Александр Фейгин: «Еврейство в моем представлении — это сидеть за книгами»

Еврей должен поймать корову

— Вы редко даете интервью.

А кому это надо? В свое время меня принимали в русскую секцию Союза писателей Израиля, объединение «Столица». Один из вопросов был: «Чем вы отличаетесь от других членов Союза?» Я ответил: «Тем, что могу не писать».

— Тем не менее вы написали, точнее, перевели тысячи печатных страниц. Как из обычного советского мальчика получился полиглот, специалист по еврейским штудиям, а также эксперт в самых разных областях? Где вы родились?

В Харькове. Лет в 11 у меня появилась идея фикс: захотел узнать, за что страдаю, что же это такое — еврейство. Вообще-то я рационалист, занимаюсь в основном Рамбамом. Но тогда я переформулировал вопрос так: что я должен сделать, чтобы евреи из XVIII века, прибыв в Харьков на машине времени, указали на меня пальцем: «Это наш?». Я потихоньку начал учиться. Изучать иврит, преподавать и так далее.

В подростковом возрасте со мной случилось то, что случается со всеми: я поссорился с мамой и наговорил ей всяких гадостей. Она обиделась: «Как ты можешь так говорить с матерью? Ты же религиозный мальчик». К этому моменту я очень многое уже соблюдал, но о религиозности не задумывался. Я обалдел, ушел в свою комнату и, поразмыслив, вышел оттуда уже религиозным мальчиком.

Со стариками ходил молиться в подпольную синагогу, домик, который нам сдавал участковый милиционер. Мы там встречались в субботу. Это были очень уставшие и побитые жизнью люди, с особенным чувством юмора. Я им обязан примерно всем. Для нас еврейство было культом, хобби, вычурной формой самоидентификации. А для них это была жизнь. В Харькове было два породистых старика, Саня Ландау и Иоффе. Саня, несмотря на имя, был глубоким стариком. Иоффе был образованным евреем, к нему приходили с алахическими вопросами. Саня всю жизнь работал бухгалтером и держал на себе еврейскую жизнь в городе. Благодаря нашим старикам в Харькове, одном из самых антисемитских городов СССР, была кошерная шхита.

Саня с приятелями в конце сороковых пошел в потребкооперацию: «Мы хотим за валюту продавать перья в Польшу». Те очень удивились, но было указание — зарабатывать валюту. Сане выдали документы на открытие птицедерки, после чего он сказал: «Мы ж не будем кур ощипывать живыми. Дайте нам справку, что мы можем их резать». И на этом десятилетия простояла шхита в Харькове.

Мой дедушка говорил: «Каждый еврей должен уметь поймать корову, зарезать, откошеровать, из ее кожи сделать пергамент и написать свиток Торы. Потому что никаких специалистов у нас для тебя нет». И я дедушку потом сам хоронил, похоронных услуг тоже не было. При том, что я коэн, я его хоронил.

Был еще старичок, который в молодости брал уроки канторского пения. Он приходил каждое воскресенье на птицерезку и подшучивал над старушками: «Мадам, вы выбрали такую хилую курицу, что вам придется жарить ее для мужа на сливочном масле». Женщина приходила в ужас: «Нельзя на сливочном!» А он счастливый уходил домой, он сделал себе воскресенье.

— Что удалось вам вынести из знакомства с этими личностями?

Старики нас научили, что, во-первых, еврейство — это полноценное содержание для жизни. Ты можешь быть востоковедом, электриком или писателем, но еврейство — это полноценное наполнение, всё может крутиться вокруг этого. Второе: они нас научили специфическому еврейскому чувству юмора, которое очень полезно, потому что это всегда смех над собой. В нашем поколении почти нет надутых раввинов. Нет людей, которые о себе говорили бы с придыханием. И третье, чему они нас научили, — это совершенно будничное самопожертвование. В 1991 году во время войны в Персидском заливе мой командир сказал: «Брейся, надо противогазы надевать». Я ответил «не буду», потому что у меня был учитель, который в сталинском лагере сказал: «Вот тебе бритва, отрежь мне голову, но бороды я не сниму».

