Рути Прибар: «Истории, которые мы хотим рассказать, всегда о нас»

Связь с чужими историями

— Когда вы начали учиться снимать кино?

В 16 лет. Я выросла в маленьком городке Омер на краю пустыни. И когда услышала, что школа в получасе езды от моего дома начинает преподавать старшим школьникам киноискусство, сразу сказала: «Я люблю кино и хочу его изучать». С самого раннего возраста я интересовалась искусством во всех его проявлениях, а в кино ты как раз делаешь практически всё — там есть музыка, костюмы, операторское искусство… Я столько всего любила, и для меня всё это очень удачно сошлось в кино.

Моей первой работой был пятиминутный музыкальный клип на песню Pink Floyd. Пять человек, одетых в черное, шли по пустыне, а потом встречали женщину в белом и исчезали. Сейчас немножко смешно об этом вспоминать.

— Первый же ваш полнометражный фильм «Ася», который вы привезли в Москву, оказался очень успешным у критиков. Сколько картин сняли до него?

Настоящих, с фестивальным опытом, — три короткометражки. Первую сделала во время своего первого или второго года учебы в киношколе. Это был документальный фильм, очень камерный и личный. За год до поступления в киношколу я потеряла старшую сестру после того, как она несколько месяцев провела в больнице. Ей было 32. Спустя год я взяла ее мобильный и позвонила по последним номерам, которые она набирала. Некоторых людей я не знала, а они не знали меня. Некоторые даже не знали, что она умерла. Я спрашивала, о чем был их с сестрой последний разговор, что их связывало. Эти разговоры и вошли в фильм. Два однокурсника мне помогли — один меня снимал, другой записывал звук.

Думаю, если бы не тот фильм, я не решилась бы на такой поступок. Но я была убеждена, что это нужно сделать, чтобы иметь возможность почувствовать связь с сестрой после ее смерти, оживить ее таким образом. Я очень стесняюсь перед камерой и уж точно не получала никакого удовольствия. Но это много для меня значило.

— То есть в том фильме зритель видит только ваше лицо?

Да, фильм очень минималистичный. На экране мое лицо, мои реакции на то, что люди говорят о моей сестре, слышны их голоса. Сестра была старше меня на восемь лет, мы были очень разными. Нам не хватило времени, чтобы по-настоящему сблизиться. Я вошла в возраст, в котором мы могли бы стать хорошими друзьями, когда ее уже не было.

Вторая короткометражка, кстати, тоже об этом опыте звонков, только это художественный фильм с актерами — о женщине, которая находит телефон сестры и начинает звонить. В итоге героиня встречается с человеком, который, как она понимает, был любовником сестры. При жизни сестры она о нем не знала. И он не знает, что за девушка просит его о встрече, но они встречаются.

— Вы считаете, что фильмы должны быть обязательно основаны на личном опыте?

Необязательно переносить свой опыт в фильм без изменений. Но у меня должна быть связь с тем, о чем я рассказываю.

«Проблемы, которые меня волнуют, универсальны»

— Героиня «Аси» переехала в Иерусалим из России, в фильме она постоянно говорит по-русски. Почему решили сделать ее иммигранткой?

Я не хотела снимать кино именно о русских иммигрантах, просто мне нужно было поместить героев в ситуацию, где у них нет круга семьи или друзей, на которых можно положиться. Они в каком-то смысле должны были быть изолированы от остального мира, поэтому им не оставалось ничего другого, как стать друг для друга всем. Ну а иммигрантов, конечно, имело смысл сделать русскими, потому что в Израиле огромное русское комьюнити. Фильм склеится, только если использовать внутри него правду жизни.

— То есть семью героев вашего фильма отрезает от мира даже не болезнь дочери, а сам факт иммиграции?

Да, дело в языке. В фильме дочка говорит на иврите, она уже интегрирована в израильское общество. А Ася, ее мать, большую часть времени говорит по-русски и общается с русскоговорящими пациентами, или с соседкой, говорящей по-русски, или с доктором — своим любовником. Мне это понятно. Я хорошо говорю по-английски, потому что в детстве прожила два года в Штатах и Канаде, но мой язык — иврит, неважно, насколько хорошо я знаю другие. Фильм о том, кто мы, где наш дом. Для Аси ее дом — не Иерусалим: ее домом становится дочка.

— Одну из главных ролей в вашем фильме сыграла Шира Хаас, звезда популярного сериала Netflix «Неортодоксальная». Как я понимаю, вы предложили ей сниматься еще до успеха в сериале?

Да. Шира и до «Неортодоксальной» была известной в Израиле. Она начала сниматься в «Неортодоксальной» спустя несколько месяцев после окончания съемок «Аси», и сериал вышел за две недели до показа нашего фильма на фестивале Tribeca в Нью-Йорке. Кстати, из-за локдаунов мой фильм так и не вышел в прокат в Израиле, притом что был в прокате в Великобритании и в Австралии, а теперь вот и в России, его демонстрировали на разных фестивалях, но я не могла нигде присутствовать из-за пандемии. Это очень странно. Год назад такое невозможно было представить.

— Ваш фильм собрал девять премий Израильской киноакадемии, и все их получили женщины. Вы специально собрали женскую группу?

Естественно, я выбрала оператора Даниэлу Новиц или, скажем, композитора Карни Постел не из-за их пола. Но в целом я предпочитаю работать с женщинами. В Израиле столько невероятных женщин, которым просто не выпадает шанса поработать в киноиндустрии! Например, женщин-кинорежиссеров у нас меньше 10 %. Нас просто не растили с мыслью быть такими же, как мужчины: нас учили создавать семьи, воспитывать детей. Лично я не вижу противоречия между этими ролями. Хотя, безусловно, режиссеру надо уметь настаивать на своем, женщины в Израиле часто не чувствуют в себе сил это сделать.

