось в связи с вопросом об отношении к сталинскому СССР, семь из восьми киббуцев, связанных некогда с движением «Нецах», оказались в стане противников сталинизма. Один, Гиват-Хаим, раскололся надвое.
