— Александр, раз мы с вами беседуем в таком месте, хотелось бы начать разговор с вашего детства…
Я рос на Патриарших прудах — старинные улочки вокруг Бронной — до сих пор мои излюбленные места. Жили мы недалеко от синагоги — тогда там еще находился дом художественной самодеятельности, куда я ходил за литовкой наших первых песен, чтобы иметь возможность играть концерты. О своем еврействе я знал, но, как и во многих советских еврейских семьях, мы не говорили о традициях, о религии. Тем более с таким дедушкой — старым большевиком! Позже я откопал, что мои корни — из украинских местечек, а в роду по материнской линии звучали такие фамилии, как Хотимские, Роднянские… Может, знаменитый телепродюсер — мой дальний родственник! А кто-то из членов моей семьи был депутатом первого Кнессета в Израиле.
Продюсер из школы рабочей молодежи
Александр Кутиков родился в 1952 году. Учился по классу трубы в музыкальной школе и успешно ее закончил. Учился в Московском радиомеханическом техникуме (МРМТ) на факультете радиолокации, бросил, окончил школу рабочей молодежи N97. В возрасте 19 лет знакомится с 17‐летним Андреем Макаревичем, тогда учившимся на первом курсе МАРХИ. В 1971 году Сергей Кавагоэ приглашает Кутикова в «Машину времени» вместо ушедшего в армию басиста Игоря Мазаева. Как вспоминал Андрей Макаревич, Кутиков «внес в команду дух мажорного безоблачного рок‐н‐ролла». Сочинил музыку песен «Поворот», «Скачки» (обе — совместно с Петром Подгородецким), «За тех, кто в море» (совместно с Андреем Макаревичем), «В добрый час», «Музыка под снегом», «Ночь», «Спускаясь к великой реке», «Он играет на похоронах и танцах» и других. Руководит звукозаписывающей компанией Sintez Records. Продюсер музыкальных альбомов «Машины времени» и проекта «Старые песни о главном».
— В одном из интервью вы рассказывали, что история вашей семьи изобилует репрессиями.
Это так. Дедушку чудом не расстреляли, он остался жив благодаря личному знакомству с Александром Поскребышевым, заведующим особым сектором ЦК. Он карандашом «Хозяина» вычеркнул фамилию дедушки из уже подписанного списка. А сделал он это еще потому, что двоюродная сестра деда была его любовницей. Бабушки и дедушки меняли документы, имена. О том, что у дедушки в паспорте стояла неправильная дата рождения, я узнал совсем недавно — до этого не переставал удивляться тому, как ему удалось в 17 лет командовать полком.
— Чем занимались ваши родственники?
Бабушкина сестра, например, заведовала аспирантурой Института нефтехимического синтеза Академии наук СССР. По-настоящему большой ученый и человек! Сестры бабушки — доктора наук. Муж одной из сестер был ректором Московского историко-архивного института. Бабушкин брат работал главным инженером на шосткинском заводе «Свема»… Только моя бабушка — «всего лишь» выпускница мехмата МГУ — всю жизнь посвятила дедушке, Науму Михайловичу (Моисеевичу), управляющему делами наркомата авиационной промышленности СССР. Ранее он был одним из пяти помощников первого коменданта Московского Кремля Малькова. Бабушки учили меня, что все евреи делятся на две категории: мясники и учителя. Люди, для которых материальное важнее, — мясники, таких большинство. Других же волнуют знания, знание людей, знание мира. И эти знания они не только собирают, а делятся ими, отдают. Именно такими они и были — учителями. Короче говоря, когда мне стукнуло 16 лет, я не сомневался в том, что в паспорте должен быть записан евреем.
— Не боялись?
Начальник отделения милиции предупредил, что я сам себе палки в колеса вставляю. Но какой же я русский мальчик, если воспитывала меня еврейская мама, окружали меня еврейские родственники, а форшмак я люблю больше, чем картошку с селедкой?
И моя «вольница», любовь к свободе и независимости, сыграла свою роль. Я сам себя из комсомола исключил. Будучи секретарем комсомольской организации, я это сделать мог просто. Забрал свою учетную карточку и подарил маме на память вместе с комсомольским билетом, а затем написал заявление о сложении полномочий. Тогда же дедушка подарил мне книгу братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу» с напутствием: «Читай и думай, думай и читай». С того возраста я начал думать в унисон мыслям, почерпнутым из этой книги, и уже тогда понял, что написанное там — не сказка, не фантастика, а наша реальность, наша советская жизнь.
