Рыболов на самолете
— Концертные залы закрыты, под открытым небом разрешено собираться в количестве, не превышающем 20 человек. Как вы в профессиональном плане проводите второй по счету локдаун?
Выступаю в Zoom. Еще весной стало понятно, что в Рош ха-Шана и Йом-Кипур синагоги будут закрыты, канторы останутся не у дел. Ограничения на массовые мероприятия введены давно, живых концертов нет. Мы с музыкантами сели и решили придумать что-нибудь нестандартное. В разных странах есть еврейские организации, синагоги, филиалы движения ХАБАД. Почему бы не давать для них концерты онлайн? Этим я сейчас и занимаюсь. Единственная проблема — часовые пояса. Иногда приходится петь в три часа ночи.
Есть и выступления в домах престарелых. Каждый день два концерта как минимум. Деньги небольшие, но я рад подарить этим людям час удовольствия. Кроме того, я и в бытовом плане человек занятой: ухаживаю за мамой, у меня маленький сын. Я пою ему колыбельные на разных языках, он уже знает слова песни «А идише маме».
— Давайте поговорим о вашей карьере в докоронавирусное время. Когда вы в первый раз посетили Советский Союз?
В 1989 году. Меня пригласили вместе с певицей Яффой Яркони, было запланировано два концерта в зале имени Чайковского. Перед выступлением я решил посетить Хоральную синагогу. Вхожу, навстречу бросаются московские евреи: «Можно билетик?» Билетов у меня не было, после молитвы я взобрался на биму (возвышение в синагоге) и исполнил свой идишский репертуар. Впоследствии я несколько раз был в России. Помню ханукальный концерт в Кремлевском дворце, где я выступал вместе с раввином Берлом Лазаром.
В 90х ко мне обратился шведский пастор-евангелист Ульф Экман, рассказал, что его община хочет помочь российским евреям репатриироваться. Он пригласил меня совершить концертный тур, мы летали из города в город на частном самолете. Для будущих репатриантов был зафрахтован корабль, чтобы они могли перевезти вещи и мебель. Я спросил Экмана, почему он выбрал меня, а не какого-нибудь певца с советскими корнями. Пастор раскрыл Библию в переводе на английский и процитировал пророка Йермиягу, отрывок, где говорится о том, как Б-г вернет евреев в страну Израиля: «Вот, Я пошлю множество рыболовов, и будут ловить их». Рыболов — это fisherman, Фишер!
— Кстати, откуда вы знаете идиш?
Благодаря дедушке с бабушкой. Бабушка пела мне колыбельные песни, «Папиросн», «Янкеле», весь популярный репертуар. Дедушка Шмуэль вел молитвы в синагоге, звал меня в свою комнатушку, где на специальной подставке лежал огромный молитвенник: «Кум, их вэл дих лернен ди идише крехц» («Идем, я научу тебя кряхтеть по-еврейски»). Он исполнял какой-нибудь грустный канторский напев и просил, чтобы я повторил. Репертуар субботних песен, которые исполняют за столом, я почерпнул тоже от него.
Когда я стал чуть постарше, меня приняли в хор главной синагоги Петах-Тиквы. Потом родители переехали в Кирьят-Тивон, там тоже был синагогальный хор. В ешиве «Нехалим» мы с одноклассниками создали ансамбль и круглый год выступали. Кстати, музыкальным руководителем был наш сверстник, ученик другой ешивы, Мона Розенблюм, будущий композитор и дирижер. Логическим продолжением стала служба в армии — меня призвали в ансамбль военного раввината.
— Таким образом, к международной карьере кантора вы были готовы заранее.
Несмотря на полученный опыт, я никогда не думал, что пение станет моей профессией. После демобилизации поступил на зубоврачебный факультет. И тут приятель приглашает на свадьбу и просит, чтобы я там что-нибудь исполнил. Я выбрал праздничное благословение «Шеэхияну» на ритмичный мотив. Спел, спускаюсь со сцены, и тут на плечо ложится рука: «Май нэйм из Морис Хирш, я президент синагоги в Виннипеге. Вы где работаете кантором?» Я честно отвечаю: «Нигде, я учусь на зубного врача».
