– Вы недавно вернулись из Израиля. Туристическая поездка? Командировка?
Я там живу, там мой дом. Мы сделали алию еще в 2015 году, но переехали годом позже: моей старшей дочери надо было окончить школу. Я не фанат резких решений и считаю, если у человека есть любовь – это самый важный аргумент. А моя дочь была влюблена в свою школу. Педагоги пошли нам навстречу, и Стася за год окончила 10-11 классы.
– Кто был инициатором отъезда? И, собственно говоря, что вас подвигло к этому шагу?
Я не хотела этого делать. Я на сто процентов продукт СССР и новой демократической России. Конечно же, мне даже мысль такая в голову не приходила. Муж всячески меня уговаривал. Ему казалось, что в России неспокойно, и он настаивал на запасном варианте. В результате мы подали документы, но так как все было наспех и малопонятно, позже выяснилось, что оформили нас с нарушениями.
Ветер северный
Ксения Чудинова родилась в 1980 г. в Москве. До 12 лет жила на Крайнем Севере, потом опять в столице. В 2005 г. окончила филологический факультет МГУ. Работала учителем русского языка и литературы в школе, но затем начала активно заниматься журналистикой. Была редактором в журналах «Афиша», Time Out, главным редактором в журнале «Большой город», телеведущей на канале «Дождь», радиоведущей на «Сити-FM». Пресс-секретарь предвыборного штаба Ксении Собчак. Главный редактор проекта «Сноб».
— Неужели вы не проверили все юридические тонкости?
Дело в том, что несмотря на мое филологическое образование, для меня ивритские буквы в далеком уже 2015 году не значили ничего. Тебе чего-то дают, что-то говорят, улыбаются. И только потом оказывается, что упущены важнейшие положения. Если бы так же ехал кто-то послабее, чем я, его жизнь превратилась бы в ад. Я вижу, как люди уезжают обратно, потому что не смогли устроиться, найти себя, получить адекватную поддержку. Они многого не понимают, и им никто ничего не объясняет. Хорошо, что коммьюнити репатриантов так или иначе работает — мы все друг другу составляем списки рекомендаций, что не забыть, что перепроверить, на чем настаивать и так далее.
– Новое место — новая работа. У вас есть планы, касающиеся профессиональной деятельности в Израиле?
Есть три вещи, которые, я считаю, нужны в Израиле. Первая связана с образованием. Я мечтаю о большом межкультурном проекте. Современная система образования в Израиле — особенно в той части, которая касается развития ребенка в начальной школе, — на мой взгляд, нуждается в корректировке. Есть очень много хорошего, например, отличная инклюзивная программа, совершенно чудесная система по воспитанию любви и уважения к своей стране — огромное количество экскурсий. И одновременно — слабая интеллектуальная нагрузка по основным предметам и мало понимания, как выстраивать отношения с репатриантами из всех стран мира.
В целом, это проблема шире, — на мой взгляд, Израиль многое теряет, не учитывая откуда приехали люди, с каким культурным и интеллектуальным багажом, чем могут поделиться.
— У вас есть конкретные предложения?
Я много могу рассказывать о том, что, на мой взгляд, нужно делать государству, обществу и депутатам кнессета. Ну, скажем, перестать думать, что образование — это только то, что в школе и университете. Подключить международных специалистов из министерств социального обеспечения и здравоохранения к обсуждению проблем: например, поддержка материнства в Израиле ниже плинтуса. То, что 3-5 месячные дети вынуждены находиться в яслях, пока их матери работают, — это настоящий позор страны. И вопрос не в деньгах, а в том, что такой подход прямо противоречит всем представлениям о современной педагогике. Кем вырастут дети с нарушением привязанности в столь раннем возрасте? Основное, — понять, какого гражданина хотело бы государство получить через 15-20 лет. Государство — главный заказчик образования, а общество активно участвует в создании нового человека. С другой стороны, я также считаю, что пока я выучу иврит, пока разберусь, куда стучаться, пока познакомлюсь с теми, кто принимает решения и кому можно отправить предложения, — пройдет миллиард лет. Поэтому начинать можно сейчас, но снизу, где в общем-то тоже встает вопрос, кто заказчик образования, но ответ уже другой: сам ученик и его родители.
— Вы имеете в виду создание частной школы или как минимум кружка?
В Тель-Авиве есть «Студия ¾», которая как раз занимается образованием так, как я его понимаю сегодня: проектная деятельность, тесная связь учителя, родителя и ребенка с психотерапевтом, межкультурные программы, семейные занятия, физическая активность. Я познакомилась с владелицами студии Мариной Крисов и Надей Смоляницкой и счастлива, что они пригласили меня стать частью их дела. Марина Крисов — поведенческий психолог, специалист по инклюзии, педагог, работает в Израиле, России и на Украине. Надя Смоляницкая активно занимается сенсорными практиками, физической активностью в образовательных техниках. Я же когда-то работала учителем в уникальной инклюзивной школе «Ковчег» в Москве, преподавала в колледжах, формировала и формирую образовательные программы в России и за рубежом, езжу на конференции, — словом, внимательно слежу за тем, как складывается совершенно новый подход к образованию во всем мире.
Мы между собой много обсуждали, какое образование нам досталось в наследство и как его можно трансформировать. Мы понимаем, что нам не нужно русское, еврейское, немецкое образование, нам нужно хорошее. Мы знаем, каких детей хотели бы вырастить, и создаем подобные программы. Математика по-русски, алгоритмические прогулки по-европейски, DIY и программирование по-израильски, арт по-скандинавски, архитектура из разных стран. И все это на трех-четырех языках с мягкой языковой интеграцией для всех детей.
