Раввин Менахем-Мендел Певзнер: «На женской половине синагоги были жена банкира Сафры и мыши»

Билет в Сент-Питерсберг

— Сколько лет вы находитесь в России?

С 1992 года. Я успел побывать в СССР до женитьбы, два раза по несколько месяцев. Моя жена до свадьбы тоже бывала здесь в летнем лагере. Было ощущение, что местные евреи только и ждут, чтобы им рассказали о традициях предков. Казалось, что здесь будет очень легко работать с людьми, тогда как в Америке от раввина требуется заниматься сбором денег на свою общину, что отнимает много энергии и времени, вместо того чтобы заниматься по-настоящему насущными еврейскими вопросами. С другой стороны, мы не слишком доверяли местной медицине и опасались непредсказуемости политической ситуации.

Любавическому Ребе мы описали все плюсы и минусы, как это виделось нам. Ребе был болен, после первого инсульта, и не говорил, а только кивал головой. Меня потом спрашивали: «А вы уверены, что Ребе имел в виду Санкт-Петербург в России, а не Сент-Питерсберг во Флориде?»

— И действительно…

Спустя несколько лет случилась вот какая история. Звонит человек: «Я заказал билеты на пасхальный седер в вашей синагоге, но не вижу своего имени в списках». Он прислал мне копию билетов, купленных в интернете. Смотрю — они совсем не похожи на наши. Оказалось, он заказал билеты на седер в Сент-Питерсберге. Мы, конечно, его приняли, а из Флориды ему даже вернули заплаченные деньги.

— Как ваши родители отреагировали на желание стать эмиссаром Хабада в постсоветском Санкт-Петербурге?

Отец умер сравнительно молодым, но мама особой радости не испытывала. Мои родители родом из СССР, мама родилась здесь, в Ленинграде. Все их воспоминания были комком страданий и боли. Когда мама приехала сюда на опшерниш, стрижку нашего сына, которому исполнилось три года, она глазам своим не поверила, что это — тот же самый город, в котором она родилась.

Моего дедушку арестовали в 1929 году и только чудом через три года выпустили. Он служил Творцу от всего сердца — его молитва могла длиться часами. Дедушка уехал из СССР с другими хабадниками после войны, он был очень известной личностью в любавической среде. Мой тесть уехал из Советского Союза в 1967м.

Бабушке моей жены, дай Б-г ей здоровья, 98 лет, и остроте ее ума можно только позавидовать. Она всё помнит и рассказывает в малейших деталях. Когда она приезжала сюда, мы повели ее в школу, она там цитировала ученицам Пушкина наизусть. В свое время она училась в вечерней школе — так легче было соблюдать шаббат.

— Как вас встретила независимая Россия?

До меня раввином с 80-х годов был очень хороший, умный и проницательный человек, р. Левитас. В 1996 году он уехал в Америку по семейным обстоятельствам. Он был доволен моим приездом, мы прекрасно сотрудничали. Поначалу ощущалось определенное напряжение и противостояние между более религиозно настроенной молодежью и «старой гвардией» — теми, кто всю жизнь ходил в синагогу, и их всё, в принципе, устраивало. Молодежь кричала, что все, кто тут был до этого, — ставленники КГБ, им наплевать на религию. И действовали напрямик. Например, в синагоге в шаббат стоял микрофон, они взяли и сломали его.

— По какую сторону баррикады встали лично вы?

Моей задачей было успокоить волнения. В любом конфликте лучший способ возвести мосты между сторонами — дать понять, что их стремления и претензии не являются взаимоисключающими, а потом каждый может добиться своего в своей нише. Самое трудное — изначально найти общий язык. Наша позиция была: «Пути ее — пути приятные, и все стези ее — мирные» (Притчи 3:17). Только по-хорошему можно чего-либо добиться. И когда есть возможность развиваться и продвигаться, не нужно давить оппонентов. Я хотел отстроить инфраструктуру общины со всеми необходимыми компонентами — постоянными миньянами, кошерной едой, школами. Это как построить фундамент дома, со стороны его не видно, но без фундамента невозможно.

