– Итак, вы одессит? На сколько процентов?
На все 100. Так же, как и еврей.
– Говорят, что одессит — это национальность.
Одесса – город с очень разносторонней, богатой историей. Солнце, море, девушки, смешение языков и национальностей. Вот этот коктейль и делает из нас одесситов. Вообще в Одессе жило много поколений моих предков. Во время войны там расстреляли мою прабабушку и ее дочь, сестру моего дедушки. Другую сестру спас румынский солдат, оттолкнувший ее в лесу перед самым расстрелом. Она своими глазами видела, как убивают ее близких, потом всю войну ее прятала у себя одна женщина. Прадед вернулся, думая, что никого уже нет в живых, но вот она спаслась. Она до сих пор жива. И это все тоже история Одессы.
Леонид Барац родился в 1971 году в Одессе. В 1978 году учился в школе вместе с Ростиславом Хаитом, ставшим его коллегой по «Квартету И». В 1993 году окончил эстрадный факультет ГИТИСа. На первом курсе Барац познакомился с Александром Демидовым, Камилем Лариным и Сергеем Петрейковым. После окончания ГИТИСа друзья образовали комический театр «Квартет И».
В 2001 году Барац попробовал себя в роли сценариста, написав спектакль «День Радио». В 2002 году было принято решение написать продолжение пьесы — «День Выборов».
В 2007–2008 годах вышли экранизации этих комедий.
Впоследствии Леонид Барац снялся еще в двух фильмах, поставленных по прежним спектаклям «Квартета» — «О чем говорят мужчины» и «О чем еще говорят мужчины». Кроме того, он появился на экране в нескольких музыкальных клипах. Голосом Леонида говорят различные мультипликационные персонажи.
– Удивительно. Интернет говорит, что с Ростиславом Хаитом вы одноклассники.
Да, мы встретились на линейке в первом классе. Нас завели в школу, поставили рядом, и с тех пор мы вместе. У нас огромный путь, связанный дружбой. Причем было все – от любви до ненависти, не было только нуля, то есть равнодушия. У нас и судьба одна, поскольку мы связаны еще и общей работой. Нам по 46 лет, и вряд ли мы поменяем эту работу на какую-то другую. Так же, как и судьбу.
– А страну? Правда, что вы в какой-то момент чуть не эмигрировали?
В начале 90-х была очередная волна эмиграции, в Одессе на каждом углу стояли автобусы, которые увозили евреев. Евреи сдавали город. Многие мои родственники ехали в Америку, родители, бабушка с дедушкой подали документы, и мы получили статус беженцев. Но в этот момент я поступил в ГИТИС и вдруг понял, что уезжать никуда не хочу. Бабушка с дедушкой уехали, а родители остались из-за меня.
– А в Израиле вы бывали? Почувствовали там что-то родное?
Пытаюсь в себе вызвать эти чувства. Я вижу там знакомые глаза, такие глаза были в Одессе, те же жесты, словечки, образ мыслей. Молодцы, сделали на такой малюсенькой территории страну для евреев. Там хорошо, там спокойно, там легко гуляется и, думаю, неплохо живется и работается. Но я хочу жить в России, я ее люблю, и главное, что именно ее я ощущаю родиной. А историческую родину сделать родиной, наверное, сложно. Хотя я желаю всем, кто там живет, чтобы историческая родина стала для них просто родиной.
– Я так понимаю, вы с Ростиславом Хаитом из типичных советских еврейских семей?
Да, но моя семья была чуть больше погружена в еврейство, бабушка и дедушка разговаривали на идише. Я же свое еврейство осознал, когда один мальчик назвал меня жидом. Я спросил, что это значит, мы подрались и даже покусали друг друга. Так еврейство вошло в мое тело с зубами чужого мальчика.
– Многие ваши коллеги вхожи в еврейскую тусовку, посещают синагоги, бывают в той же «Жуковке». Вас не пытаются туда затащить — в хорошем смысле, разумеется?
Да я и не вижу тут плохого смысла. Тянули, пытались, но мне это пока не очень близко. Последнее время я активно читаю еврейских писателей. Они мне созвучны. Хотя иногда я устаю от этих вывороченных кишок. Северная четкость и прямота меня больше прельщают в творчестве, чем разнонаправленность еврейской мысли. Мне интересны теология, история. Может быть, в свое время меня отпугнули квазиодесский примитивизм и спекуляция на еврейском быте и акценте.
– Вы считаете, что Одессы, как в «Ликвидации», никогда не было?
Отчасти. Как играл Маковецкий — было, это я застал. А как играли Крючкова и Семчев – немного перебор.
– Перейдем к «Квартету И». Как родилась идея создания своего театра?
