Моше Гончарок: «Кропоткин в сионизм не верил, считая освоение пустыни лишней тратой сил»

Анархист из Воложинской ешивы

— Процитирую словарное определение: «Анархия ‒ состояние общества, достижимое как результат упразднения государственной власти и властных институтов». Евреи Российской империи в массе своей получили традиционное образование, предполагавшее жесткую иерархию: надо слушаться меламеда в хедере и городского раввина, уважать городового и царя. Как анархизм завладел еврейскими массами?

Люди устали от ситуации, которая сложилась в черте оседлости, от невыносимого экономического положения. Уже в силу этого еврейским народным массам идеи социализма были не менее, а может, и более близки, нежели полякам, русским и прибалтам в революционных кружках. К тому же работали мессианские представления, пусть и на нерелигиозной почве.

Первым городом в пределах черты оседлости, в котором зародился анархизм, был Белосток. После того как полиция жестоко разогнала демонстрацию рабочих, белостокские анархисты тяжело ранили особо ретивого городового. Они также практиковали мелкие экспроприации у лавочников и распределяли продукты среди бедных. Насильственные акции евреев-анархистов в значительной степени были реакцией на погромы и действия властей, не предпринимавших достаточных усилий для предотвращения этих погромов.

— Кто стал еврейским Кропоткиным?

Почти все пропагандисты и активисты международного идишеязычного анархистского движения происходили из Российской империи. Было несколько волн, и у каждой свои идеологи. Первая началась после убийства Александра II и развивалась в эмиграции: в Западной Европе, США и Южной Америке. К середине 1880-х годов сложились три основных центра еврейского анархизма: Лондон, Нью-Йорк, Буэнос-Айрес. Эту волну возглавляли известные личности, считавшие евреев одной из самых активных сторон в общемировом революционном движении. Был, например, Яаков-Авраам Мэрисон, один из основателей и идеологов политического анархизма в еврейской среде. Он занимался переводом анархистской классики на идиш и пропагандой среди еврейских эмигрантов в США и Англии. Мэрисон переводил Кропоткина и, между прочим, перевел почти всего Бакунина.

В ту пору евреи-анархисты верили в космополитическое будущее пролетариата и в то, что социализм анархистского толка сможет ликвидировать антисемитизм. Тогдашними лидерами еврейских анархистов были поэты и писатели. Это уникальная ситуация, такого не было ни в большевизме, ни среди народников, ни среди социалистов на Западе. Одним из столпов был известный поэт Давид Эдельштадт. Он родился в Калуге, родным языком его был русский. Впоследствии Эдельштадт выучил идиш, стал классиком еврейской литературы, даже советская власть уважала его творчество. Давид Эдельштадт, Морис Розенфельд и Йосеф Бовшовер ‒ это крепкая анархистская троица конца XIX века.

Было и религиозное ответвление, его возглавил Яаков-Меир Залкинд, дипломированный раввин, который учился в Воложинской ешиве и знал десятки языков. 

— Звучит парадоксально. В трактате «Поучение отцов» сказано, что надо молиться за благополучие верховной власти, потому что без страха перед ней (цитирую) «люди глотали бы друг друга живьем».

Залкинд тем не менее считал, что идеалы анархизма соответствуют талмудической этике. «Гаон-анархист», как его называли друзья, уехал из Литвы в Лондон и там редактировал газеты «Идише штиме» и «Арбейтер фрайнд» на идише. Параллельно Яаков-Меир Залкинд был главным раввином общины Кардиффа, переводил трактаты Талмуда на идиш и составлял к ним анархистские комментарии. Причем не издевательские, не пародийные: это были комментарии, написанные глубоко религиозным и компетентным в вопросах религии человеком. 

Тут нужно отметить интересное явление: абсолютное большинство интеллектуалов из числа «отцов-основателей» еврейского анархизма происходило из Литвы. Разумеется, среди них необходимо упомянуть и Абу Гордина. Он был сыном известного раввина Йегуды-Лейба Гордина, человека очень яркого. Гордин-старший, например, переписывался со Львом Толстым. Аба тоже получил диплом раввина, открыл с братом Зеевом-Вольфом (Владимиром) одну из первых школ, в которой преподавали на иврите. Позже он увлекся анархизмом и переехал в Москву, а затем в Петербург. Гордин считал, что библейская эпоха Судей идеально соответствует анархистской идеологии.

