– Как случилось, что вы попали в Еврейский музей?
Когда открылся музей, предполагалось, что здесь не будет экскурсоводов. Экспозиция устроена таким образом, что люди сами могут понять, куда им следует идти и на что смотреть. На деле вышло все иначе – посетителям оказалось сложно разобраться самим. Пригласили меня. Я пришел. Мне и говорят: «Нам надо проводить экскурсии». Я спрашиваю: «А когда?» Отвечают: «Завтра в полдень».
– А до того, как вы пришли в Еврейский музей, вы где работали?
В Еврейском культурном центре на Никитской. До этого – в «Джойнте». Я историк по образованию. Окончил Саратовский государственный университет. Потом учился в Иерусалимском университете.
Лицо музея
Олег Меламед — профессиональный историк. Специальность — античность и медиевистика, специалист по еврейской истории, классическим текстам, выпускник факультета иудаики Иерусалимского университета. В 2000–2008 гг. — сотрудник фонда «Джойнт» в Центральной России, Поволжье и на Урале, координатор образовательных программ. С 2008 по 2012 гг. — руководитель программ еврейского образования в ЕКЦ на Никитской, с 2012 г. — директор департамента экскурсионных программ Еврейского музея и центра толерантности.
– Предложение вы приняли сразу?
Я посмотрел экспозицию и понял, что это грандиозно. Такого нет не только в еврейском мире, но и в Москве. Слава Б-гу, мы движемся все время вперед. Если Берлинскому еврейскому музею понадобилось 16 лет, чтобы прийти к выводу, что им нужно поменять основную экспозицию, у нас это происходит практически каждый год.
– А какую-нибудь яркую историю тех лет помните?
Мне поначалу было не до историй: около 50 экскурсий за месяц, и водил их – я сам. К концу первого месяца работы я понял, что у меня пропадает голос. Нужно что-то делать, чтобы его спасти. И тогда я начал обучать ребят, которые работали как смотрители на экспозиции. У нас высокотехнологичный музей. Но не все люди знают, как пользоваться техникой. Смотрители следят за тем, чтобы все это исправно работало, и консультируют посетителей.
– То есть они должны знать все, что происходит?
Все, что происходит в музее, на экспозиции. И я принялся обучать ребят. Моей целью было сделать из них очень хороших экскурсоводов. Что такое хороший экскурсовод? С этим все просто. Хорошего – слушают. С плохим тоже все очень просто – его не слушают. Хороший экскурсовод – это человек, который может вызвать посетителя на откровенный разговор. В нашей работе принуждать нельзя категорически – посмотрите направо, посмотрите налево – так не пойдет. Или как у Довлатова: «Здесь, я вижу, тесновато. Пройдемте в следующий зал!» У нас таких связок нет. У нас есть определенные представления о том, как должна проходить экскурсия. При этом у каждого экскурсовода есть своя точка зрения, он может выстраивать свою концепцию.
– Я сейчас увидел в журнале фотографию: Борода, по центру патриарх Кирилл, и сбоку вы стоите. Чем патриарх интересовался?
Хазарской проблемой, миграцией еврейских общин, расселением еврейских общин. У нас на карте говорится о миграции, которая шла с запада на восток. По мнению патриарха, какой-то приток поселенцев в черту оседлости мог попасть из хазарского каганата. Видно, что он этим интересовался и читал об этом.
И вообще, большая часть наших высоких гостей – очень приятные в личном общении люди, с которыми интересно разговаривать. Например, президент Израиля Реувен Ривлин. Когда он у нас побывал с женой, я понял, почему израильтяне называют его очень ласково Руби. Он абсолютно демократичный, открытый, не изображает из себя какого-то недоступного лидера. Визит был рассчитан на 20 минут. Ривлин пробыл час. Правда, это практически со всеми случается. «Мы забежим на минутку» – не получается. Было, правда, исключение. Один весьма успешный бизнесмен буквально «прибежал», сказав: «У меня есть 15 минут». Мы уложились за десять. Это была самая короткая экскурсия.
– Ну вот, а говорили, что не помните ярких историй.
У нас были родственники Исаака Зальцмана, директора Кировского завода, который танки выпускал во время Великой Отечественной. Они рассказывали, что на самом деле он был небольшого роста. Ходил с наганом по заводу и кричал: «Саботажников на месте стрелять буду!» Потом его спрашивали: «Что, действительно застрелил бы?» Зальцман отвечал: «Нет, конечно. Но кто ж меня послушал бы, если бы я без нагана?»
Кроме того, за многими экспонатами и вещами, которые представлены в нашем музее, стоят интересные истории. На хранение мы получаем много личных вещей времен войны. Например, один дедушка принес платки, вышитые его матерью в концлагере. Для него они были единственной оставшейся ценностью.
– В вашей работе случаются сложные моменты?
Хватает. У нас есть проект «Инклюзия», в задачи которого входит работа нашего музея с людьми с ограниченными возможностями. Это глухие, слабослышащие, слабовидящие люди, люди с ограниченной мобильностью. Мы вот уже несколько месяцев обучаем гидов, пытаемся привлечь переводчиков с жестового языка. Оказывается, что наш музей очень любят слабослышащие. Здесь громкий звук, который все-таки многие из них слышат, у нас очень много субтитров, текстов, существует видеоряд. К нам пришел наш коллега из «Гаража» и сказал: «Ребята, вы знаете, что к вам приходит огромное количество слабослышащих?»
– Вы четко находитесь в отведенной вам нише?
Мы в нише, да. Единственные, кто занимают еврейскую нишу в контексте русской истории. Наша концепция состоит в том, чтобы не отрывать еврейскую историю в России от самой России. Я водил Леонида Парфенова и его жену по музею. Когда вышла первая серия фильма, позвонил мой сотрудник: «Слушай, он твоими словами говорит!» Когда в фильме прозвучала фраза о том, что не евреи пришли к России, а Россия пришла к евреям, – это была моя фраза из экскурсии.
– А вы сотрудничаете с другими музеями?
Мы общаемся и с израильскими музеями, и с польскими, и с берлинским, и с нью-йоркским. Сейчас очень хотим поехать в Краков, устроить там семинар с нашими коллегами.
– Простите за меркантильный вопрос: человек приходит в музей, хочет экскурсии. Сколько это стоит?
Экскурсия стоит 1 500 рублей, если это индивидуальная экскурсия – группа до 7 человек. Если до 20 человек – это 2 000 рублей. Обычный билет стоит 400 рублей и 200 рублей детский. Мы за все пять лет ни разу не подняли цену входного билета. И, в общем-то, поднимаем только на экскурсионное обслуживание: один раз подняли, и все. Поскольку нам нужно оплачивать труд экскурсоводов.
– В каком ритме вы существуете?
У нас сумасшедший ритм. Пятилетие, открытие одной выставки, другой. Это все бесконечный процесс. Наш музей – это очень живой и интересный организм для московской публики и не только.