— Придя к религии, выбирают конкретное направление. Даже в СССР, при всех запретах и отсутствии полноценной жизни, неофиты становились литваками, хасидами разных дворов, религиозными сионистами. Как сформировался ваш выбор?

У меня в роду было семнадцать поколений раввинов. Последний из них был, как это называется у народов, самосвят, то есть раввин, ставший лидером хасидского двора в Волынцах Витебской губернии. В 31 год, умирая, он сказал хасидам: «Идите к ребе Рашабу», Пятому Любавическому ребе Шолом-Дов-Беру. И все его хасиды стали хабадниками.

Придя к иудаизму, я выбрал ХАБАД, просто чтобы не выбирать. Я считаю, что вообще момент выбора у человека, пришедшего к религии, — это очень скользкий момент. Можно сделать заявку на свое будущее в иудаизме как борец со всем или как ученик. Не все становятся борцами, я — хронический ученик.

— Соблюдать заповеди поначалу было сложно?

Могу рассказать, как Творец преподал мне урок по теме «Чувство юмора». Когда я начал соблюдать заповеди, меня обеспокоило сказанное в своде законов «Шульхан арух»: в туалете нельзя думать о священных текстах. Я был такого высокого мнения о себе, что боялся нарушить этот запрет, и поэтому ввел правило: в сортире всегда должна лежать «Литературная газета».

И вот, значит, читаю я в Торе, что раб праотца Авраама Элиэзер отправляется искать жену для Ицхака. Отложил книгу, направляюсь в туалет, открываю «Литературную газету», и мне на глаза попадается заголовок: «Интервью с начальником водопойных сооружений каракумской пустыни Абрамом Исааковичем Элиазаровым».

Вода из воздуха

— Когда вы уехали в Израиль?

В 1987 году. Мне было 28 лет.

— Уже семейный?

Женатый и уже дитятый. С будущей женой — первой — познакомился на еврейской свадьбе в Тбилиси. Еду с этой девушкой и другими гостями в трамвае, вижу совершенно другой быт, когда евреи не стесняются, кричат водителю: «Съезжай с рельсов, поехали в синагогу». И тут один из присутствующих начинает кидать всем мандаринки. Вижу, что той девушке, которая мне нравится, мандаринку не бросили. Говорю: «Киньте ей». Отвечают: «Она слепая».

— Абсолютно слепая?

Два процента зрения на периферии. Свет и тень, так и я сейчас левым глазом вижу. Я могу отличить два пальца от трех, больше ничего глаз не видит. А у нее такие были оба глаза. Я через неделю сделал ей предложение и через месяц женился. У нас родился мальчик, сейчас ему под сорок, он математик, занимается искусственным интеллектом, алгоритмист. Русский язык наш сын никогда не слышал. В 1985-м родился, через два года мы уехали, а до того момента разговаривали с ним дома только на иврите.

— В Израиле вы начали работать в религиозной сфере?

Я был в своей жизни раввином на полставки, один год. Раввин — это не источник заработка. Мой прадедушка был раввином в Виленской губернии. И он говорил так: «Если бы на базаре продавали раввинов пучками, то никто не подошел бы, даже цену не спросил бы». Я не занимаюсь выдачей алахических постановлений, никому не говорю, как надо, не зарабатываю Торой. Даже когда я занимаюсь переводами, я оговариваю с нанимателем, что он платит мне деньги только за знание языка и умение им пользоваться. Но ни в коем случае не за сам религиозный контекст.

— Чем вы занимались у Михаила Мирилашвили? В интернете есть видеозапись: вы задаете вопрос о биткоинах.

Был советником по инвестициям и стартапам, работал практически во всех областях, кроме медицинского оборудования. Но и медицинское оборудование мы тоже рассматривали, потому что сам Михаил Михайлович — врач по профессии. В свое время я не только расспрашивал про биткоин, я прошел заочный курс по криптовалютам и блокчейну. Но в итоге Мирилашвили не захотел с этим связываться, и это осталось лишним знанием. Он уже инвестировал в проект Watergen — вода из воздуха, есть у него такой стартап. Я участвовал в покупке как эксперт. Параллельно я каждый день давал ему уроки Торы, но предупредил, что деньги за них брать не буду. Два года назад Мирилашвили сказал, что больше не собирается инвестировать в Израиле, и мы расстались хорошими друзьями.

