Гурович и Гуревич
— Людей бизнеса мы обычно спрашиваем о правилах жизни.
Надо, чтобы изначально всё было правильно. Вот и всё интервью.
— Спасибо, а подробнее? Где вы родились, кто вам прививал необходимые ценности?
Я родился в Умани. Мои родители, сестра, дедушки-бабушки и даже жена — тоже уманчане. Обе бабушки похоронены недалеко от места, где находится могила рабби Нахмана из Брацлава. Прадедушка по маме работал в местной общине резником, второй прадедушка был меламедом.
— Ваши предки — хасиды?
Да, но не хабадники. Умань, к сожалению, известна кровавыми страницами еврейской истории. Там произошел самый крупный погром, Уманская резня, когда вырезали 24 тысячи евреев. Во время Великой Отечественной войны эта история, к сожалению, повторилась. Нацисты расстреляли 24 тысячи евреев, та же цифра получается. Прадедушку-меламеда расстреляли во время молитвы. На месте концлагеря «Уманская яма» потом установили металлический обелиск: «Здесь похоронены советские граждане, погибшие во время войны». Без указания национальности, разумеется.
— В советское время это была распространенная ситуация.
Поэтому не так давно мы установили памятник на месте гибели евреев. В Еврейском музее и центре толерантности есть информационные блоки, там было написано, что в Умани погибли 1000 человек. Моя жена и моя сестра, посещая музей, заметили это. Я сделал запрос в Уманский музей, получил документы, касающиеся захоронений в городе. Нам также прислали сведения из разных источников: КГБ СССР и УССР, Службы безопасности Украины. По одним данным, 15 тысяч погибли, по другим — 18 тысяч. Но есть и книга, написанная эсэсовцем, который участвовал в мероприятии. Он приводит цифру в 24 тысячи. Я через рава Боруха Горина передал эту информацию в музей, и надеемся, что в ближайшее время точная информация будет внесена.
Борис Гурович родился в 1962 году в Умани. После окончания 8 классов средней школы поступил в Тальновский строительный техникум на факультет промышленно-гражданского строительства.
Службу в армии проходил в Уральском военном округе, после демобилизации женился. Трудовую карьеру начал в строительном тресте «Уманьпромжилстрой», дорос до должности начальника строительного управления в г. Ватутино.
В 1993 году переехал в Москву, возглавив российско-украинскую строительную компанию. С 2002 года — гендиректор и учредитель компании «Монолит».
Гурович начал посещать синагогу в Марьиной Роще и на Бронной в 2008 году, а через два года стал принимать активное участие в жизни Мытищенской еврейской общины. В 2016 году стал ее председателем. С мая 2017 г. — член совета директоров Российско-еврейского конгресса.
— Умань стала местом паломничества брацлавских хасидов и многочисленных сочувствующих. Вы каким-то образом с этим связаны?
Могилу рабби Нахмана нашли под домом, который принадлежал матери начальника ГАИ Черкасской области Дмитрия Забейдо, я его хорошо знал. Само движение очень интересно, оно особенное, эмоциональное. Кто-то из раввинов сказал, что брацлавский хасидизм — это больница, туда приходят все. Я был в Умани в одну из суббот. Выходит из миквы человек без брюк. Его спрашивают: «А где твои штаны?» — «Один еврей перепутал, взял мои». — «Так ты бы взял его!» — «А он забыл оставить».
— Каким было ваше детство?
В Умани жило много евреев и поэтому сохранилась некоторая связь с еврейской жизнью. Помню, я был маленьким и мы пошли с мамой на рынок покупать курицу. На базаре сидел резник в металлической будочке, мама отнесла ему птицу. Моя мама окончила три института. Была преподавателем французского языка, русского и еще училась на педагога младших классов. Мать была добрейшим человеком, ангел во плоти. Молилась, называла это «я наколдую». Я учился в русской школе, но украинский в доме был всегда. Мой отец — украинский писатель, поэт. По основной профессии он был учителем, преподавал историю.
Знаменитый украинский писатель Леонид Первомайский, а на самом деле еврей и почти наш однофамилец Леонид Гуревич, всё уговаривал папу, чтобы тот бросал преподавание. Отец с ним переписывался, они советовались. Через много лет моя дочь искала квартиру в Москве. Позвала меня оценить выбранные апартаменты, уже меблированные. Я захожу в одну из комнат, а там книжные полки уставлены произведениями Первомайского.
Выяснилось, что квартира принадлежит внуку писателя. Я ему позвонил, мы обменялись телефонами. На следующий день внук Первомайского звонит: «Представляете, я полез в архивы деда, а там хранится десятилетняя переписка с вашим отцом!» Аж мороз по коже.
— Расскажите об интересных моментах из отцовских писем.
Знаковых, скажем так. Я появился на свет в мае 1962 года, а отец в июне или июле пишет Первомайскому о том, что рад рождению сына. Папа, кстати, похоронен в Израиле, в Холоне.
Папа прошел фронт, получил тяжелейшее ранение в голову, ему было лет 18. Потерял зрение, ничего не видел. Отца толком не лечили, только рану перематывали.
