В последнее время люди стали очень обидчивы: чем дальше, тем больше слов и явлений считаются токсичными, неэтичными и оскорбляющими чьи-то чувства. Хорошие новости: если следовать букве еврейского закона, быть токсичным практически невозможно. Залог тому ‒ запрет оскорблять и унижать.
О чём речь
В традиционной еврейской литературе запрет на оскорбления называется буквально «запрет заставлять человека бледнеть от унижения» (ѓалбанат паним). В талмудическом трактате Сота сказано, что следует предпочесть быть брошенным в горящую печь, чем публично унизить ближнего, заставив того побледнеть. А часто цитируемый отрывок трактата Бава Меция добавляет: те, кто, унижает и оскорбляет людей, отправляются в ад и уже не возвращается оттуда.
Под запрет попадают любые слова и действия, цель которых ‒ задеть чувства других, пусть даже результат не достигнут и человек не обиделся. Дурной цели нет, но есть вероятность, что слово или поступок обидят ближнего? Всё равно вы преступаете закон. Если виной лишь ваше недомыслие или бестактность, тяжесть проступка гораздо меньше – но всё равно вы виноваты.
Запрет касается оскорблений и унижений в любой форме: прямо и намеком, прилюдно и тет-а-тет, лицом к лицу и за глаза (правда, если оскорбление нанесено с глазу на глаз, например в переписке по WhatsApp, ваше преступление все-таки меньше). Нельзя также создавать ситуации, в которых кто-то почувствует себя униженным.
Заповедь распространяется на всех евреев и евреек по отношению ко всем евреям и еврейкам, включая, кстати, самих себя.
Одна из историй о святом р. Хафец-Хаиме рассказывает, как он ехал в одном купе с незнакомцем. Тот читал книгу «Хафец-Хаим», не догадываясь, что ее герой сидит напротив. Отложив книгу, он заговорил с раввином и принялся на разные лады восхвалять его самого, превознося его ученость и праведность. Мудрец почувствовал себя неловко и высказался в том смысле, что достоинства Хафец-Хаима сильно преувеличены. Попутчик был так возмущен, что в гневе отвесил собеседнику пощечину. Тем временем слух о том, что в поезде едет сам Хафец-Хаим, распространился среди пассажиров, и они потянулись к его купе, чтобы поприветствовать духовного лидера. Поняв, кого он оскорбил действием, сосед святого пришел в ужас и принялся горячо просить прощения. На это Хафец-Хаим ответил, что нисколько не обижается, более того, уверен, что руку попутчика направляли Небеса: пощечина причиталась ему, Хафец-Хаиму, за обидные слова, сказанные о еврее, даже если этот еврей он сам.
Евреям запрещено подбивать на оскорбление других людей как евреев, так и неевреев. Запрещено и создавать ситуации, в которых люди будут оскорблены, унижены, опозорены (даже если самому в них не участвовать).
Миша случайно узнал, что Рома, самый неспортивный мальчик в классе, собирается по вечерам заниматься гимнастикой на пустующей в эти часы спортплощадке. Он уговорил половину класса прийти туда в это время, обещая им незабываемый сюрприз, в расчете на то, что они поднимут Рому на смех. Даже если никто не придет, Миша уже нарушил запрет ‒ и тем более нарушит его, если ребята придут. Причем даже если они, поняв, в чем дело, поведут себя порядочно: ведь Рома всё равно почувствует себя униженным.
Запрещено слушаться людей, требующих оскорбить человека, даже если эти люди родители и наставники, которых вообще-то слушаться надо. Исключения ‒ случаи, когда унижение не самоцель, а воспитательный прием. Вообще, оскорбления, совершенные для воспитания и увещевания, ‒ тот редкий случай, на который запрет не распространяется. Только будьте очень аккуратны в выборе слов и поступков: если нет гарантии, что оскорбление пойдет во благо обиженному, откажитесь от этой идеи.
Тринадцатилетний Марк украл в магазине книгу. Узнав об этом, его отец заставил чадо не только вернуть книгу, но и извиниться перед владельцем магазина. Это было невыносимо унизительно для подростка, но необходимо для предотвращения рецидивов.
Кто обзывается, тот сам
Значительная часть запрета оскорблять – запрет обзываться: называть людей неприятными и ругательными словами или делать обидные для них сравнения.
Категорически запрещено давать обидные прозвища. Основная тяжесть вины ложится на придумавшего кличку, но грешат все пользующиеся ею, пусть даже только за спиной у обзываемого (например, классного руководителя, начальника или главы правительства). Запрет остается в силе, даже если обзываемый не обижается или перестал обижаться (вспоминаем: если цель – оскорбить, то реакция жертвы не имеет значения). Если оскорбляемый не понимает значение прозвища (например, из-за языкового барьера), это не снимает с вас вины.
