Дмитрий Фикс: «Возвращение к корням пришло благодаря детям»

— Вас можно представить как режиссера и как продюсера. А кто Вы для себя в первую очередь?

Вообще-то я учился на театрального режиссера, но в театре никогда не работал. Так получилось, что я поступил в ГИТИС на курс Анатолия Васильева — он невероятный мастер, и тогда все говорили, что учиться нужно только у него. И хотя театр мне нравился меньше, чем кино, я пошел к нему, а не во ВГИК. Хотя, на самом деле, мечтал быть кинорежиссером. В бытность студентом устроился работать на телевидение. Там ко мне относились как к человеку театра, а когда пришёл в  кино, меня долго считали телевизионщиком. Так что я часто ощущал себя чужим.

И только в последние годы мне самому стало понятно, кто я: конечно же, в первую очередь, режиссер, а не продюсер. У меня к этому больше способностей, и на площадке я в своей стихии и чувствую себя очень уверенно.  Есть много продюсеров, которые гораздо круче меня. Я же стал продюсером вынужденно — мне нужно было придумывать себе работу как режиссёру.

Если бы окончание моей учебы пришлось на другие годы, я бы с удовольствием работал только режиссером. Но я закончил учебу и начал трудовую деятельность в начале девяностых. Кино тогда практически не снимали, а к театру интереса я не испытывал. Было интересно что-то новое, свежее. Началось время музыкального видео, рекламы. Этим я и стал заниматься. Но если бы у меня была тогда возможность – сразу стать кинорежиссером, то я бы им стал!

За многие годы я снял немало клипов и рекламы, получая от этого большое удовольствие, но вот уже лет 18 я этим не занимаюсь. Интересы изменились. Раз в год я еще что-то подобное снимаю,  для своих старых друзей и знакомых, но системно этого уже не делаю. 

—  И все же одним из Ваших первых проектов были «Старые песни о главном», которые многими воспринимаются как легендарная и эпохальная вещь! Как Вы оказались в этом проекте?

Случайно. К тому моменту я много работал с оператором Андреем Макаровым, который вместе с Константином Эрнстом снимал передачу «Матадор» на Первом канале. Он и предложил мою кандидатуру на роль режиссера, представив меня как «парня, который хорошо снимает клипы». Мы встретились с Костей. Я был совершенно неопытным, и он долго думал. Но подозреваю, что он посмотрел мои работы, а одна из них – клип «Карл-Маркс-Штадт» группы «Мегаполис» в тот момент получил приз MTV . Может быть, это повлияло, и мне повезло. Мне этот опыт очень много дал, я поработал буквально со всеми музыкальными звёздами в очень масштабном проекте самых креативных фигур тогдашнего телевидения — Парфенова и Эрнста.

— А какой проект Вы считаете самым дорогим для себя, где Ваш талант максимально проявился?

Такого проекта нет, он еще впереди, я к нему готовлюсь. Просто у меня так получилось, что я поздно повзрослел. Я не очень отдавал себе отчет, кто я в профессиональном плане. Начиная с двадцати семи лет я говорил «Мотор!» по пять раз в неделю, и это длилось много лет. Многие годы у меня бывало более 170 съемочных дней в году. Сейчас я думаю: «Как же это много!» А тогда для меня это было обычной жизнью: подготовка — съемки – выходной – опять съемки. 

Только в 45  я начал задумываться над тем, что у меня лучше получается – комедии, мелодрамы, детективы или боевики, к чему у меня больше способностей и к чему лежит душа. А до этого я был слишком всеядным — мне нравилось все, чем я занимался — главное было оказаться на съемочной площадке и скомандовать: «Мотор!» 

Сейчас я понимаю, что у меня очень ответственная профессия, требующая более серьезного отношения к себе и к тому, что ты делаешь. Всеядность закончилась. Есть плохие проекты, в которых изначально лучше и самому не участвовать, и других отговаривать! 

— А на каком этапе Вашей деятельности Вы задумались о своем еврействе, почувствовали себя евреем?