— Как в дальнейшем складывалась его карьера?

В 1918-м Аба Гордин уже был одним из руководителей Московской федерации анархистов. Еще во время Октябрьской революции Гордин пришел к выводу, что евреям-анархистам, которые любят философию, как и он, нужно отдельное движение. Это была непопулярная точка зрения, Ленин смотрел на него как на сумасшедшего. После одного из выступлений Гордина арестовала ЧК, но Крупская лично пригрозила Дзержинскому: «Если хоть один волосок упадет с головы этого революционера, то…» Гордина сослали на границу с Маньчжурией, а оттуда он сиганул через Японию и Китай в Америку. Там, в Нью-Йорке, он прожил с середины 1920-х до второй половины 1950-х годов, занимаясь литературой, философией и, если можно так выразиться, «анархиствующей теологией» в рамках общественной организации, которую сам же в Америке и создал, – «Идиш-этише гезелшафт».

Писал Гордин преимущественно на идише, а, когда ему надоедало, разнообразия ради переходил на иврит, русский, английский, французский. Я слышал, что он публиковал за свой счет статьи на арамейском, которые, по-моему, кроме него в этих кругах вообще никто не мог прочесть. В 1957 году Гордин решил переехать в Страну Израиля, о которой рассуждал всю жизнь. Прибыл в еврейское государство, поселился в Рамат-Гане и основал анархистскую организацию АШУАХ (Агудат шохарей хофеш ‒ «Ассоциация взалкавших свободы»). Аба Гордин, кстати, не женился. Он часто цитировал Бакунина: «Революционер, который женится, теряет 50 % революционного запала».

Вообще, нужно сказать, что литовское семейство Гординых произвело на свет массу неординарных личностей. Родными племянниками Абы были Давид Разиэль, национальный герой Израиля, один из руководителей легендарной организации сионистов-ревизионистов ЭЦЕЛЬ, и Эстер Разиэль-Наор, подпольщица времен британского мандата, в будущем многолетний депутат Кнессета от партии «Херут», ученица и последовательница Менахема Бегина.

— Вернемся к нашей теме. Скажите, как реагировали Кропоткин и Бакунин на адептов еврейской национальности?

Отношение Михаила Александровича к евреям было настороженным, этот народ в систему его революционных взглядов не вписывался. Был и такой эпизод: Бакунин хотел создать международное общество рабочих и революционеров, ездил к Марксу за поддержкой. Но марксисты воевали с бакунистами, причем значительную роль играли ассимилированные евреи из окружения самого Маркса. Это дополнительным образом ухудшило отношение классика анархизма к евреям.

Впрочем, тут нужно иметь в виду, что при жизни Михаила Александровича еще не существовало еврейского пролетариата как массового явления и сам еврейский народ представлялся ему преимущественно народом лавочников и ростовщиков, – заявление, очень даже вписывающееся в юдофобскую риторику той эпохи. Бакунин умер всего за несколько лет до начала массовой эмиграции еврейской бедноты из Российской империи на Запад, где к середине 80-х годов XIX века и была заложена база еврейского промышленного пролетариата. 

А вот Кропоткин застал это новое явление – еврей-рабочий. Он начисто был лишен юдофобских предрассудков и всегда симпатизировал евреям-беднякам, как, впрочем, и беднякам любых других национальностей. Среди групп и движений, которым он помогал, были и еврейские анархисты, и бундовцы, и участники ирландского национального движения, боровшиеся с британскими властями. В сионизм как таковой Петр Алексеевич не верил, но, я бы сказал, не на почве идеологии. Будучи геологом и географом, он считал, что развивать пустынные земли Палестины ‒ это лишняя трата сил. В то время не существовало ни системы современной ирригации, ни других научных средств освоения пустыни и развития промышленной и сельскохозяйственной инфраструктуры. Интересно, что бы сказал Кропоткин, доживи он до времени, когда на территории Эрец-Исраэль пустыню превратили в сад…

От генерала Франко ‒ в кибуц

— Ваша специализация ‒ идиш-анархизм, сугубо еврейское ответвление изначально интернациональной идеологии. Как и когда оно возникло?

