Михаил, как коронавирус пришел в вашу жизнь?
Я работаю медбратом с 2013 года. Живу на территории больницы Тель-а-Шомер – одно из отделений переделали под общежитие. В феврале рядом с нами начали строить карантинный изолятор. Туда поселили тех, кто был на круизном лайнере. С этого момента в жизнь нашей больницы вошел коронавирус.
Первые пациенты с коронавирусом попадали в обычный приемный покой. Как минимум 50 % медбратьев, медсестер, врачей были с ними в контакте. Все они оказались в карантине. Ситуацию нужно было спасать. Поэтому медсестер и медбратьев со всей больницы перевели на помощь в приемный покой. Это было в середине марта.
К тому моменту больных с подозрением на коронавирус уже вывели в отдельный приемный покой. Их разделили по степени тяжести, получилось три зоны, где этих больных принимали. Первые – с нарушениями в иммунной системе: химиотерапия, подавленный иммунитет, СПИД и прочее. Вторые – с подозрением или легкими симптомами. И третьи – с дыхательной недостаточностью, с высокой температурой. Первые две зоны располагались на улице.
— Помните своего первого пациента с COVID-19?
Я помню, как увидел первого человека с коронавирусом, он не был моим пациентом. Этот пожилой мужчина находился в изоляции, его привезла скорая помощь. И я увидел, что коронавирус делает с людьми. Они в полном сознании, но практически не отдают себе отчет, что находятся в большой опасности. Очень быстро дышат. У обычного человека количество вдохов 12-14, у них – 40 в минуту. А насыщенность кислородом крови у обычного человека больше 97, у них – 17. Тот мужчина, ортодоксальный еврей, находился в полном сознании, он еще хотел идти молиться. Я не знал, что ему сказать, и сказал: «Огромная к вам просьба, если вы хотите молиться, не снимайте кислородную маску».
— В борьбе с коронавирусом Израиль использует опыт других стран или идет своим путем?
Как и до коронавируса, израильская медицина строится на рекомендациях, которые основаны на реальном опыте, на реальных исследованиях. Не на мнении какого-то одного врача, а именно на коллегиальном решении, подтвержденном исследованиями. В случае в коронавирусом немного сложнее, потому что вирусу всего несколько месяцев и опыта мало.
— Какие симптомы должны вызвать у человека тревогу?
Нужно четко понимать: есть симптомы, похожие на грипп. Это плохое самочувствие, высокая температура, кашель, насморк, боли в горле, ломота во всем теле. В этой ситуации человек звонит в скорую помощь и говорит: «У меня такое состояние, я хочу, чтобы мне сделали проверку на коронавирус». Если с ним проживают престарелые родственники, скорее всего, они тоже заражены. Звонок поможет более оперативно направить их в нужные центры, где ими будут заниматься.
Прошло всего два месяца, но ощущение, что мы уже несколько лет живем с этим коронавирусом и лечим его. Сейчас говорят, что воспаление на самом деле вторично. Нехватку кислорода в организме вызывает тромбообразование. То есть основная цель вируса – гемоглобин, красные кровяные тельца. Это первое. Второе – нарушаются процессы сворачиваемости крови, образуется множество тромбов, которые вызывают закупорку сосудов легких. А уже воспаление – это какой-то вторичный, третичный процесс. И в принципе, тем, что подключаем человека к ИВЛ, мы делаем хуже, а не лучше. Но эта информация пока не подтверждена.
— Говорят, после такой терапии по-новому учатся дышать?
Да. Потому что поддержка на ИВЛ в случае с коронавирусом очень агрессивная и требует препаратов, которые парализуют мышцы. Тело, даже если мозг спит, всё равно продолжает сопротивляться лечению, которое мы даем, потому что оно очень агрессивное. Для этого и требуется полностью парализовать мышцы всего тела, чтобы они не сопротивлялись нашему лечению. Мы уже не говорим про самого пациента – чтобы он не сопротивлялся. Когда мы приводим человека в себя, мы видим, что он может обходиться более мягким способом вентиляции легких, а мышцы атрофировались и надо их восстанавливать. Для этого нужно время и специалисты, которые этим занимаются.
— Медики, работающие в условиях ЧС, получают какое-то дополнительное стимулирование?
Мы не получили ни надбавки, ни молока. Просто нужно было спасать ситуацию. Я сначала очень переживал – у меня маленький сын. Но потом меня убедили, что если соблюдаешь меры безопасности: носишь респиратор № 95, маску, водонепроницаемую накидку, то шансы заразиться невелики. Наибольшей опасности подвергаются люди, которые работают в обычных отделениях и могут даже не подозревать, что они общаются с носителем коронавируса.
Могу только представлять, какой ад пережили медработники в Италии. У меня была одна смена, когда я оказался в их шкуре. Нас было два медбрата с опытом работы в интенсивной терапии и девушка без опыта. Штатная нагрузка на медбрата в интенсивной терапии – два пациента, а то и один. У нас на тот момент было шесть пациентов на аппаратах искусственного дыхания.
Больные COVID-19 – очень тяжелые, они нестабильны. Я вдруг осознал, что не успеваю учить эту девочку. И вся нагрузка вместо трех человек легла на двоих. Мы успевали сделать только какие-то базовые вещи, чтобы человек не умер в нашей смене. Это у нас было по три больных на медбрата. А они в Италии иногда работали один на двадцать пациентов. Врачам и медперсоналу приходилось решать, какой пациент будет подключен к ИВЛ, а какой умрет. Это очень тяжелые решения. Я вдруг представил, что ситуация в Израиле будет ухудшаться и мы придем к такому же моменту. Я очень этого не хотел. Огромное спасибо руководству страны, оно сделало всё, чтобы остановить распространение заболевания и не привести нас к катастрофе.
Сейчас только от нашего населения зависит, зайдем ли мы в новую петлю заражений. Эти петли заражений характерны для пандемий. До того момента, пока не будет действенного лекарства, а не просто поддерживающей терапии или прививки, мы будем жить в тени коронавируса. На ближайшие полтора-два года нас ждет жизнь с таким вот беспокойным соседом.