Евреем я чувствовал себя всегда. Мои бабушки с дедушками были очень простыми людьми из украинских местечек, говорящими на идише, знавшими традиции и отмечающими еврейские праздники. Я сам понимаю идиш и очень радуюсь, когда кто-то говорит на нем, а я могу это понять. Это мои родители уже закончили школы с медалями, пошли в институты, были учеными (папа – радиоинженер, мама – химик), и внимания еврейской традиции не уделяли.  

Потом моя дочь оказалась в еврейской школе, нас стали приглашать туда на праздники. Так, возвращение пришло к нашим детям, а мы уже как-то подтянулись за ними. Правда, возможно, наша заслуга заключается в том, что мы отдали их в еврейские школы. Потом мы вместе с сыном ходили на уроки подготовки к бар-мицве. Сегодня ему уже 24, так что можно сказать, что я в теме уже одиннадцать лет.

— Таким образом, бар-мицва сына стала как бы и Вашей бар-мицвой?

В каком-то смысле да. У меня же своей бар-мицвы не было.

— А потом Вы еще оказались коэном?

Да, для меня это тоже оказалось совершенно неожиданно и очень ответственно. Когда моя бабушка приходила на кладбище в Малаховке с просьбой прочитать по дедушке кадиш, то к его имени добавлялось «акоэн». Что это такое, я тогда не понимал, но помню, что это всегда произносилось.  Потом я как-то познакомил своего отца с раввином, и он, к моему удивлению, рассказал раввину об этом. Хотя, зная это, он вроде бы никогда не придавал этому особого значения. А тут вот меня «назначили» коэном.

— И как в одной личности сочетаются неутомимый режиссер Дмитрий Фикс и Давид а-коэн, благословляющий посетителей синагоги по праздникам?

Оказалось, что очень легко. Ведь все равно все это живет в тебе, просто в разное время приобретает разные формы. Какого-то перелома я не почувствовал. Скорее, наоборот, появилось вдохновение, новые ощущения, жизнь приобрела новый смысл. Тогда-то я и повзрослел и захотел снимать кино, а не просто говорить «мотор». 

— А есть идея снять еврейское кино?

Конечно! Последнее время я чувствую, что настолько продвинулся в понимании предмета, что имею право осознанно зайти на эту территорию. Какие-то вещи я сегодня чувствую, понимаю, знаю, и мне кажется, что к этому готов. Недавно я бросил клич, что ищу “еврейский” сценарий.  Мне интересен религиозный мир. В Израиле такие фильмы есть, но они, в основном, левые и находятся как бы в оппозиции к этому миру, о котором они рассказывают. Мне же как еврею, живущему не в Израиле, хочется обратного. И в этом я вижу для себя интерес. Но все это деление на левых и правых  – конечно же очень условное, а отношение к  религиозному миру  требует деликатности. Во всяком случае, огромное желание и потребность снимать на еврейскую тему у меня появилась.

— А Ваши дети, с которых все началось, продолжают Ваши традиции?

Все продолжается, и я просто счастлив. Хотя сынок живет отдельно, в другой стране, но я знаю, что он каждое утро спешит надеть тфилин.

— Вы каким-то образом попали и в мир книг, издали Тору да ещё и с иллюстрациями…

В нашем издании есть предисловие, над которым, советуясь со мной, трудилась моя жена. Там очень емко все объясняется. Единственное, что я могу сказать – что мне хотелось, как принято у евреев, сделать доброе дело для синагоги. Есть традиция дарить Свиток Торы. Мне же хотелось не ограничиваться одной синагогой, захотелось, чтобы Тора дошла до большего количества людей даже до тех светских евреев, которые далеки от религии. Я просмотрел существующие издания, они отличались переводами, но в любом случае эти издания были в основе своей религиозные, рассчитанные на верующих людей, а переводы – не всегда доступны и понятны.

Наш перевод мы делали два с половиной года, несколько раз начиная сначала, потому что росла мера ответственности, но изначально мое продюсерское пожелание было в том, чтобы перевод был максимально доступным. Принципиальным для меня были иллюстрации. И чтобы своим внешним видом книга могла не отпугнуть человека светского, но и заинтересовать религиозного.