— Вы сами в биткоины не инвестировали?

Я никуда ничего не вкладываю. Я никогда не занимался направленным накоплением денег. Может быть, и мог бы, но для меня это никогда не было интересным занятием.

— Переводы — это ваше основное занятие?

Да, этого хватает на жизнь. Я очень доволен, что сижу за столом, а не бегаю в поисках заработка.

— Долгое время вы учились у раввина Капаха, знатока и переводчика трудов Рамбама. Как вы с ним познакомились?

Я утром работал, вечером изучал Тору. Заинтересовался Рамбамом. В основном Рамбам писал свои труды на иудео-арабском. На каком-то этапе я положил рядом перевод, выполненный Ибн-Тиббоном, одним из первых переводчиков, и книгу Рамбама, которую он изначально составил на иврите. Начал читать и понял, что это речь разных людей. А мне присущ русский снобизм: переводить надо с первоисточника. За год я изучил базисный средневековый арабский, он похож на современный литературный, но семантическое поле многих слов изменилось. Как и другие языки, продолжаю его учить до сих пор. О языке никогда нельзя сказать: я его выучил.

Инструментарием овладел, начал искать преподавателя. Добрался до города Рош ха-Аин, где живут йеменские евреи, традиционные почитатели Маймонида. Мне сказали: иди к раввину Капаху. И я, слава Всевышнему, послушался этого совета и стал ходить на уроки в синагоге «Ави Давид» в иерусалимском районе Нахалат Ахим.

— Вы пошли без предварительных договоренностей?

У больших людей тогда не было придворных. Всё прозрачно, никаких секретарей или телохранителей. Это был 1989 год. Раввин Капах говорит: «Обучать тебя отдельно я не буду. Не знаю, кто ты да что ты. Но ты можешь ходить на мои уроки». У него кроме разных уроков был курс по книге «Мишне Тора», единственной, которую Рамбам написал на иврите. Капах чудесно комментировал, приправляя шутками.

Приведу пример. Откуда мы знаем, что есть Б-г? Написано на первой странице «Мишне Тора», что есть Б-г, и Раавад — рабби Авраам бен Давид, автор критических комментариев к трудам Рамбама, это не оспаривает. Если бы оспаривал, мы еще подумали бы.

— Смешно.

Еще один анекдот, из любимых. Прибегает ешиботник к главе ешивы: «Я такой молодой, еще не женат, и мне приснился Всевышний. Написано в талмудическом трактате «Йома», что, кому снится Всевышний, не доживет до конца года. Спасите!» Глава ешивы отвечает: «Учишься ты кое-как, и сны тебе снятся кое-какие. В Талмуде же написано, что сон человека волочится за его мыслями. Ты о Всевышнем не думай, Он тебе не будет сниться. Мне уже за 90, я о Нем уже лет 60 не вспоминаю».

— Для вас эти уроки остались формальными, или же постепенно имело место сближение с раввином?

Нет, только ученичество. Капах приближал очень немногих людей. Даже в случае с раввином Адином Штейнзальцем, с которым я намного ближе, все шаги первые делал Штейнзальц. Я считаю, что иначе неправильно. В израильской армии это называется «нарушением дистанции». Двух этих очень разных раввинов я считаю своими учителями. Не знаю, что они думали (р. Капах) или думают (р. Штейнзальц) об этом, удостоверения ученика у меня нет, но во многом именно они меня сформировали. Оба — лауреаты государственной премии Израиля, обладатели феноменальных знаний и работоспособности.

— А вы успели отслужить?

В 1988 году получил повестку и сразу пошел. Служил первые три месяца, и потом резервистские сборы до 52 лет.

— Что вы читаете помимо религиозной литературы? Извините за буквализм, какая газета лежит в вашем туалете?