Вплоть до погромов 1903 года евреи-анархисты искренне верили, что еврейский народ вольется в братскую семью других народов, пролетариат победит и наступит рай земной. Но ситуация становилась всё плачевнее. Холокост привел евреев-анархистов в ступор, они не понимали, как такое вообще могло произойти. Они стали уходить от космополитизма в сторону еврейской секулярной культуры и языка идиш. Возник, как я его называю, идиш-анархизм. Его представители стали изучать нормы литературного языка, развивать его, писать воспоминания не только о Кропоткине, но и о его соратниках-евреях. Например, был такой доктор Гилель Золотарев родом из Елизаветграда, большую часть жизни проведший в Штатах, он постоянно говорил и писал о том, что евреям нужна своя земля.

В Израиле одним из последних руководителей идиш-анархистов был Йосеф Люден, выходец из Польши, уроженец Варшавы. Еще мальчишкой он успел отсидеть в тюрьме вместе с Борисом Савинковым, который обучил его специальной азбуке для перестукивания между камерами. Я удостоился чести быть младшим товарищем Людена, он называл меня внуком. Когда я спрашивал: «Йосеф, о ком из классиков Движения охотнее всего писали твои друзья и ты сам?», он отвечал: «О Кропоткине, конечно, и о Рудольфе Рокере». 

Рокер ‒ это вообще отдельная история. Немец по происхождению, участник международного анархо-синдикалистского движения. В Париже он познакомился с Семеном Ан-ским (Шломо Раппопортом), автором знаменитой пьесы «Диббук». Рудольф Рокер начал ходить по еврейским собраниям и втянулся. Уехал в Лондон, начал учить идиш, впоследствии стал главным редактором еврейской анархистской газеты «Дер арбетер фрайнд» («Друг рабочего»), которую выпускал на протяжении десятилетий, до первой половины 1930-х. В 1900–1909 годах он также выпускал на идише журнал «Жерминаль», посвященный литературно-общественным вопросам и переводам. Поскольку в идише немало слов, пришедших из иврита, Рокер эти слова зазубрил и во время выступлений произносил с ашкеназским прононсом. Когда он умер в 1958 году, еврейский анархистский мир был в трауре.

— Далеко не всякий еврей-анархист ‒ идиш-анархист, правильно?

Происхождение не играет основной роли. Критерием принадлежности к Движению всегда являлся язык. Например, легендарный махновский контрразведчик Лев Задов и его брат Даниил никоим образом не были связаны с еврейской ветвью движения. Они принадлежали к общеукраинскому повстанчеству. Аналогичным образом наши современники Сидни Соломон и Джерри Каплан ‒ представители общеамериканского движения, а отнюдь не идиш-анархизма, «идиш-анархистише бавегунг». Я полагаю, что они и идиша-то не знали.

Идиш-анархизм отличает национальная самобытность: идиш как «партийный» язык, частое обращение к еврейским литературным и философским источникам. После Второй мировой войны идиш-анархизм из революционного движения довольно быстро стал превращаться в культуртрегерское. На последней стадии, в 60-80-х годах XX века это движение превратилось в группу кружков, которые занимались популяризацией идиша и устраивали семинары по еврейской культуре в анархистском обрамлении.

— Пытались ли анархисты в Израиле влиять на политику?

Очень косвенно. В истории освоения Эрец-Исраэль было несколько волн, в которых участвовали анархисты. Первые, судя по всему, приехали после первой русской революции 1905 года. Это были одиночки, идиш они, конечно, знали, но не популяризировали. Тогда это было немодно, главный лозунг в культурно-языковой сфере был: «Еврей, разговаривай на иврите!» В основном такие люди селились в кибуцах, но ‒ любопытное дело! ‒ в умеренных, а не радикальных. Идеологически где-то и в чем-то они тяготели к социал-демократии. Йосеф Люден называл их поэтами-трактористами. Да, вот она, первая волна, пашет кибуцную землю и сочиняет стихи.