— Получилось?

В Петербурге проживает 60-70 тысяч евреев, в нашей базе — 26 тысяч семей. Примерно 10 000 приходят на наши мероприятия, из них три тысячи — особо активно: приходят и на пасхальный седер, и на Рош ха-Шана, и на Йом-Кипур. И, наконец, есть несколько сотен тех, кто составляет ядро общины. У нас есть различные культурные программы, не имеющие отношения напрямую к иудаизму. Например, кулинарные, образовательные. Чтобы люди пришли поучаствовать, а потом уже, возможно, выйти на другой уровень. Для начала это может быть посещение уроков Торы, затем — желание что-нибудь дать общине. Не деньги, но время, опыт.

У нас в общине работают сотни людей. 550 детей ходят в наши садики и учатся в наших школах. Помимо синагоги у нас есть пять Бейт-Хабадов, открытых по субботам. Есть и миньян грузинских евреев, которые являются частью нашей общины. В общей сложности, по субботам проводятся 9 миньянов. Одним словом, если кто-то ищет что-то еврейское, у нас есть, что предложить.

— Если не секрет, каков бюджет такой общины?

450 миллионов рублей, большая часть поступает от местных спонсоров, членов общины. Часть — оплата наших услуг (садики, школы, мероприятия). Мы хотели, чтобы в любое мероприятие люди вкладывали что-то и от себя, что-то платили. Это — очень важно. Так человек больше ценит и уважает эту деятельность.

Более тысячи человек оказывают нам материальную поддержку, и мне это кажется очень важным. Не только потому, что это — выполнение заповеди цдаки, благотворительности, но и потому, что, давая на общину, человек делается к ней ближе, это становится частью его. Есть и поддержка разных хабадских фондов.

— Финансовый кризис как-то повлиял?

Не думаю, что найдется какая-то община, которая заявит, что ее финансовое состояние со времен кризиса только улучшается, а не наоборот. Обычно в кризисные времена тяжелее всего приходится людям среднего уровня. Но никто никогда не давал нам из своего кармана последние гроши. Я вообще считаю чудом тот факт, что российские евреи готовы жертвовать деньги общине. Они ведь не росли с такими установками.

— Естественными, например, для США.

Да. Помню, как в 1992 году к нам приехал американский спонсор. Вначале он помог нам с хедером, ешивой, потом стал собирать деньги у знакомых на открытие кухни для нуждающихся и помогал еще несколько лет вплоть до своей кончины. Он рассказал историю, запомнившуюся мне по сей день.

Его отец собирался приобрести новый автомобиль, и ребенок ждал этого события со дня на день. Однажды сын не выдержал: «Папа, когда же ты купишь машину?» На дворе был 1948 год, и папа сказал: «Сынок! Появилось государство Израиль, и я решил вместо покупки машины передать эти деньги на еврейскую страну». Представляете, какое впечатление это произвело на ребенка?

— Это впечатлит и взрослых.

Российские спонсоры считают, что давать деньги надо без рекламы. Помню, как я предложил Моше Мирилашвили, который жил тут и каждый месяц жертвовал нам солидные суммы, повесить в школе табличку с его именем. В Америке это само собой разумеется. А он говорит: «Зачем?» — «Ну, хотя бы для нас: если люди увидят, что вы сделали нам пожертвование, то и они, может быть, захотят давать. Кроме того, надо прославлять тех, кто выполняет заповедь о благотворительности». Вначале Мирилашвили был против и только со временем согласился.

Сегодня Моше Мирилашвили, наверное, самый большой спонсор еврейства по всей России. Его сын тоже оказывает материальную поддержку. И они всегда подчеркивают, что эту тягу к благотворительности, помощи ближним они получили в своей семье, это часть отцовского воспитания. Он в свое время пришел к нам с внуком — Ицхаком, и конвертом с деньгами на синагогу. И он дал конверт внуку, чтобы тот его нам вручил: «Я хочу, чтобы он почувствовал заповедь в своих руках». Чтобы благотворительность не оставалась чем-то абстрактным.