Мне был 21 год, и реакцию Хирша я помню по сей день: «Ты псих?! С таким голосом ты собираешься всю жизнь нюхать чьи-то вонючие рты?» Он сказал, что приглашает меня в Канаду, чтобы я провел молитвы в Рош ха-Шана и Йом-Кипур: «Вот тебе пять тысяч долларов плюс расходы на транспорт».
— Приличные деньги и в наше время.
На дворе 1973 год, за $ 5 000 можно купить автомобиль! До осенних праздников осталось два месяца. Я побежал искать кантора, который подучил бы меня праздничным напевам. Мне порекомендовали Шломо Равица, уроженца белорусского Новогрудка, которому на тот момент было 102 года. Каждый день я приносил магнитофон, записывал, как Равиц поет, возвращался домой, прослушивал раз 20 и повторял.
Я полетел в Виннипег, всё прошло благополучно, мне предложили штатную должность кантора. Но тут началась война Судного дня, и я вернулся в Израиль.
Жан Вальжан и шаббат
— После войны вы окончательно забросили мечту стать дантистом?
Да, жизнь — это река, она несет нас в разных направлениях, не надо сопротивляться очередному повороту русла. Я поступил в Академию музыки, меня периодически призывали на резервистские сборы. Направили нас в Синай, и вдруг прибегает командир: «Фишер, к телефону!» Беру трубку: «Это Морис Хирш, я дошел до Голды Меир, она разрешает тебе вернуться в Виннипег». Так началась моя канторская карьера.
Три года я проработал в ЮАР, в синагоге Йоханнесбурга. Моим предшественником был легендарный кантор Шломо Мандель. В те годы отношение к канторскому пению было другим: сейчас все спешат после субботней молитвы на кидуш, а тогда прихожане были готовы слушать рулады до часу дня. Я оканчивал молитву вымокшим от пота. Заключительное «до» — и присутствующие разражаются аплодисментами. Служка постоянно злился: «Это синагога, нельзя хлопать!»
— А вам, наверное, хотелось, чтобы хлопали почаще.
На каком-то этапе я понял, что ситуация, при которой тебя слушают одни и те же люди, не для меня. Кроме того, интерес к «еврейскому кряхтению» стал падать: людям нужна была бодрая музыка. Трехлетний контракт завершился, я вернулся в Израиль, где меня никто не знал. Что делать дальше? Где петь? В каком жанре? Позвонил Моне Розенблюму, он говорит: «Послезавтра есть бар-мицва, приходи, заработаешь долларов сто».
И вот как-то прихожу с очередной бар-мицвы или свадьбы, сажусь перед пианино. Я никогда музыку не писал, а тут начал наигрывать — получается веселая мелодия. На следующий день прихожу к Розенблюму, напел ему музыку. Мона помолчал пару минут, придумал заключительные такты и подсказал, на какой отрывок из молитв эта мелодия ложится. Потом родился еще один напев и еще один. Мы решили выпустить пластинку: известные канторские мелодии, наше с Моной творчество, несколько песен на английском и идише.
и молиться, чтобы получилось, вот так это работает».
Дуду Фишер
Напомню, что в те годы идиш был крайне популярен. Звонит еврей-продюсер из Мексики, я не знаю испанского, он — английского. Разумеется, мы переходим на идиш. Композитор Рони Вайс помог мне выпустить магнитоальбом с известными песнями на идише в современной аранжировке. Говорят, что эти записи разошлись в количестве двух миллионов экземпляров. По сей день подходят репатрианты из СССР: «А у нас есть ваши кассеты!» Был и второй альбом — те же песни, но в переводе на иврит.
— Следующий этап вашей карьеры — мюзиклы, притом что у вас не было формального сценического образования. Откуда вы черпали уверенность в своих силах и возможностях?
Обратите внимание, что в словах cantor и actor те же буквы. Принято считать, что балет — это самый сложный вид искусства: надо движениями и мимикой передать чувства. Мне кажется, что работа кантора еще сложнее: ты стоишь спиной к молящимся, без микрофона и музыкального сопровождения. Тебе надо силой одного лишь голоса заставить людей плакать, радоваться, служить Всевышнему.