Уже почти двенадцать лет я физически не способен разбирать бумажные тексты. Есть электронные книги. Последнее, что я прочитал, — это Пелевин, «Крайняя битва чекистов с масонами», получил огромное удовольствие. Пытался читать Алексиевич, люблю Сорокина. Рекомендации я обычно получаю из Facebook или от друзей. Жена иногда читает мне. Есть аудиокниги, но я их не люблю.

Я очень много читаю, три-пять научных статей в день, всё, что выходит на предмет иудео-арабской культуры и востоковедения вообще. В основном на английском. Без этого невозможно, потому что в последние годы всё больше и больше открытий. В интернете есть много вещей, о которых мы не догадываемся. Например, существует великолепный портал каирской генизы с разными коллекциями. Одна из коллекций — это вся иудео-арабская литература.

Биться головой о тексты

— Вы успели поработать в современной России. Что вы думаете о перспективах еврейской общины?

Когда я ездил в 90-е с раввином Адином Штейнзальцем как переводчик, в Иркутске его спросили: «Как вы считаете, российское еврейство в терапевтическом отделении или хирургическом?» Штейнзальц сказал: «В морге, и давно».

Я не вижу будущего у евреев в России. Всё, что в столице удается сделать хорошо, построено на импорте евреев. Мотл Лифшиц, легендарный московский хасид, рассказывал: «Сначала мы думали, что все побегут к нам, потому что стало можно. Потом я посмотрел, кто пришел, и подумал, что все побегут от нас, подальше спрятаться от еврейства. А затем я понял, что они никуда не побегут. Им хорошо в том месте, где они есть».

— Всё так мрачно?

Раввин Берл Лазар однажды сказал: «Нам не удалось вырастить поколение, которое будет соблюдать субботу, но мы вырастили людей, которые будут мучиться, нарушая субботу».

В России могла появиться новая поросль ученых евреев, поскольку там есть соответствующие интеллектуальные притязания. Но этого не произошло.

Российское еврейство неоднородно, есть Москва и другие города. Даже Петербург — это совершенно не Москва. В Москве есть огромное разнообразие, за евреями ходят и заглядывают в глаза: «Вы хотите белый верх, черный низ? Черный верх, белый низ?». В других городах что есть, то кушают, что есть, то слушают. Возможно, единственный город, который более-менее приближается к Москве, это Днепропетровск. Так случилось, что в Днепропетровске был и продолжается перекорм деньгами, и можно себе всё позволить. При этом община небольшая и тоже частью импортированная.

Бердяев сказал замечательную вещь: «Русский социализм больше русский, чем социализм». Я пошел бы дальше: русский еврей — больше русский, чем еврей. Но того немногого, что у русских евреев есть еврейского (и это действительно немногое, трагически немногое), достаточно, чтобы достичь чего угодно.

— Нужна ли популярная литература в сфере иудаизма, или, образно говоря, хватает Торы и Талмуда?

Поскольку не все мы изучаем Талмуд, мягко говоря, то, конечно, нужна. Нужно максимум еврейства на всех языках, спрос есть.

— Русскоязычный еврей хочет ознакомиться с трудами Рамбама. С чего начать?

Для начинающих — конечно, «Мишне Тора», вышедшая в издательстве «Книжники», первый том, который можно читать отдельно от остальных томов. Я сейчас перевожу очень своеобразную книгу, она выйдет примерно через два года, с Б-жьей помощью. Это предисловия Рамбама к его другим трудам. Поскольку аппетит приходит во время еды, я задумал вставить туда предисловие его отца к книге, которую тот написал, предисловие его сына к книге, которую написал сын, предисловие внука к книге, которую написал внук.

Это очень интересно, потому что предисловие — это совсем не то, что мы пролистываем, принимаясь за книгу. Предисловие в средневековой еврейско-арабской литературе давало неподготовленному читателю предварительную информацию, необходимую, чтобы понять книгу. Рамбам в предисловии к «Мишне Тора» рассказывает не о том, как он сочинил эту книгу на даче в Переделкино. Он поясняет: данное сочинение нужно для того-то и того-то, редактировалось определенным образом, порядок трактатов в ней не случайный и так далее.