Одним из самых крупных наших спонсоров был покойный Владимир Коган. Он говорил: «Я не так часто появляюсь в синагоге на молитвах, но Б-г мне помогает, и я должен помогать общине» Чувствовал определенную ответственность. Но тоже очень не любил шумиху, славу, рекламу. Отказывался от должности главы попечительского совета.

Миллион долларов от жены банкира

— Считается, что особо щедрые спонсоры любят вмешиваться в дела общины. Это происходит и у вас?

Не знаю, списать ли это на удачу, но наши меценаты говорят: «Мы в еврейских делах ничего не понимаем, но у нас есть деньги, и мы хотим, чтобы община использовала их по своему усмотрению. Лишь бы было на пользу и во благо!» Вот мы и развиваемся потихоньку.

С реставрацией синагоги была целая история. Я ехал по Невскому проспекту и зашел в гостиницу за покупками. В те годы только там можно было приобрести американские газеты, например. У входа в гостиницу ко мне обращается мужчина: «Вы — местный раввин? От Хабада?» Я ответил, представился. «Очень приятно! А я — Эдмонд Сафра». Легендарный банкир, который обращал в золото всё, к чему прикасался.

Я пригласил Сафру в синагогу. Молитвы проходили в малом зале, его состояние было не просто плачевное — катастрофическое. Мало того, что заброшенное, но запах… Жена Эдмонда Сафры как зашла, сразу заткнула нос. На женской половине никто не присутствовал. Только жена банкира… и мыши.

Выйдя из синагоги, гость сказал, что хочет сделать пожертвование на ее ремонт. И дал нам 26 тысяч долларов. И еще пообещал ежемесячную сумму на развитие общины, еврейских учебных заведений. При Сафре не было ни карандаша, ни ручки — только доллар Любавического Ребе. С ним он, по его словам, в будние дни не расставался. И мне он сказал: «Я вас лично не знаю, но, если вы — посланник Ребе, у вас всё получится».

Через два года он снова приехал. Без объявления. Ему понравилось, как мы отремонтировали малый зал. «А сколько будет стоить ремонт большого зала синагоги?» Если честно, мы и не думали. Я назвал какую-то сумму. Он ничего не пообещал, а я знал, что давить на него нельзя. Захочет — даст, нет — так нет.

— И?..

Бабушка его супруги была родом из России. Жена была очень растрогана увиденным в Санкт-Петербурге. В машине она просто разрыдалась. Тут Эдмонд Сафра выходит из машины и говорит: «Моя жена хочет пожертвовать миллион долларов на синагогу».

— Ничего себе.

Ремонт занял время. Подключились местные организаторы — нам помогали и Грубарг, и Ципиашвили. Речь шла о реставрации, а это — не просто. И после того, как Сафра трагически скончался, его жена продолжала помогать нам и даже в итоге дала больше обещанного.

— У здания синагоги, вероятно, тоже есть какая-то интересная история?

Петербуржская община была самой богатой. Среди ее членов были барон Гинцбург, банкир Поляков и другие. Они хотели построить синагогу, которая соответствовала бы и их положению и званию столичной синагоги. Религиозными они не были, но синагогу хотели настоящую, ортодоксальную. Они даже попросили разрешения, чтобы здание было самым высоким в городе — в соответствии со сказанным в своде законов «Шульхан Арух». Конечно, ответом был отказ, да и получить разрешение на само строительство синагоги заняло 30 лет! Одним из условий разрешения на строительство синагоги было требование закрыть все остальные еврейские молельные дома в городе.

И в советские годы синагога осталась действующей. Сюда всегда прибывали делегации из-за рубежа. Впоследствии участник одной из таких делегаций рассказал Любавическому Ребе, что видел наверху в синагоге множество еврейских книг: «Может быть, их можно куда-то вывезти, кому-то передать? Может, какой-нибудь еврейской общине в Америке или прямо в Израиль?» Ребе ответил однозначно: «Нет! Они еще пригодятся там, на месте!»