В 1986 году меня пригласили выступить на концерте канторской музыки в Лондоне. От гостиницы я отказался, жил у двоюродной сестры. Она рассказывает: «Мы с мужем позавчера были на мюзикле Les Misérables, это потрясающе. Я и тебе купила билет». Помню до сих пор: 4й ряд, 6е место. На сцену выходит Жан Вальжан и начинает петь. Я пожираю его глазами, а в голове проскальзывает мысль: «Это ж роль для меня». Я остался в Лондоне на несколько дней, пересмотрел мюзикл вновь и вновь, скупил все кассеты, плакаты и футболки.
По возвращении в Израиль я пошел к своему импресарио Нахуму Байтелю. Говорю: «Нахум, я ничего не хочу — ни канторских выступлений, ни песен на идише. Я хочу играть Жана Вальжана в мюзикле Les Misérables». — «А на иврите это как называется?» — спрашивает Байтель. Я помчался в ближайший книжный магазин выяснять у продавщицы. Прибежал назад: «Нахум, это называется «Отверженные»! Импресарио хмыкает и вытаскивает из ящика письменного стола брошюру: израильский Камерный театр в следующем сезоне приглашает зрителей на мюзикл «Отверженные».
— Удачное совпадение.
Байтель идет к гендиректору Камерного театра Одеду Фельдману, показывает кассету с песнями на идише и моим портретом: «Вот этот парень хочет играть Жана Вальжана». Фельдман чуть со смеху не упал и сообщил, что все роли давно распределены. Но Нахум все-таки договорился, чтобы меня вызвали на прослушивание.
Прихожу, сидят три человека: «Что вы нам споете?» — «Арию Жана Вальжана, конечно». — «Как, ту самую, из мюзикла?!» Я же привез из Лондона записи и вызубрил назубок. Откашлялся, спел. В комнате тишина. Я вздохнул и зашагал в офис к Байтелю, это примерно пять минут ходьбы. Прихожу — раздается звонок: «Нахум, мы не знаем, что делать. У нас уже есть актер на роль Вальжана. Скоро должен приехать британский продюсер, пусть он и решает».
Через неделю прилетает Кэмерон Макинтош и одобряет мою кандидатуру: «Да, это типичный Жан Вальжан». Троица переглянулась, а Макинтош говорит: «Если Фишер вас не устраивает, я заберу его в Лондон». Так я стал актером.
— Актером израильского Камерного театра. А на Бродвей как попали?
Благодаря тому же Макинтошу. Я его сразу предупредил, что по шаббатам и еврейским праздникам играть на сцене не могу. Продюсер крайне удивился: «Пришел, спел, ушел. В чем проблема? Это ж не работа». Отвечаю: «Ой, это длинная история…» Кэмерон вздохнул: «Попробую что-нибудь придумать». Проходит неделя, другая, месяц, я нервничаю. Моя мама посоветовала пойти за благословением к Любавическому Ребе. Говорю: «Мама, как ты это себе представляешь? Я приду к лидеру всемирного хасидского движения, чтобы просить благословение о работе на Бродвее?» Мама непреклонна: «Я появилась на свет благодаря благословению его предшественника».
— Ого!
Чистая правда. Мои бабушка с дедушкой в 1932 году жили в Риге, куда после освобождения из советской тюрьмы прибыл раввин Йосеф-Ицхак Шнеерсон, Шестой Любавический Ребе. Бабушка должна была рожать, что-то пошло не так, и врачи заявили, что надо сделать аборт, чтобы спасти жизнь роженицы. Ее сестра Лея посреди ночи побежала в синагогу молиться.
Всё закрыто. Лея нашла единственную открытую синагогу, встала возле шкафа со свитками Торы и начала рыдать. Тут кто-то ее окликает: «Идем со мной». Это была уборщица, которая отвела Лею к Любавическому Ребе. Он ее выслушал и попросил передать роженице записку на идише: «С Б-жьей помощью всё будет хорошо, вы родите здорового ребенка». Лея побежала в больницу. Вышел врач: «Удивительное дело, начались абсолютно нормальные роды, на свет появилась девочка». В январе моей маме исполнится 89 лет.
— До 120, как говорится.