Перевод, на мой взгляд, оказался очень хорошим. Переводчик Валера Хайзников пользовался подстрочниками, сверялся с разными другими переводами, углублялся в толкования, но стремился оставаться в русле современного русского литературного языка. И были большие споры и консультации, иногда доходило до конфликтов!  Но всегда находился какой-то компромисс.

— А как принималось концептуальное решение касательно иллюстраций? 

Это моя идея — издать Тору с картинками, материализовалось неожиданно. Я целый год присматривался к разным художникам, в основном, еврейским, живущим в разных странах мира, пока не попал на выставку к Михаилу Яхилевичу. Мне очень понравились его работы. Купив одну из них, я попросил, чтобы нас познакомили. Это оказался человек в кипе, давно живущий в Израиле. И когда я озвучил ему своё желание, он сказал, что вместе с художницей Эллой Бышевской они давно вынашивают замысел визуального ряда к тексту Торы, и у них даже есть эскизы и наброски к отдельным историям. Это было идеальное попадание.  Как люди религиозные эти художники могли со всей ответственностью исполнить наш замысел, не нарушив букву закона, а как художники, живущие на Святой земле, они могли быть предельно достоверными в изображении места действия.  Так мы нашли друг друга – интеллигентные люди с общим бэкграундом, разговаривающие на одном языке, с одинаковыми вкусовыми пристрастиями. Это было важно и нужно нам обоим. Так что нам всем повезло. 

— И что дальше? Книгу же надо как-то продавать, рекламировать.

Я буду серьезно заниматься этим вопросом. В интернете ее уже сегодня можно купить. Мы напечатали для начала  всего 500 экземпляров, так что пока она – библиографическая редкость.  Потом я хочу сделать подобное издание и на английском, и на французском. Чтобы не только мы имели повод для радости. Но всему свое время.

— Кроме кино и книгоиздания Вы приложили руку и к созданию еврейской общины на Чистых Прудах, благодаря чему в Москве появилась «киногога».

Я сам живу и работаю в этом районе,  – Покровка, Чистые Пруды и окрестности. Я был дружен  с раввином Шмуэлем Куперманом. Когда я  заходил  в Марьину Рощу, Шмулик был тем человеком, к которому я, как прихожанин светского воспитания,  обращаться с глупыми вопросами  не боялся.  Благодаря своей открытости и обаянию, он давал человеку почувствовать себя свободно и уверенно. И когда он создал свою общину на Чистых Прудах, я сказал, что с радостью к ней присоединюсь. 

Мне это и удобно – совсем рядом с домом. Община и синагога – маленькие и очень уютные, и при этом у меня возникает какая-то ассоциация с теми синагогами, в которые ходили мои бабушки с дедушки. Я не люблю шумных, больших синагог. В этом плане я предпочитаю что-то более домашнее,  провинциальное. Я люблю иногда приходить в нашу синагогу, просто чтобы «переключиться»: посидеть, подумать о чем-то своем и не бояться осуждающих взглядов, что я использую место не по назначению. Мне это нравится.

— Был ли у Вас какой-то случай, когда Вы особенно остро почувствовали руку Творца?

Это происходит, практически, ежедневно! Я с этим ощущением живу. Работа в кино отличается от любой другой тем, что каждый новый проект – по-настоящему новый, как в первый раз. Опыт позволяет только сделать меньше ошибок на пути к цели, но при этом все равно искать выход в темной комнате тебе приходится в каждом новом проекте. Так что у меня  уникальная профессия. Она всегда напоминает о чуде.

Были проекты, которые шли очень тяжело. Я думал,  что если такое сопротивление,  наверное, не надо было за него браться. Но проект  добивали   своей энергией , а потом понимали, что по большому счету, все это было зря. А бывает проект, который идет как по маслу – с первого до последнего дня. И ты радуешься ощущению, что он угоден Творцу.