— Собственно говоря, откуда все эти книги взялись? Дореволюционное наследие?

Подозреваю, что многие книги, молитвенники и даже отрывки свитков Торы привозили сюда евреи из местечек, оказавшись в Ленинграде во время войны, в блокаду. Мы пригласили соферов (переписчиков святых текстов) из Израиля, чтобы из обрывков находящихся здесь свитков Торы они составили целые, кошерные свитки. Если не ошибаюсь, получилось 8-10 таких свитков, мы передали их разным общинам.

Как-то на встрече с Владимиром Путиным мы показали фотографии синагоги после ремонта. Он поинтересовался, где это. Я сказал, что на Лермонтовском проспекте. Президент удивился: «Не может быть! Я знаю это место, помню, как там всегда было темно, подавленная атмосфера. Вы сделали что-то невероятное, вот бы вся страна училась у вас, как развиваться!»

В Питере — не перечить

— Москвичи и питерцы очень разные, начиная с особенностей языка. Всякие там «поребрики» супротив «бордюров». Есть ли какие-нибудь различия в еврейской сфере между жителями этих городов?

Петербуржцы очень гордятся своим происхождением, интеллектуальностью и образованностью. Есть в этом и плюсы, и минусы. Традиция — это то, что естественно и органично переходит из поколения в поколение, не вызывая лишних вопросов. С другой стороны, людям, у которых этой традиции не было, очень тяжело это принять: «Как я могу делать то, чего не понимаю?!» А если мы говорим об ассимиляции в Петербурге, то здесь она существует уже не первый век. Это вам — не штетл, еврейское местечко, где говорили на идише и помнили какие-то традиции.

Кроме того, местная образованность идет рука об руку со сдержанностью. Петербуржцы могут час сидеть на уроке, ничем не выдавая своего отношения, не будут кричать и возмущаться. Они могут с тобой быть в корне не согласны, но ты об этом не догадаешься, потому что они не хотят тебя задеть и ранить. Особенно в разговоре с раввином («а вдруг раввину нельзя перечить?»). И иногда очень трудно понять, как тебя воспринимают. Многие лекторы очень довольны такой публикой — где еще встретишь такую аудиторию, которая будет, не переча, слушать тебя часами. И не потому что тебя не понимает, нет, задаются вопросы, и очень глубокие.

— А в Москве?

Конечно, сердцем еврейской жизни в России можно считать Москву. Там всё намного живее. Совсем другая энергетика. Полагаю, что сказываются и климатические условия: у нас здесь зимой темней, меньше солнца. Кроме того, в Москве есть то, чего нет у нас, — горская община. Добавьте к этому крупные грузинскую и бухарскую общины, и вы поймете, насколько это служит катализатором развития еврейства. Речь идет о людях, придерживающихся требований кашрута, имеющих традиции и корни. У нас, к сожалению, этого нет. Во всяком случае, в таком объеме. Но есть сравнительно небольшая грузинская община. Сколько из них ходят молиться в синагогу? 100 %!

Москва сосредоточила в себе все блага страны. И я вижу в этом прямую параллель с тем, что происходит с еврейством в России. Неудивительно, что и в вопросах иудаизма в Москве всё в десятикратном масштабе. Что касается приближения к заповедям, это всё индивидуально, трудно что-либо сравнивать. Но в плане общих вопросов, типа кошерной пищи, нам за Москвой никак не угнаться.

— Но и в Петербурге есть кошерные заведения.

Пять кошерных ресторанов под местным надзором. Год назад открылась чайхана, совсем недавно открылась и пиццерия. Посмотрим, как оно будет развиваться. Кроме ресторана «Лехаим» при синагоге, всё остальное — частные инициативы. И мы только — за.

— А свой «Музей толерантности» в Петербурге вы открыть не планируете?