Мы с Ростиславом не только одноклассники, но и однокурсники. На эстрадном отделении ГИТИСа мы попали к преподавателю, который был не эстрадником, а человеком мхатовской школы. После окончания института надо было что-то делать, но в стране была разруха, система распределения выпускников по театрам уже не работала. И тогда пришла идея сделать свой театр. Вообще-то, эта идея приходит в голову почти всем выпускникам, если их сразу не забирают в какой-то определенный театр. У нас такого не было, и мы стали делать что-то свое. Поэтому, наверное, мы отличаемся как-то от всей театральной фактуры и от жизни театральной Москвы. Аутсайдеры, в буквальном смысле этого слова, не «отстающие», а «находящиеся в стороне».
– То есть вы ни одного дня не служили в репертуарном театре?
Только моя бывшая жена. Она играла в Ленкоме, но сейчас и она у нас.
– Постойте. Хотите сказать, что вы умудряетесь работать вместе с бывшей женой?
Да. При всей сложности положения я очень ратовал за то, чтобы она сыграла с нами уже не в таком новом, но все-таки последнем спектакле.
– Будете смеяться, но это тоже очень по-еврейски.
Конечно, я это понимаю, и, кстати, гоню от себя эту мысль.
– «Квартет И» сегодня – это известный, успешный бренд. У вас есть свой зритель, ваши фильмы собирают хорошую кассу, на зависть другим продюсерам. Но если человек видел ваши фильмы, имеет ли ему смысл идти на ваши спектакли? Где «Квартета И» больше – в театре или в кино?
Больше «Квартета И», конечно, в театре, потому что там мы сами себе хозяева. И минусы наши видны, и плюсы. В театре не такая технологически длинная цепочка, и мы здесь больше своими руками делаем. При этом делать кино тоже очень интересно, для нас кино – это наша идея. Сейчас, кстати, мы делаем что-то новое для себя по способу создания кино. Значительно больше, чем во всех предыдущих фильмах, мы доверились режиссеру. Сценарий, как всегда, наш, но на стадии съемок в том, что касается атмосферы, языка кино и актерской работы, – отдались режиссеру. Посмотрим на результат.
– А по каким критериям вы оцениваете результат?
Есть три вида результата. Первый – это то, как свою работу оцениваешь сам, второй – то, как реагируют на нее друзья и близкие тебе люди, и третий, коммерческий результат – то, насколько сделанное тобой было принято массовым зрителем. И без третьего первые два меркнут, к сожалению.
– Согласен. Скажите, а кто из вас пишет? Вообще, как это у вас работает?
Мы сочиняем втроем. Я, Слава и наш режиссер и соавтор Сережа Петрейков. Пока мы с Хаитом ходим по комнате и спорим, он не говорит ничего, а просто записывает. Заканчиваем спор — и все уже на бумаге. Мы приходим каждый день в кабинет, если у нас нет съемок или еще чего-нибудь, и пишем. Вместе.
– А нет желания после премьеры сказать: «Вы же понимаете, кто тут главный»?
Я знаю, как распределены наши роли. Вклад каждого – это 33% успеха, но остается еще один процент, и он мой.
– В фильме «О чем говорят мужчины. Продолжение» шутки стали глубже, темы интереснее. Есть ощущение, что ваши герои вышли из кризиса среднего возраста. А вместе с ними и вы.
Я согласен. Почти все уже на берегу, может, кто-то еще ноги отряхивает.
– «Квартет И» – это же еще и Камиль и Александр. Они от вашего еврейского засилья не страдают?
Бывает, что мучаются. Саша – человек, восстающий периодически против всего, в том числе против себя. У Камиля есть какие-то свои штучки. Он из нас — самый актерский актер, и, соответственно, у него есть актерские страдания. Он всегда недоволен своей ролью, костюмом и так далее. Но получается все равно – мастерски.
– Как в монологе его героя в финале, на террасе?
Да, это один из любимых монологов. Была такая история – говорили с одной девушкой о монологе Петренко в фильме «Двадцать дней без войны». Так вот, она вдруг сказала, что монолог Камиля на террасе у нас лучше. Я чуть не упал со стула, когда это услышал. Я считаю монолог Петренко абсолютным шедевром, и, конечно, уже само сравнение – для нас большой комплимент.
– В последней картине еврейский бэкграунд «Квартета И» выпирает настолько, что вы превратились в отечественного Вуди Аллена. В четырех лицах.