— Какая вы с актерами?

Я стараюсь выбирать тех, кто не только подойдет на роль, но и с которыми ты можешь найти общий язык, потому что один из моих методов работы с актерами заключается в том, что мы просто много разговариваем, узнаем друг друга, рассказываем о себе. При обсуждении сцены я могла спросить Алену Ив, приходилось ли ей самой переживать нечто подобное; она отвечала, что точно такой же ситуации не было, но случалось похожее. В результате мы иногда меняли сцену или реплику, чтобы актрисе было комфортнее.

Диагноз по сценарию

— Героиня фильма переживает большую трансформацию: в первых сценах она зависает в скейт-парке с друзьями, а в конце с трудом шевелит руками. Это был серьезный вызов для Ширы?

Да, тем более потому, что фильм не снимался в хронологической последовательности: мы снимали вперемешку сцены, где она на разных стадиях болезни. Шира была помешана на точности. У нас был чарт с описанием каждой сцены — что ее героиня может сделать, что уже не может. Иногда мы отправляли отснятый материал врачу — если она так сделает, будет реалистично? И это только техническая сторона. Самыми сложными и для Алены, и для Ширы были эмоциональные сцены.

— В фильме есть очень эмоциональный момент, когда мать поет больной дочке колыбельную из советского мультфильма про Умку. Для людей, выросших в России, это знаковый момент, но вы-то как узнали про него?

Представьте, нашла песенку в интернете. Я всегда делаю предварительное исследование, когда пишу сценарий. Прослушала много русских колыбельных, и эта больше всего отозвалась во мне. Не знала, насколько она популярна в России, но что-то было такое в словах и музыке, что меня тронуло.

— А медицинскую сторону вы тоже изучали?

В фильме диагноз не называют — это специально: не хотелось, чтобы получилось кино о конкретной болезни. Уже когда сценарий был готов, я дала прочитать его врачу, и он назвал несколько возможных вариантов, на которые мы ориентировались при съемках.

— То есть в данном случае вы не держали в голове случай вашей сестры?

Нет, совершенно. Сестра умерла от заражения крови. Поэтому я и говорю, что рассказываю не свою историю, но, тем не менее, она и обо мне. Истории, которые мы хотим рассказать, всегда о нас, даже если мы об этом не подозреваем.

— Но сколько у человека может быть историй?

Посмотрите на великих режиссеров: они всё время рассказывают одни и те же истории. Кто-то снимает о том, как человеческая природа деструктивна и всё ужасно. А кто-то о том, сколько в людях сострадания и как всепобеждающ гуманизм. Так разные люди видят жизнь. Нельзя рассказать историю, которая никак тебя не затрагивает, — просто не получится.

Когда я в первый раз показала свой дипломный фильм редактору в киношколе, она сказала: «Какой сдержанный». А для меня он был таким эмоциональным! И я поняла, что это относится и ко мне: я эмоциональный человек, но всегда сдерживаюсь. Фильм помог мне понять, как люди меня воспринимают.

Сейчас я понимала, что рассказываю трагическую историю, и боялась, что она окажется слишком мелодраматичной, превратится в китч. Мне казалось, что я давлю на эмоции зрителя. В итоге я поняла о себе как о режиссере, что, даже если очень сильно надавлю, это не будет чересчур. Таков предел, который я могу себе позволить.

— Над чем вы сейчас работаете?

Это будет фильм о 60летней женщине, которая живет на ферме. После смерти мужа она оказывается в очень сложной финансовой ситуации и понимает, что должна начать всё заново. Всю жизнь она была замужем и забыла, кто она и чего хочет, но теперь должна обрести свой голос и найти причину жить дальше.

— И каким же образом эта история про вас?

Хороший вопрос! Во-первых, мне знакомо чувство, когда хочешь быть независимой, но не знаешь как. Во-вторых, я очень часто сознательно выходила за границы своей зоны комфорта, как моя будущая героиня. Будучи женщиной-
режиссером, я постоянно борюсь за независимость. Этот фильм об эволюции, о взрослении. Только героине, в отличие от меня, 60.

— Это чистая драма или смешно тоже будет?

Не знаю, у меня специфическое чувство юмора… Я постоянно повторяю друзьям: «Только моя семья смеется над моими историями, больше никто». Я всегда говорю, что должна снять финскую комедию.

— А что родители думают о вашем фильме и его успехе?

Я показывала им его еще в процессе работы, и потом они были в числе первых зрителей. В общей сложности они посмотрели фильм уже три раза. Думаю, с каждым разом их отношение становится всё более объективным: они меньше думают о том, что это сняла их дочь, о том, как я отражаюсь в своей работе. Когда смотришь картину знакомого и тем более близкого, думаешь: а эта сцена что значит? А что режиссер думает обо мне? Особенно если это родители автора, а фильм об отношениях родителей и детей. Сейчас мама и папа смотрят его уже как фильм.

Вообще, семья — огромная часть моей жизни. Это никогда не изменится. Если мы делаем кино, оно всегда о людях, которые нас окружают, и о семье в том числе. Даже если в моих следующих фильмах не будет историй о моей семье, всё равно она будет там присутствовать. Они это поймут. Другие люди — нет.

— Что для вас самое вдохновляющее в вашей профессии?

Видеть, как написанная тобой история воплощается в жизнь. Во время репетиций обнаруживать в сцене вещи, о которых и не думал, а они появились благодаря интерпретации актеров. Видеть себя в фильме. Понимать, как ты изменился благодаря ему. И хотеть творить дальше.