Во время гражданской войны в Испании многие палестинские анархисты отправились воевать с франкистами. Вернулись в 1939 году и привезли с собой испанца по имени Хосе Рибас. Он бежал от власти Франко, ему грозила смертная казнь. В Палестине Рибас поселился в кибуце Ахотрим, выучил иврит. Он никогда не скрывал свое нееврейское происхождение, но на каком-то этапе сменил имя на Йосеф Ротем: «Рибас ‒ это как риба (ивр. ‒ повидло), люди смеются». Я с ним переписывался на иврите.

Вторая волна ‒ люди, которые приехали после Холокоста. Среди них было огромное количество польских евреев. В том числе Элиэзер Гиршауге, в начале 1950-х годов он основал первый израильский анархистский журнал на иврите ‒ «Деот» («Мнения»). Потом приехал Аба Гордин, и работа тут уже закипела. Начал выходить двуязычный журнал ‒ «Проблемот» на иврите, «Проблемен» на идише.

Эти люди были анархистами и одновременно, можно сказать, патриотами Израиля. В том смысле, что они понимали: если Израиль, государственное образование, которое противоречит идеалам анархизма, исчезнет, их собственные семьи будут уничтожены. Национализм они отвергали, но, в отличие от многих современных леворадикалов, идиш-анархисты прекрасно понимали, что к чему, поскольку на собственном опыте пережили Катастрофу. Йосеф Люден, к которому юные тель-авивские анархисты конца прошлого века относились с благоговением, как к живому ископаемому, и с которыми он всегда ругался на идеологической почве, высказывался об их политической позиции предельно четко: «Я признаю право на существование пацифистских организаций типа «Шалом ахшав» в тот момент, когда аналогичное движение возникнет по ту сторону границы. Не раньше». 

Когда Люден в преклонном возрасте шел по улицам Арада, города, в котором поселился на пенсии, переехав туда из Тель-Авива, вокруг бежали дети и кричали: «Бен-Гурион идет!» Они были похожи и ростом, и манерами, и внешностью. Лысина, копна волос по бокам. Людену, скептически относившемуся к Бен-Гуриону, это сравнение, тем не менее, нравилось, и он кивал: «Да-да, дети, правильно». Мне он пояснял: «Я человек старого закала, я считаю, что анархизм – это гуманизм. А мой сионизм ‒ это не реализация какой-то абстрактной или политической, как у Герцля, идеи. Понимаешь, я просто строил эту страну. Я за нее воевал не потому, что это «моя» страна. Я просто прекрасно понимаю, что, если бы не Израиль, меня бы уже не было. Меня не доконали ни нацисты, ни советская власть. Не хватало, чтобы теперь меня убили арабы». 

Я удивлялся: «Это же антианархистская риторика». – «Называй как угодно. Нужно, чтобы «Шабак» работал еще лучше, чтобы Армия обороны Израиля воевала еще лучше». Я отвечал: «Какое о тебе будет мнение у товарищей?» Люден усмехался: «Мои товарищи все в могиле». Он действительно пережил всех и умер на 95-м году жизни, уже в начале XXI века.

— Почему классический анархизм противился концепции национального еврейского государства?

Об этом подробно писал Леон Чёрный. По его мнению, националисты делят людей искусственным путем, тогда как анархия призывает группироваться по убеждениям и тем самым обеспечивает интернационализм: «В каждой национальности существуют глубокие различия, а потому национальное решение вопроса свяжет индивидов. Анархизм же, давая свободу группировки индивидам каждой национальности <…> рассекает путы национализма. В анархии росс, финн, еврей, грузин, малоросс ‒ не враги, а товарищи».

Мужчинам не стыдно

— С чего началось ваше увлечение теорией и историей анархистского движения?

Честно говоря, с определенной путаницы. Мне было лет 12. В 1975 году советские газеты писали об анархистах, которые захватили посольство ФРГ в Стокгольме. А я хоть и был грамотным мальчиком из интеллигентной еврейской семьи, тут же решил: молодцы какие эти анархисты, борются с нацистами! Лишь потом я сообразил, что в ФРГ никакие не нацисты у власти и что вообще посольство захватили не анархисты, а неомарксисты-радикалы. 

Тем временем я решил побольше узнать об анархизме. Стал искать книжки, в библиотеке нашел адаптированные кропоткинские «Записки революционера». Потом папа, видя мой интерес, принес с черного рынка книгу Леона Чёрного, известного анархиста, которого большевики расстреляли, – «Новое направление в анархизме». Я ее буквально проглотил. 