— Лично вы с «еврейским вопросом» сталкивались?
Куда без этого? Перед тем как я пошел устраиваться звукооператором и звукооформителем на киностудию министерства обороны, туда своим друзьям позвонил дедушка. Прийти можно было только по блату, но остаться работать — только по знаниям, которые я имел: с 18 лет работал звукооператором и звукорежиссером в комитете по телевидению и радиовещанию. На собеседовании мне пообещали позвонить, как только подготовят документы. Проходит неделя, вторая — тишина. Через два месяца раздается звонок от начальника цеха звукозаписи: «Тебе тут место держат, а ты пропал! Срочно приезжай!» Я как дурак бросил все дела, приехал на киностудию, в отдел кадров, а мне полковник, начальник кадров, говорит: «Тебе как объяснять, прямо, или сам поймешь?» Я говорю: «Ну давайте, рассказывайте…» Он мне: «При мне евреев не принимали и не примут!» Я еле удержался от того, чтобы взять пресс-папье и засандалить начальнику по башке… В нашей семье уже была подобная практика. Муж моей старшей сестры пострадал за то, что точно таким же пресс-папье разбил голову военкому, ударившему его мать. Попал в штрафбат, на передовую, выжил. Прошел всю войну, после штрафбата в разведке стал полным кавалером ордена Славы. А вообще, «Машину времени» называли «машиной с евреями», хотя в те времена по паспорту евреем был только я.
— А Андрей Макаревич?
У Макара особый случай. Его мать по паспорту — еврейка, отец — белорус. А он — русский. Полное братство народов.
— Вы говорили с ним о своих корнях?
Еврейская тема всколыхнулась однажды, когда Игорь Саульский неожиданно решил уехать. Мы прощались так, словно на всю жизнь. Сидели в пустой квартире, где раньше собирались теплыми уютными вечерами, на полу лежали газеты. Сидели, молчали, пили… Религиозные аспекты жизни были уделом очень маленького количества евреев. В синагогу ходить боялись, она была одна. Вопросами иудаизма я начал задаваться уже позже, когда принялся самостоятельно изучать основы монотеизма. Изучая монотеизм и на основе своего ощущения жизни, у меня родилась такая сентенция: в храме мне душно, а в синагоге — тесно. Б-г у каждого человека в душе.
— Тора об этом и говорит.
В любой религиозной традиции, за исключением иудаизма, меня всегда пугало стадно-коллективное состояние. У евреев другое. Общность народа складывалась тысячелетиями не только на основе религиозных традиций, но и из особенностей существования нашего народа. Наша общность необходима для выживания. И то, как веселятся в Субботу евреи в Израиле, — дорогого стоит для меня.
— Вы занялись продюсированием, поскольку не любите публичность?
Нет, дело в другом. У меня от природы хороший слух. Я воспринимаю звук как трехмерную картину, понимаю, как формируется и из каких элементов он состоит. Хороший продюсер знает, как вынуть из исполнителя то, что ему нужно. В студии важно обмануть исполнителя, снять с него напряжение и его естественное желание казаться лучше, чем он есть на самом деле. Поэтому живые концерты чаще и звучат лучше, естественнее, чем студийные записи. Я сразу вижу, когда исполнитель делает лишнее, надевает маску. Когда Жанна Агузарова записывала первый альбом с группой «Браво», я всегда аккуратно давал ей понять, что она из интересной по своей природе девушки искусственно старается стать «необычной». В итоге отличная, естественная, талантливая работа получилась.
— Какую музыку вы слушаете?
Я всю жизнь слушаю и люблю классику и считаю, что лучшей музыки вообще нет и не будет. Малера и Дебюсси я сейчас воспринимаю по-другому, не так как 40 лет назад. В современном музыкальном образовании, особенно для людей, профессионально занимающихся поп-, рок-музыкой, джазом, этих двух композиторов нужно знать наизусть.
— От чего зависит будущее современных исполнителей?
