– Вы переводите Пушкина, Бродского, Гумилева, Ахматову, Мандельштама… Что побудило вас взяться за «Чунга-Чангу» и «Пусть бегут неуклюже»?
Я тогда еще не был тем, кем считаю себя сегодня, – профессиональным переводчиком русской поэзии на иврит. Песни Владимира Яковлевича стали моим первым большим проектом. В декабре 1998 года Шаинского пригласил в Израиль фонд, занимающийся детьми. Я тогда работал советником Биньямина Нетаньяху, и с композитором меня познакомил поэт Борис Салибов. Встреча состоялась в кафе «Алей-гефен» на иерусалимской улице Агрипас. Существенная деталь: в недра заведения вел длиннющий коридор.
Владимир Шаинский (12.12.1925—25.12.2017)
Получил музыкальное образование в Киевской, Ташкентской и Московской консерваториях. Работал в оркестре Леонида Утесова, преподавал игру на скрипке в музыкальной школе, работал оркестровщиком, композитором и музыкальным руководителем различных эстрадных оркестров. Наибольшую известность Шаинскому принесли созданные им мелодии для популярных художественных и мультипликационных фильмов. Песни Чебурашки, крокодила Гены и старухи Шапокляк из фильмов Романа Качанова стали любимыми для нескольких поколений взрослых и детей.
За столом завязался разговор. Я сказал Шаинскому, что перевожу стихи на иврит. «А что-нибудь мое вы переводили?» – оживился композитор. Ответил: «Да, „Чунга-Чангу“». «А, например, „Голубой вагон“?» – спросил Шаинский. И я слукавил, сказал, что именно сейчас работаю над «Голубым вагоном», но готов только припев. «Спойте», – не отставал маэстро.
– К стенке припер.
Тогда я сказал, что мне надо на пару минут отлучиться, прошагал по бескрайнему коридору, напоминавшему сосиску, а потом вернулся. За это время я придумал, как «Катится, катится, в дальний путь стелется» будет звучать на иврите:
Кмо шатиах, кмо шатиах Раца дерех ла-ракиа, Шама бевадай тагиа Коль а-мишала Бе-либо шель коль эхад Йеш тиква леадей-ад, Ше-кулану яхад ба-ракевет а-кхула!
Я чуть-чуть изменил ритм, и Владимиру Яковлевичу это поначалу понравилось. Мы продолжили общаться. А потом был концерт, где должны были исполнить совсем уже еврейскую песню «Зажигайте субботние свечи», написанную Шаинским на слова Салибова. Я влетел в зал, когда дети пели последний куплет, и вытащил листочки с переводом: «А теперь то же самое – на иврите!» Пел я, пел Борис, пели основатель сети школ МОФЕТ Яша Мозганов и известный русскоязычный раввин Элиягу Эссас. Аплодисменты убедили композитора в том, что знакомство надо продолжать.
– А потом?
Потом я поехал в Москву, мы встретились, я показал уже имевшиеся переводы. Мы составили список из 15 самых известных детских произведений Шаинского, плюс «Зажигайте субботние свечи». А вот «Голубой вагон» пришлось переводить заново.
– Чем вас не устроил предыдущий перевод?
Я напомнил Владимиру Яковлевичу о той, иерусалимской версии, сделанной экспромтом. Он скривил гримасу: «Никуда не годится. Я изобрел новый ритм. Любому человеку простучи „та, та-та, та-та-та“, и он отгадает песню». Пришлось подчиниться:
Кан эйфо ше-погшим Ба-ракиа пасим Шам эль а-тхелет ракевет тиканес. Коль эхад, коль эхад Мехаке ла-нисим, Коль эхад, коль эхад Мехаке ло нес.
– Чем стали для него известные всем советским детям песни в переводе на иврит? Приятным курьезом или чем-то более значительным?
Шаинский отнесся к этому проекту очень серьезно и сам сделал заново все аранжировки. Был в этом определенный практический смысл, потому что как раз тогда композитор готовился к переезду в Израиль, надеялся, что песни помогут освоиться на новом месте. Но с другой стороны, еврейская составляющая у него была очень сильна. Он гостил у меня в поселении Алон-Швуте, в субботу пошел в синагогу. Жену Светлану он называл Орой на ивритский манер.
– Как восприняла произведения Шаинского целевая израильская аудитория?
Взрослые среагировали довольно специфически. Известная поэтесса, услышав «Кузнечика», сказала: «Какой трагический сюжет!» Еще один человек, тоже творческий, внимательно прочитал «Улыбку», после чего удивился: «Мне сказали, что это детская песня, но там такой глубокий философский посыл». А вот дети восприняли произведения Владимира Яковлевича соответствующим образом. В кибуце Манара местные юные кибуцники даже выбрали того же «Кузнечика» песней года и с восторгом исполняли это произведение чуть ли не в День независимости. Ко мне также обращались за разрешением использовать переводы в работе с трудными подростками.
– Вы не только перевели, но и исполнили переведенное. Почему Владимир Яковлевич предпочел вас условному детскому хору израильского Гостелерадио?
Он хотел, чтобы проект был реализован максимально быстро. Мы сидели в ресторане, я что-то подпевал вторым голосом, и Шаинский заметил: «У тебя бардовский тенор. – А что это такое, Владимир Яковлевич? – Я и сам не знаю. Но он у тебя есть». Ему понравились мои восточные рулады, «Никрэти Чебура-а-а-а-ашка». «Отлично, – заявил композитор, – так и пой. Пусть Чебурашка будет йеменским евреем».
– Каким человеком он был вне пюпитра?
Жизнь била из него ключом. Владимир Яковлевич поселился в Ашдоде. Что делает человек его возраста по утрам? Ответ: бежит на пляж – бежит! – и не просто плавает, а ныряет с аквалангом.
Шаинский много путешествовал и в советское время насмотрелся на разных прогрессивных лидеров. Он изображал выступление Фиделя Кастро: «Выходит этот козел на трибуну и кричит: капитализмо! Публика свистит и топает ногами. Кастро продолжает: империализмо! Публика опять свистит. Сионизмо! Кубинцы дружно негодуют, не сбавляя громкости». «Я был так горд, – улыбнулся Владимир Яковлевич, – Фидель считал, что это три мировые главные силы. Уважал!»
– А кого уважал сам Шаинский?
Ни к кому с особенным пиететом он не относился. Кроме, разве что, великих композиторов. Я его однажды спросил: «А вот если бы взяли и оживили Моцарта, он бы себя нашел в современном шоу-бизнесе?» «Запросто, – ответил Владимир Яковлевич. – Освоил бы компьютер и стал сочинять музыку… для мультфильмов».