Папа был оторван от веры, но взамен этого у него была литература, с ее тогдашними идеалами честности и порядочности. В госпитале он читал стихи Шота Руставели наизусть. Врач-грузин подошел к нему, поинтересовался, откуда папа знает эти стихи. Тот ответил, что Руставели — его любимый писатель. И врач его выходил. Отец всю жизнь искал своего спасителя, потом, наконец, удалось найти сына этого врача, спаситель к тому времени уже умер.
— Ваш отец своими корнями интересовался?
Он пытался изучать иврит, читать Талмуд. Папа умер в 86 лет. Мне позвонила сестра и сказала: «Приезжай, врачи дают ему два дня». Я прилетаю в Израиль в медицинский центр «Вольфсон», спрашиваю у отца, чего бы он хотел. Ответ: «Жить хочу». И он выжил. Мы потом забрали его из госпиталя, но онкология — штука коварная. Опять больница, опять дежурства. Мы с сестрой дежурили попеременно и, конечно, очень уставали. Держались из последних сил. И вот однажды, в мое дежурство в палату стучится мужчина: «Можно к Марку Ароновичу Гуровичу? Он был у меня классным руководителем. 25 лет его ищу. И сейчас одноклассника приглашу, доктора наук из Красноярска. Мы хотим вам помочь, заменить на дежурстве». Потом выяснилось, что именно в этот день 50 лет назад был выпускной вечер их класса, в котором папа был руководителем.
— Отец их узнал?
Сразу же. Память у него была великолепная, он не только своих учеников вспомнил, но и их родителей, где они работали, как дети вели себя в школе. Это было что-то невероятное. 50 лет прошло, а он помнил. Я принес тфиллин, сказал, что в Талмуде написано: если человек хотя бы один раз надел тфиллин, у него есть дорога в будущее. Боялся, что папа откажется, но он сказал: «Да, конечно».
Когда он уже уходил, его перевели в специальное отделение. Там происходили сплошные чудеса, знаковые вещи. Папа прошел войну, видел много ужасов, видел Холокост, его любимого дядю расстреляли, когда тот пытался спасти детей… Всё это папа видел и не понимал, как такое возможно, как Он такое допускает. И он написал стихотворение на украинском языке, там была такая фраза «и, если только Б-г есть». И вот, лежа в этой палате, когда уже не двигался, он вдруг встает и говорит: «Б-г есть, я его видел. Я прошу прощения, что написал ту фразу». И это была тшува перед уходом. Абсолютно, на 100%. Он ушел в субботу, как многие праведники.
Синагога на даче посла
— По основной профессии вы строитель. Почему вы выбрали строительный техникум?
Папа был инвалидом войны. Ему положена была квартира, но ее долго не давали. В нашу школу приходили люди из разных учебных заведений. Был и человек, который пригласил меня с одноклассниками в строительный техникум. Я, пятнадцатилетний, подумал: «Это в Тальном, недалеко от Умани, мы получим стипендию, образование, будем работать строителями. Тема хорошая, папа мучается с квартирой. Стану строителем, буду квартиры строить, появится квартира в семье». Нас было четыре еврея, которые поступили в этот техникум. Мои друзья потом все разъехались. Даня живет в Америке, Игорь — в Иерусалиме, Валера — в Торонто. Окончили этот техникум, потом я пошел в армию, после армии учился в институте и работал. Был мастером, прорабом, начальником участка, начальником строительного управления, заместителем начальника областного строительного объединения, заместителем министра строительства Украины.
В 26 лет я работал начальником строительного управления на Украине. Строил жилье для переселенцев из Чернобыля, когда случилась трагедия на АЭС. За три месяца мы построили огромное количество жилья. Всю школу я прошел.
— В чем были ее плюсы?
Методика, ментальность и подходы другие. Руководители моего возраста были одними из последних руководителей, кто застал советское воспитание в профессиональном плане.
— Не было желания сменить сферу деятельности?
Я достаточно консервативный человек. Я строитель, это моя тема, я успешно работал в этой области. Я стараюсь, чтобы всё делалось профессионально. В Москве и Московской области мы строим жилье. Это не просто строительство, мы сами финансируем и продаем. Мы создали компанию полного цикла. Бизнес очень непростой, в России особенно. Административные вопросы, экономические…
— В Израиле работать не пробовали?
Нет, это страна, где надо жить, чтобы заниматься строительным бизнесом. Надо знать язык, присутствовать. Сейчас Европой занимаемся.
— В последние годы вы спонсируете еврейскую общину в Мытищах. Параллельно вы являетесь членом целого ряда организаций, вы и на Бронной, и в Марьиной роще, и в РЕК.
Своими действиями я показываю отношение к еврейству. Оно для меня заключается в том, что все евреи должны быть вместе, едины. Не должно быть «в эту синагогу я хожу, а в эту — ни ногой». Мне комфортно и тут, и там. Люди должны находить возможность общаться, даже если они разные.