На банкете по случаю съезда представителей еврейских общин организаторы усадили друг напротив друга делегата из Восточной Сибири и строгую даму из Скандинавии. Чем шире улыбался и чаще выпивал сибиряк, тем суше и мрачнее становилась валькирия. Наконец наш человек не выдержал и самым учтивым тоном сказал, глядя даме прямо в глаза: «Вот ты, конечно, гусыня. Жалко, яблок на столе нет». Когда дома он рассказал об этом случае раввину своего города, тот укоризненно напомнил, что, хотя «гусыня» ‒ слово нейтральное, смысл в него вкладывался оскорбительный, а то, что собеседница его не поняла, роли не играет.
Если прозвище невинное по сути и вы придумали его с лучшими намерениями, но объект всё же обиделся, ваш долг ‒ найти другое, необидное для него. Но пользоваться таким за глаза можно. Хотя лучше, конечно, обходиться вообще без прозвищ: именно это рекомендуют святые книги. В Талмуде (Мегила, 27б) даже сказано, что непрозывание людей никакими прозвищами, кроме почтительных и уважительных, вознаграждается долголетием. Хотя будем реалистами: среда заедает.
Рассказывают, что во время разговора с великим вторым гурским ребе, автором труда «Сфат Эмет», один из его хасидов упомянул общего знакомого, назвав его Черным Йоселом (Шварце Йосл). Ребе встрепенулся: «Прозвище? Разве ты не знаешь, что за использование прозвищ попадают в ад и не возвращаются оттуда?». ‒ «Ребе, – всплеснул руками хасид, ‒ да вся Варшава зовет Йосела Шварцем!». ‒ «И ты думаешь, ‒ вкрадчиво уточнил Сфат Эмет, ‒ что в аду не хватит места для всей Варшавы?»
Кстати, о среде и изменении культурных норм. Нередко слова кардинально меняют свое значение и коннотацию: те, что еще вчера были нормативными, становятся «неприличными» и комичными, а недопустимые в приличном обществе – общеупотребительными. Если в свое время в качестве прозвища было выбрано нейтральное слово, против которого человек ничего не имел, а со временем оно стало обидным, от такого прозвища следует отказаться.
В семье было принято ласково называть Моню Снежинкой из-за какой-то трогательной истории времен его детства. Мальчишки подслушали и переняли его. Моня прожил Снежинкой до наших дней, когда так стали насмешливо и обесценивающе именовать людей нездорово чувствительных и ранимых. И теперь пользоваться этим прозвищем крайне нежелательно.
Продолжать называть взрослого человека его детским прозвищем, кстати, тоже нежелательно, если, конечно, человек сам об этом не просит. Последнее условие универсально: если человек прямо и недвусмысленно выражает желание, чтобы к нему обращались определенным образом (например, выбирая себе соответствующий никнейм в интернете), спокойно так и делайте, даже если обращение звучит непочтительно.
Запрещено использовать в качестве прозвища почетные титулы, имена великих людей, могучих зверей и т. д., если по сути они уязвят человека.
Слишком мы нежные
Лайфхак. Вроде бы всё просто: если прозвище дано не с целью обидеть и по факту не обижает, то и проблемы нет. Но некоторое время назад британские ученые доказали то, о чём многие догадывались и без них: люди гораздо более чувствительны и обидчивы, чем показывают. Поэтому, когда человек говорит, что не обижается и даже гордится не самой лестной кличкой, часто это не соответствует истине. Именно поэтому лучше воздержаться от любых прозвищ.
Вызывая к доске Читалкина, гуманитария до мозга костей, учитель математики Лазарь Моисеевич не отказывал себе в удовольствии со скрытой ехидцей назвать его «нашим Лобачевским». Хотя само по себе сравнение с Лобачевским должно быть лестным, Лазарь Моисеевич нарушал запрет, поскольку стремился унизить Читалкина.
И наоборот: пользоваться формально обидными словами с очевидной целью похвалить не возбраняется.
«Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!» ‒ сказал своему отражению в зеркале р. Пушкин после особенно блистательной лекции по поэтике средневековой еврейской апологетики Прованса, прочитанной перед студентами. Запрет оскорблять и унижать он не нарушил. Плагиатом это тоже не было. И даже то, что хасидский раввин смотрится в зеркало, по нашим временам не проблема.