Если раввин вместо еврейской жизни начнет заниматься музеями и пиаром, это будет неправильно. Но если музей — один из способов привлечения новых евреев к еврейской общине, то это — здорово. Например, мы делали выставку художника Анатолия Каплана. В свое время мы долго совещались, достойно ли проводить торжества и концерты в зале синагоги.

— В чем именно заключается проблема?

Мы не нарушаем никаких запретов иудаизма, но, в конце концов, далеко не все концерты — религиозного, еврейского содержания. Для меня решающим фактором стала возможность посещения синагоги теми евреями, которые без этого никогда сюда не пришли бы, а так, возможно, придут еще раз. И не только ради концертов. А сколько народу приходит в День открытых дверей!

Я рос в Америке, где всем знакомы общие еврейские понятия. Нет такого, чтобы кто-нибудь не знал, что такое Ханука. Сегодня и в России люди начинают узнавать — благодаря рекламе по телевизору. Всегда приходится бороться с антисемитскими стереотипами. Мы всё время говорим: «Приходите, задавайте свои вопросы! Хотите знать, действительно ли мы используем кровь для выпечки мацы? Спрашивайте, не стесняйтесь!» Мы не боимся вопросов.

Мы принимаем и делегации учеников из разных школ. Получаем от них благодарственные письма за то, что встретили их на самом высшем уровне. Недавно меня спросил парикмахер, может ли он прийти в синагогу: «…а то с шестого-седьмого класса я там не был».

Не довольствоваться сделанным

— Поделитесь вашим распорядком дня?

По утрам, до молитвы я даю урок детям, которые учатся в хедере. У нас почти все раввины дают уроки в хедере. Всю неделю идут уроки для взрослых. По утрам, по вечерам. Включая шаббат. Есть у меня уроки в формате «один на один». Дневной график я строю в зависимости от нужд раввината, принимаю людей по вопросам гиюра, проверки еврейства, регистрации браков. Я даю частные консультации — по семейным вопросам и вообще по всем вопросам, которые могут людей беспокоить или вызывать интерес.

Руководство институтами общины тоже занимает время, там могут возникнуть разные вопросы. Сбор ресурсов тоже частично остается на моей совести. Также как связи с общественностью. В том числе, и с муниципальными властями.

— А на жену с детьми время остается? Вы как-то вместе отдыхаете?

Иногда мы с женой выходим на прогулку. Иногда можем просто вместе провести время дома, но только это время должно быть посвящено друг другу, а не обсуждению «кто что про кого сказал» и прочих проблем.

Летом мы всегда стараемся на недельку куда-нибудь выехать. В Америку, в Европу. Чтобы дети получили удовольствие, увидели нечто запоминающееся. Зимой сложнее, потому что мальчики учатся в ешивах, и я не буду отвлекать их от занятий ради этого. Но сегодня дети подросли, так что всё немного по-другому. Сегодня у меня трое детей учатся в Америке, еще двое — сын и дочь — уже создали свои семьи. Дома только самый младший, которому десять лет. А у нас есть уже двое внуков. Так что можно сказать, что мы вошли в новую фазу.

— Жизнь раввина вы назвали бы тяжелой и сложной, в силу своей ответственности, или счастливой, в виду развитой деятельности?

Это очень зависит от того, как человек устроен. Не забывайте, что мы — хабадники, а Ребе учил никогда не довольствоваться сделанным. Не то, чтобы всегда быть недовольным, а в том смысле, чтобы не останавливаться на достигнутом. Мол, вон сколько всего я уже сделал! Вместо этого надо всё время думать, что еще я мог бы сделать.

С одной стороны, я чувствую себя в постоянном напряжении. С другой, я счастлив. Я живу в большом городе с большими возможностями и знаю, что очень многое в реализации этих возможностей зависит от моей работы. И, с Б-жьей помощью, это дает большие шансы на успех.

— У вас есть розовая мечта?

Достучаться до многих тысяч евреев. jm