Когда отмечали юбилейный День Иерусалима — 50 лет — президент РЕК предложил сделать это в Мытищах, присутствовали представители РЕК, ФЕОР, раввин Берл Лазар, посол Израиля. Я помогал как мог, все были вместе и прекрасно провели время. В Освенциме кто-то из раввинов сказал: «Мы, евреи, умеем вместе умирать. Давайте научимся вместе жить».
— Почему именно Мытищи?
Я там давно. Купил акции компании «Монолит», потом из нее вырос холдинг. Что касается места, о котором мы говорим, это вообще чудеса. Я когда-то купил участок, достаточно дорогой, больше гектара. Там до войны была дача английского посла, мидовская территория. Я купил участок, чтобы построить жилье. А рядом находилось предприятие, владелец которого стал препятствовать строительству.
Он подает в суд, мы выигрываем. Он подает на апелляцию, и судьи, в том же составе, потупив глаза, принимают другое решение. Я понял: что-то тут не то, сказал, что надо взять паузу. Со временем до меня дошло, что это Провидение.
— В каком смысле?
Поначалу была другая идея — взять в городе участок и построить синагогу. Потом нам дали участок под общину, который, как оказалось, для общины не подходит, но подходит для жилья. И мы решили поменять всё местами, на месте дачи посла построить общинный центр. Прошло собрание мытищинской общины, люди там немолодые. Подходит ученый: «Борис Маркович, а вы знаете, что на том участке было до дачи английского посла? Синагога!» Потом Ицхак Абрамович Коган приехал и говорит: «Это же место хасидское, я бы сам тут жил».
— А вы хасид? Как вы себя позиционируете?
Как еврея, соблюдающего традиции. С огромным уважением отношусь к Хабаду. То, что Любавический Ребе сделал по всему миру, это крайне важно. Есть такая аллегория: представьте громадный террикон бриллиантов. Проходят мимо люди и говорят друг другу: «Возьми, это твое». Это именно то, что делал Ребе с еврейскими душами. Всё это приближает Машиаха.
У меня много друзей в Хабаде. Есть и знакомые брацлавские раввины. В Мытищах уроки ведет раввин литовского направления, прекрасный преподаватель. Есть замечательная цитата Любавического Ребе: «Твои отношения с людьми не должны влиять на твои отношения с Б-гом».
— Что это означает?
Если ты, условно говоря, встретил человека с пейсами, который ведет себя плохо, это личная проблема этого человека. Ко Всевышнему это не имеет никакого отношения. С Б-гом у тебя есть прямая связь, о ней надо помнить.
Мезуза в чемодане
— Как выглядит ваш день? Молитва, работа, учеба?
Я, к сожалению, не успеваю ничего из того, что хочу успеть. Стараюсь молиться в синагоге. В понедельник, четверг — молитва в синагоге, а остальные дни у меня на работе, тоже с миньяном. Приезжает раввин, и мы молимся.
В воскресенье я изучаю хасидизм у раввина Лазара. В течение недели в общине урок раввинов Йоханана Косенко, Михоля Эльмана и Реувена Куравского. В субботу я самостоятельно занимаюсь. Еще урок иврита есть в воскресенье.
— Как вы оцениваете будущее московской еврейской общины?
У многих ее спонсоров нет, может быть, классического религиозного чувства, но есть национальное. Надо отметить, что сегодня руководство страны очень позитивно и толерантно относится к евреям и иудеям, и это способствует развитию общины! И, конечно, талант главного раввина РФ Берла Лазара как руководителя дал свои плоды и продолжает давать. Несмотря на экономический спад, развитие общины всё равно продолжается.
Мне рассказывали, что раньше было принято прибивать мезузу к косяку двери не особенно прочно. Если грозила беда, мезузу быстро снимали, клали в чемодан и убегали. В этом отношении никто не знает, как и что. Хорошо, что у евреев есть государство Израиль, которое они уважают и любят. Придет Машиах, мы все поедем в Иерусалим, а сюда будем ездить в командировку.
— Как вы лично пришли к соблюдению заповедей?
Желание и интерес к этому всегда был внутри, на генетическом уровне. Еврейская самоидентификация всегда была. Допустим, я понимал, что мне нужна еврейская жена. Резкого перелома не было, я шел шаг за шагом.
Примерно десять лет тому назад лечу в Израиль на Песах. Прилетаю. Племянник с сестрой собрали квасное, до определенного времени его надо было сжечь…
— А сестра религиозная?
Очень старается. Изучает Тору и Талмуд, думаю, что среди женщин таких не очень много. Она работает в Бат-Яме в муниципалитете. Я опоздал, там буквально минута осталась. Мы хватаем то, что племянник с сестрой собрали. Ничего нет, все уже давно всё сожгли. Остались черствые куски, которые и с бензином невозможно сжечь. Какие-то макароны, которые так просто не горят. Несгораемый хамец, который надо сжечь за две секунды. Я бросил спичку, а оно вспыхнуло. Всевышний показал, каково это — с Ним иметь дело. После таких вещей я верю, что и солнце останавливалось, как у Йегошуа Бин-Нуна, и море расходилось перед Моше. jm