Уникальные черепахи
— У вас есть проекты, касающиеся других областей?
Вторая история, которая меня занимает, — это большой междисциплинарный культурный проект. Мне кажется, что, если «поженить» крупные технологические компании Израиля и местных художников — хоть в большом фестивале, хоть в одной крупной выставке, хоть в строительстве арт-резиденций, — общество много выиграет. Во-первых, современное искусство очень увлечено новыми технологиями, это видно на всех выставках в мире, включая Israel Design Week. Во-вторых, обществу должен кто-то понятно рассказывать, что сейчас происходит в области научного знания и задавать разные этические вопросы. В-третьих, государство дает на культуру какие-то крохи, а достойные художники в Израиле есть. Третья — это политика и политическая жизнь в Израиле с представлением интересов русских репатриантов. Но об этом можно говорить лет через пять, когда у меня будет хорошо подвешенный язык, болтающий на иврите.
– В одной из статей вы пишете, что в российских школах патриотизм преподается неправильно. В Израиле с этим получше?
Любовь к своей стране начинается не с Конституции, а с родной природы. Извините за банальность. Потому что природа — это и ландшафт, и политическое положение, и история, и климат, и жизнь человека, животных, растений. Природа — это то, что быстрее всего входит в сердце человека. Мне очень нравится то, как детей в Израиле учат этой любви: с самого юного возраста затаскивают на разные программы — то они сажают цветы на крыше Дизенгоф-центра, то ездят на реку Александр смотреть на уникальных черепах, то спускаются в пещеры под Иерусалимом.
— А если школа этим не занимается?
Тогда это должны делать родители. Они должны ездить с детьми повсюду, уметь рассказывать истории, объяснять, учить интерпретировать события, также пояснять, как устроено государство: от управления до бюрократических систем. Именно они должны рассказать детям, как хрупка наша медленно остывающая планета. Я хорошо понимаю, что именно так воспитывается уважение к стране. Я бы хотела, чтобы мои дети уважали страну, в которой живут.
– Интересный взгляд на патриотизм. В связи с этим напрашивается вопрос о голосовании на ближайших выборах в кнессет. Пойдете в избирательный участок?
Конечно! Для нас это очень важно, а то, с чем мы сталкиваемся в Израиле как граждане, во многом лежит в плоскости политических проблем. Кстати, к списку проблем можно спокойно отнести и бытовой национализм, который цветет махровым цветом в нашей маленькой мультикультурной стране. Я считаю, что отношение к выходцам из России в Израиле чудовищное и совершенно несправедливое. Если вдуматься, то современный Израиль, каким мы его знаем, во многом построили русские. Но об этом мало кто вспоминает. Даже сами русские. Я часто спрашиваю тех, кто приехал в 90-е: вы понимаете, что это всё вашими руками сделано! А они говорят: нет, не нашими.
Но если нырнуть в мои личные наблюдения, то проявления того бытового национализма, которое знала только по рассказам матери о жизни в СССР, я во всей красе вижу здесь: от унижения на границе до совершенно скотского отношения к людям в присутственных местах типа МВД.
– А в России?
В России я жила на Крайнем Севере в геологическом поселке на тысячу человек, где были русские, украинцы, казахи, якуты, евреи, белорусы – все. Никакого национализма. Когда вернулись в Москву, училась в крутейшей школе, потом поступила в МГУ — какой там может быть национализм, когда вокруг люди из сотни городов?
Я, в России, в целом, лишь единожды с этим столкнулась. В Питере. Ко мне в электричке прицепился какой-то парень, который орал, что он опознал мою жидовскую морду по родинке на носу. Я была с грудным ребенком на руках и старшей 9-летней дочерью под мышкой. Он орал, унижал, а вся электричка молчала, включая мужика с огромной бойцовской собакой, что сидел на соседнем сиденье. Но это не типично, и это не бытовой национализм, а настоящее преступление.
Исход выборов не предопределен
— Одна из ваших должностей — пресс-секретарь Ксении Собчак. Интересно было работать со светской львицей, которая пошла в политику?
Это один из самых важных опытов в моей жизни. Я отношусь к Ксении с невероятным уважением и восхищаюсь ей. Для меня ее характер не сложный, видала и посложнее. Она очень добрый, отзывчивый человек, умеющий слышать и слушать. У нее невероятно быстрый ум, она супермедийщик, мне близка декларируемая ею гражданская позиция. С ней интересно не просто находиться рядом, интересно расти. Она никогда не номинальная единица, свадебный генерал, она инициатор — редкое качество в людях. Так что, когда пошли слухи о ее выдвижении, я просто позвонила ей и сказала: что бы ты ни делала, поддержу всегда. А через полтора месяца, совершенно уже неожиданно для меня, она перезвонила и предложила стать пресс-секретарем ее кампании.
– Вы искренне верили, что у Собчак есть шансы?
Я не считаю, что выборы предопределены. Ни в одной стране. Мы провели невероятно яркую и нужную кампанию. В ней не было ни грамма цинизма. Мы были нацелены рассказать о том, что нас много лет волновало. Однако никто не учел, что чаще люди бьются за людей, а не за ценности — отсюда такой рейтинг недоверия и такие результаты. Тем не менее, я уважаю выбор моей страны, как уважаю мнение людей, на которых мы хотели опереться, но которые решили не голосовать.
— А вы сами готовы пойти в политику?
В России — скорее нет, чем да. Осталось ощущение какой-то игры, которой я не поняла — особенно это ярко проявилось на дебатах. А я не люблю не понимать. И я с грустью могу констатировать, что политические силы в России представляют люди в больших и тяжелых костюмах, которые, кажется, ни во что не верят, а потому мне совсем не симпатичны.