После этого, если Б-г поможет и будут силы, я собираюсь перевести книгу, которая называется «Поучение об обязанностях сердец» р. Бахьи ибн Пакуды. На самом деле ее переводили на русский, избранные фрагменты. Фокус в том, что на идиш, на иврит и русский она переводилась с купюрами и не с оригинала. На арабском в ней 400 страниц, а на русском — 270, при том, что арабский и иврит в переводе примерно вдвое длиннее, чем в оригинале.

Мне кажется, эта книга будет очень важна, потому что она показывает корни хасидизма в X веке. У ученых есть интуитивное предположение, что хасидизм как-то связан с суфизмом, были контакты в Цфате между суфиями и каббалистами, это как-то перекликается, эхо какое-то. Авраам, сын Рамбама, был большим реформатором в общине отца и многое принял от исламских суфиев. Им написан «Трактат о бассейне», или «Трактат о водяном ключе» — по-настоящему суфийский трактат.

— Насколько Рамбам актуален в наши дни?

Рамбам категорически не хочет устаревать, и я не вижу, как он может устареть. Есть отдельные вещи, которые, кажется, устарели, но это только означает, что их следует перетолковать, понять заново. Рамбам — поклонник Аристотеля. Он, например, во втором томе «Путеводителя растерянных» пишет: «небесные сферы суть сознательные существа, имеющие собственные желания». Понятно, что в наши дни относиться к этому как к астрономическому или астрологическому факту — смешно. Но мне кажется, что в еврейском контексте это как раз главный вызов. Когда мы читаем старые книги, мы говорим: этот стих кричит — «истолкуй меня». Я не могу его взять буквально, я должен понять, почему так сказано. Это настоящий челлендж.

Многие вещи, конечно, кажутся странными. Рамбам составлял медицинские книги по теории Галена, которую сегодня никто всерьез не воспринимает: избыток желчи желтой, избыток желчи черной… Но нам надо в этом разобраться и откомментировать. Я очень стараюсь переводить его без своей точки зрения. Дать ему слово. Рамбам часто иронизирует, но я никогда не поставлю смайлик в его текст. Максимум, укажу в подстрочном примечании: «Мне кажется, что эта фраза написана с иронией».

— Давайте завершим интервью глобальным вопросом: что такое иудаизм? В чём его суть — в философии, в обрядах?

Рассказывают, как в местечке Слободка, где находилась легендарная ешива, сидели два пожилых еврея. Один говорит: «Я ничто», второй отвечает: «Я тоже ничто». Проходит мимо молодой парень и вступает в разговор: «Я тоже ничто». Старики тут же реагируют: «Ты сначала поучись лет 40-60, а потом будешь вмешиваться в разговоры». Чтобы достичь уровня «ничто», надо изрядно поработать над собой.

Невозможна религиозная практика без учебы. Я нередко наблюдаю эдакие ускоренные курсы иудаизма, когда всё из середины вынимается, и сразу формируется человек с правильными выводами. И это меня злит, потому что еврейство в моем представлении — это сидеть за книгами. Этим я занимаюсь последние лет пятьдесят. Еврейство, кроме практики и веры, двух равноважных моментов, — это прежде всего учеба.

— Хорошее определение. А как вы охарактеризовали бы движение ХАБАД, к которому вы принадлежите?

ХАБАД — это безвредное изложение Лурианской каббалы. Прямое изучение каббалы может быть опасным, множество примеров этому мы видим в наши дни. Само слово ХАБАД — мудрость, понимание, знание — адресует нас к преобладанию разума над эмоциями.

— В литовском стиле.

Кстати, да. Надо помнить, что основателя ХАБАДа рабби Шнеура-Залмана из Ляд соученики называли «литваком». Главное в ХАБАДе — это не водка и не танцы, а изучение текстов. Я сейчас перевожу для нового издательства «Геула» трактаты Ребе. Они очень тяжелы, трудночитаемы, но хабадники бьются о них головой, это важно. Важно биться головой всю жизнь о тяжелые тексты. Это самое лучшее, что можно сделать с еврейской головой. jm