В 15 лет я начал рассказывать про анархизм одноклассникам. Большинство никак не реагировали, тем более что выпускные экзамены были на носу. Человек пять образовали костяк единомышленников. Свою анархистскую группу мы назвали «Черный передел ‒ 2». Аббревиатура ЧПД звучала странно, нечто среднее между ЧП и КПД, поэтому я перевел название на немецкий ‒ «Schwarze Neuaufteilung ‒ zwei». Получилось SNZ.

— У вашего кружка был конкретный план действий или всё ограничивалось изучением идеологии анархизма? 

Я составил программу, представлявшую смесь из идей Кропоткина, Бакунина и цитат из братьев Стругацких. Всё это обрамляли идеи из Маймонида, которого я читал в самиздате. Мы мечтали о мировой революции и свержении власти КПСС. Деятельность кружка продолжилась после того, как я поступил на истфак Ленинградского педагогического института им. Герцена. С КПСС бороться было бессмысленно, и мы нашли другого врага ‒ неофашистов. В центральных городах России неофашистская идеология набирала популярность с конца 70-х. Подростки брили виски, носили черные куртки и фуражки со стилизованной свастикой. В моем институте, на нашем историческом факультете, одно время учился студент, именовавший себя представителем «национал-сталинизма». Мы тем временем печатали на машинке листовки о том, что надо бороться с неонацизмом ‒ неофициальным проводником идей советской власти.

Буквально накануне перестройки, в апреле 1984 года, меня вызвали на допрос, именовавшийся «беседой». Профилактической беседой, так сказать. Я повторял, что изучаю анархизм в рамках профессиональных интересов, а книги покупаю в советских букинистических магазинах. После пяти часов беседы, включавшей угрозы, щедрые обещания и предложения стать осведомителем, офицер КГБ сказал: «Организация из одного человека ‒ это смешно. Вокруг вас одни провокаторы, а вы тут убиваетесь, цитируете Стругацких и Тору». 

— Спаслись благодаря несерьезности идей?

Уже позднее я узнал, что в том году ленинградский КГБ раскрутил дело диссидентской группы Мартынова. Видимо, еще одно дело им было не нужно. Причина была не в нашей детскости: если б понадобилось, влепили бы по полной. Даже из института меня не выгнали. Пару раз подсылали провокаторов, это да. Староста курса, русский парень, однажды подошел и завел монолог, стараясь не смотреть в глаза, о том, что в СССР преследуют евреев. Я гаркнул: «Сионистская провокация! Советские евреи живут прекрасно!» Он сразу отошел.

Еще я узнал, что мой телефон прослушивался. Это произошло достаточно курьезным образом. Мы с однокурсником Игорем Тантлевским беседовали на бытовые темы, и Игорь начал живописно повествовать о своих донжуанских победах. Я от него не отставал. Видно, это достало даже привычных ко всему штатных сотрудников органов. Внезапно в трубку ворвался пронзительный женский голос: «Как вам не стыдно?! А еще, называется, мужчины! Тьфу!»

Позднее Игорь, который к анархизму не имел никакого отношения и которого, по следам знакомства со мной, тоже вызвали один раз на «беседу», совершенно справедливо обозлился на меня и выразился в приватном разговоре со мной, переиначив Тургенева, так: «Раньше были просто болваны, а теперь – анархисты».

— Как вы вели себя после беседы с сотрудником КГБ?

Историей анархистского движения я продолжил интересоваться, но с группой SNZ, названием которой были исписаны многие питерские подъезды, завязал. Неожиданным образом анархизм аукнулся в Израиле. После репатриации прямо в аэропорту мне задали стандартный вопрос: «Были ли у вас в СССР столкновения с милицией или органами безопасности?» Я честно ответил «да» и добавил, что на почве анархизма. Сбежалась, наверное, половина сотрудников. Целый год после этого меня вызывали на беседы ‒ почему анархизм, что это такое и что я с этим собираюсь делать в еврейском государстве. На каком-то этапе это ужасно надоело, и я сказал: «Если я совершил преступление, скажите об этом напрямую. Если нет, отстаньте от меня».

— И?..

Отстали.