Я люблю первые фильмы Вуди Аллена, но я не в восторге от того, что он делает последние 15 лет, так что не хотелось бы идти в эту сторону. Но вы правы, многие сцены в фильме – все это про меня и про нас, как и у Вуди Аллена. Про снимание родительских оков, про взросление. Продолжать их любить, но не быть с маминой и папиной сетчаткой на глазах. Я, например, так и не смог наладить отношения со своей мамой в связи с тем, что у меня поменялось понимание жизни. Ей свойственна такая вот еврейская категоричность суждений. Она очень любящий меня человек, но сделать с собой ничего не может. И эта любовь была настолько болезненна для меня, потому что мама занимала огромную часть жизни. Это, конечно, автобиографическая линия, я этого не скрываю.
– Вы не боитесь быть настолько откровенным со зрителями?
Боюсь, что это мой способ что-то понимать про себя и про жизнь.
– То есть до реплики вашего героя «Да пусть это “Б-г знает что” уже произойдет» вы дошли?
Я стал себе позволять делать то, что я хочу. И вот это «Б-г знает что» – это же аллегория. Ну какое у меня, у еврейского мальчика, может быть «Б-г знает что»?
– А у вас есть понимание своего зрителя?
Ну, вот вы – наш зритель. Мужчина от 35 до 50 лет. При этом мы делали социальные опросы перед выходом фильма, и что интересно, нас очень ждали девушки от 25 до 35, а мужчины от 25 до 35 вообще не ждали. А мужчины от 35 до 50 ждали так же, как и женщины этого возраста. Слава Хаит предположил, что это потому, что нашим женщинам сейчас тоже от 25 до 35.
– Классический вопрос: кто вы прежде всего? Артист?
Рассказчик. Я больше сценарист, чем артист. Когда мне предлагают роль, а меня не устраивает сценарий, я сразу пытаюсь его переработать. Начинаю это делать, но если вижу, что не получается, то отказываюсь от роли. Было несколько проектов, когда изначально мне нравилась идея, но они сорвались. Да и потом я очень занят здесь, занят в смысле – эмоционально включен и энергетически, мне, в общем, хватает.
– Вернемся к «Квартету И» как к театральному проекту. Вы не устали от этого все? Друг от друга, от этого формата, от этих стен?
Периодически устаем, естественно. Но никогда у нас не было такого, чтобы мы не могли смотреть друг другу в глаза. Даже когда случаются скандалы, есть какое-то номинальное ощущение неправоты человека, но эмоционального отторжения нет. Когда мы делали предыдущий фильм, я очень гордился тем, что и внутри кадра, и за кадром – мы одна команда. В новом фильме мы все друг с другом как-то соотносимся и даже соревнуемся. Однажды Саша читал монолог и делал это настолько выдающимся способом, что я сидел, подыгрывая за камерой, и забывал свои реплики, потому что во мне поднималась волна гордости за друга. Кто-то сказал, что единственный способ подавить зависть – разделить радость того, кому ты завидуешь.
– Красиво. На улицах вас узнают?
Зощенко писал: «Иду по улице, чувствую, что-то не то, как-то не хорошо, потом понимаю, женщины на меня не смотрят».
– На вас смотрят?
Мы отдыхали со Славой в разных местах в мае. И мне, и ему сказали: «Моя бабушка очень вас любит». Хорошо, что не сказали: «Она выросла на ваших фильмах». Интереснее было у Гарика Мартиросяна. К нему подошел человек и сказал: «Мой папа – ваш любимчик».
– Кстати, сегодня поколение ТНТ и Comedy Club рулит. Как вы относитесь к этому? Вам смешно?
Иногда да, иногда нет. Я отношусь к этому как к совершенно другому юмору, из другого места растущего. Есть какие-то каламбуры, условно говоря, которые меня веселят. «Волки не едят бабушек, потому что они вяжут во рту» – глупость полная, но меня смешило.
– Вас не пугает, как бежит время? Вы взрослеете, зритель ваш — тоже.
Всему свое время, всему свой черед. Мы свои деньги вкладываем и хотим их вернуть. Интересен ли ты будешь кому-то через десять лет, не будучи интересен молодым девушкам, – непонятно, и как будешь зарабатывать деньги – неизвестно. Конечно, все это пугает. В театре, я думаю, мы можем жить долго, здесь другая аудитория, но только три процента населения ходит в театр. Может быть, будем делать мультики и на этом зарабатывать, как можно дольше сохраняя вот эту детскую актерскую энергию, потому что именно детская энергия – творческая. Но и она постепенно уходит под напором женщин, обстоятельств, возраста и так далее. Хотя вот в Жванецком она присутствует до сих пор. И меня всегда коробит, когда о нем говорят как о неком мудреце. Мудрецы – это успокоившиеся люди, знающие какие-то ответы. А человек, «высекающий» юмор, на самом деле ответов не знает. Его талант — в сомнениях.
– Что ж, весь Талмуд в сомнениях, так что это тоже очень по-еврейски. Большое спасибо за встречу, желаем «Квартету И» творческого долголетия.
Спасибо. Не дождетесь.