Спасибо. Итак, 1992 год. Звоню в канцелярию Ребе. Мне говорят, что из-за плохого самочувствия он не принимает людей на личную аудиенцию. Однако если я буду сандаком на обрезании ребенка из бывшего СССР, можно будет пройти мимо Ребе и получить благословение.
Сообщили время и место обрезания, прихожу, сажусь: «А где мальчик?» Распахивается дверь, входит двухметровый детина: «Мальчик — это я». После операции мы поехали к Ребе. Я подхожу и осторожно спрашиваю по-английски: «Ребе, вы знаете, что такое Les Misérables?» Он кивает — я потом узнал, что Ребе учился в вузе во Франции, превосходно владеет французским. Рассказываю о Бродвее и шаббате. Ребе берет меня за руку и переходит на идиш: «Халт зих штарк мит идишкайт, ун алц вет зайн гут» («Крепко держись за иудаизм, и всё будет хорошо»).
Через три дня звонит Кэмерон Макинтош: «Приезжай, я всё устроил». Он уговорил профсоюз актеров, чтобы мне нашли дублера и выплачивали ему полную зарплату за работу один день в неделю. В американской прессе меня прозвали «театральным Сэнди Коуфаксом», в честь еврея-бейсболиста, который отказался играть в Йом-Кипур.
Спасибо за море
— На видеокассетах «Ба-ган шель Дуду» («В саду у Дуду») выросло несколько поколений израильтян. Как из Жана Вальжана вы превратились в кумира малышей?
Импресарио Нахум Байтель обсуждал со мной расписание концертов. Звонит телефон, я слышу только реплики Нахума: «Орит? Да, я ему передал, он пообещал послушать. Пока-пока». Спрашиваю, кто это. «Некая Орит Вагенфельд. Прислала детские песни, постоянно вызванивает, хочет, чтобы ты их исполнил, хоть это и не твой жанр. Может, возьмешь ее кассету?» Я сел в машину, включил магнитолу и… был поражен. Прелестные произведения, учат детей хорошо себя вести, делать добро.
Первую видеокассету мы записывали у Орит дома, ее брат аккомпанировал на электрооргане. На обложке кассеты не было написано «1я часть», я был уверен, что это незначительный эпизод в карьере. В результате по прошествии 20 лет — 19 серий, сотни отзывов. Было письмо от родителей мальчика с ДЦП. До 13 лет он вообще не разговаривал, а потом произнес первое слово: «Дуду».
— Итак, вся ваша карьера развивается совершенно непредсказуемо. Как вы оцениваете происходящее с философской или религиозной точки зрения? Планируете свои следующие шаги или же просто полагаетесь на Творца?
В Творца надо верить. Нельзя сидеть дома и ждать, когда на тебя свалится работа. Нужно принять решение и молиться, чтобы получилось, вот так это работает. В последние годы мне стал намного ближе хасидский подход — с Творцом надо разговаривать постоянно, не только во время молитвы. Я смотрю на море и говорю: «Какой прекрасный мир Ты создал. Спасибо Тебе».
Я спрашиваю у Него, что делать в каждом конкретном случае. Прошу подать мне знак. И Он подает мне знаки: куда идти, что делать. В молитвах новомесячья мы просим, чтобы Творец, цитирую, «исполнил желания нашего сердца к лучшему». Что значит — к лучшему? Разве наши желания могут быть к худшему? Никто не просит для себя ничего плохого.
Дело в том, что мы и сами не знаем, что для нас хорошо. Поэтому мы просим, чтобы Б-г исполнил наши желания к лучшему еще до того, как мы поймем, хорошо это для нас или плохо. Сколько раз в жизни были моменты, когда я говорил себе: «Как я из этого выберусь? Что теперь будет?!» Скажем, я потерял работу или сорвался концерт. В конечном итоге оказывалось, что это был оптимальный вариант. Я получал другую работу, намного лучше прежней.
Поэтому я говорю: «Спасибо, Всевышний, что дал мне возможность выступить на сцене, неся радость пожилым людям. Большое спасибо за Zoom в три часа ночи. Спасибо за то, что даешь мне силы на это. И я благодарен Тебе заранее за всё».