В частности, думаю, что если в российских школах начнут по-другому преподавать русский язык, перспектива будет. У Макара в 19-й школе преподавал в старших классах учитель русского языка и литературы Давид Яковлевич Райхин. Я до сих пор вспоминаю о нем с уважением. В то время, если человек собирался поступать в любой гуманитарный вуз, не подготовившись по учебному пособию Райхина, о сдаче экзамена на хорошую отметку он мог забыть. Так вот, Райхин считал, что если будущий студент не знает наизусть 150 стихотворений из школьной программы, он дебил. У Макара в классе несколько человек очень неплохо писали стихи. Они устраивали соревнования — сочиняли, подражая разным поэтам: сегодня — молодому Маяковскому, послезавтра — зрелому Блоку. Он с детства научился писать так, что его песни слушают до сих пор и будут слушать еще долго. У него потрясающий художественный и литературный дар.
— Ваша дочь занимается музыкой?
У моего ребенка колоссальные способности к музыке — у нее фантастическая музыкальная память и идеальный слух. Но я, как любящий отец, аккуратно сделал так, что музыка стала важной частью ее интеллектуальной жизни, но не профессией — я очень хорошо знаю музыкальный мир изнутри. По своей натуре я бы не смог ей помогать и заниматься ее продвижением. Каждый должен выбрать свое дело и место в мире самостоятельно, ухватить свой кусочек, отвоевать свое место под солнцем. Когда дочь училась в 11-м классе, мы с женой решили не оказывать на нее никакого давления. Тема выбора профессии в разговорах стала для нас табу, мы просто перестали говорить о ее поступлении, тем более при ней. Дочка, конечно, очень мучилась, пыталась советоваться, а мы уходили от разговора. Разумеется, у нас был запасной план — не евреи, что ли? Но свой выбор она все же сделала сама, и сейчас развивается в качестве юриста в области интеллектуального права. Работа музыканта не сколько исполнять, сколько «таскать рояль». Музыка — колоссальный труд. За десять лет работы в Росконцерте мы дали 2750 концертов. При этом получали с каждого концерта по 10 рублей. Так что пусть моя дочь лучше горбатится юристом!
В 2014 году мы играли юбилейный концерт — 45 произведений, 3 часа 20 минут чистой музыки. Прямо на сцене мы с Макаром выпили по бутылке коньяка в качестве лекарства — иначе бы умерли.
— Как вы оцениваете сейчас свою работу?
Как говорили старые директора в Росконцерте, успех проверяется у кассы. За первый год работы мы принесли государству прибыль 11 миллионов рублей при стоимости коллектива 480 000 в год — включая все переезды, перелеты, гостиницы. Заводы не давали такой прибыли! Поэтому нас, несмотря на своевольность, держали: с одной стороны, били, но с другой — прикрывали. А вообще, я стесняюсь своего таланта. Мне некомфортно выставлять напоказ и кричать о том, что я обладаю тем, чего нет у других. За человека должны говорить его дела и результаты этих дел.
— Какая у вас любимая песня из репертуара «Машины»?
Я все люблю, но могу назвать ту, из-за которой вернулся в «Машину времени»: «Пока горит свеча». Все думают, что самое «героическое» произведение — «Поворот». А факты говорят о другом: «Музыка под снегом» 17 месяцев не опускалась ниже третьего места в хит-параде!
— Что сейчас происходит на рынке музыкальной индустрии в России?
Музыкальный бизнес в России убили еще в 90-х годах, когда появилась в огромных количествах пиратская продукция. К примеру, музыкальный рынок у нас в то время оценивался в 3–6 миллиардов долларов оборота по CD-дискам. Но тогда же только на территории Москвы стояло 26 мини-заводов, на которых печатались CD, официальных из них — только два. Остальные действовали на территории закрытых учреждений под прикрытием прокуратуры и других силовых ведомств. Бороться с пиратской продукцией обычными методами было невозможно — она составляла и составляет 90% от рынка. Государство как элемент, гарантирующий свободу бизнеса и свободу конкуренции, отсутствовало, как тогда, так и сейчас. Какая уж тут индустрия?
— Что делать молодому музыкальному коллективу, если у него нет миллиона долларов?
Надо анализировать, как лучше написать. Если песню не покупают, значит, на то есть причина. В свое время, услышав группу «Секрет», я сразу понял, что хочу с ними поработать, — они мне очень понравились. Я бросил отпуск, взял молодую жену и поехал в Таллин записывать их первые две пластинки. Все их лучшие песни мы записали там. Мы, «Машина», их раскручивали, помогали им, как только могли, стали их поддержкой в продвижении в мир советской музыки. По-настоящему талантливый человек не может быть не услышан. Если он нужен миру, наверху сделают так, что о нем узнают.