Отдельная тема – нееврейские имена и фамилии. Если у человека есть и еврейское, и нееврейское имя, по умолчанию следует пользоваться первым. Сменившему нееврейскую фамилию на еврейскую запрещено в какой-либо форме напоминать о его прежней фамилии. И, кстати, сменившему еврейскую фамилию на нееврейскую – тоже: дело не в причинах изменения, а в том, что человеку обычно неприятны напоминания о факте смены.
Запрещено коверкать имена и фамилии, пусть и не с целью оскорбить. Даже Дейл Карнеги знал, что люди любят свое имя и хотят его слышать, причем ‒ это важно! – именно таким, каким любят. Поэтому, если, скажем, Давид просит называть его Дэвидом, следует уважить эту просьбу.
Вообще, в случае с разными именами и фамилиями есть универсальный совет: спросите собеседника, как лучше к нему обращаться (а как ни в коем случае не нужно). Однако, если человек по каким-то причинам награждает себя пренебрежительными кличками, это не дает права на то же другим.
Запрет обзывать и обидно отзываться касается не только самих людей, но и их имущества, творений и всего, что им дорого.
Роб – дизайнер новой формации, активно обкатывающий свои разработки на аудитории социальных сетей. Он просит поострее критиковать его работы и не стесняться в выражениях. Это, конечно, дает вам право на критику, но всё же не следует слишком усердствовать в ругани: в конце концов, речь идет о его творениях, его детищах.
Ни слова о веревке
Запрещено оскорблять и унижать человека упоминанием рода его деятельности или занимаемой должности, если эта должность или профессия, скажем так, социально не престижны.
Нельзя даже намеком напоминать о позорящих собеседника и его близких событиях и обстоятельствах. Как гласит римская пословица, «в доме повешенного не говорят о веревке» (на идише, поверьте, это звучит еще лучше). Совершенно, кстати, неважно, насколько в тонкой и завуалированной форме даются такие намеки: в Небесном суде попытки ломать дурака и вопрошания, что я такого сказал, не проходят.
Маша каждый раз прикусывает себе язык, чтобы не спросить Розу о житье-бытие ее кузена Гоши. С тех пор как Гоша подался в кришнаиты, в патриархальной Розиной семье стараются не вспоминать о нём на людях. Это не означает, что близкие перестали его любить или пытаться вернуть еврейству, но их желание приватности необходимо уважать.
Запрещено обидно шутить. Полезных советов для тех, для кого добрая шутка – не шутка, в рамках еврейства, похоже, не существует.
Запрещено ставить людей в неловкое положение. В частности, поэтому сборщикам пожертвований запрещено проявлять излишнюю настойчивость, особенно на людях: не все могут жертвовать «нестыдные» суммы.
Распорядитель синагоги Бней авот реб Семен хорошо знает: если чего и не хватает среди бесчисленных достоинств одного из прихожан, реба Мимши, так это голоса и слуха. Но ведущим всех молитв, в которых встречаются музыкальные номера, он ставит именно его: реб Семену это кажется очень смешным. На самом деле очень печально, что служитель культа не знает о запрете выставлять других на посмешище (и тем более грустно, если знает, но игнорирует).
Запрещено сочинять обидные стишки, песенки, пародии, рисовать злые карикатуры и т. д. Такие вещи не оправдывает практически ничто – и уж точно не то, что «это моя профессия». Все киллеры, знаете ли, говорят то же самое.
В рамках борьбы против профанации института гиюра группа молодых евреев подготовила серию сатирических роликов для социальных сетей. Перед запуском кампании они продемонстрировали их раввину, после чего всё пришлось переделывать: во многих малоприятных персонажах легко угадывались реальные евреи и еврейки, повинные в этом преступлении. Да, они неправы, но унижать их запрещено Торой.
Сравнения неуместны
Существует немало ситуаций, в которых необходимо быть предельно осторожным и честным с собой, чтобы не перейти грань допустимого. Например, когда оскорбление и унижение выгодно оскорбляющему и служит ему оправданием. Так, запрещено сравнивать свои успехи с чужими неуспехами, чтобы на их фоне удостоиться почестей.
Пытаясь объяснить, почему он молодец, Шурик заявил бабушке: «Да, у меня тройка, но почти у всего класса вообще двойки! И у Ильюши, и у Фриды, и у Алика!». ‒ «Так ты у нас не только троечник, но и набиваешь себе цену, позоря других?» ‒ ужаснулась бабушка. И это она еще канал Шурика на «ТикТоке» не видела.
Тем более запрещено прямо и лично унижать людей, чтобы возвыситься самому. Конечно, человек слаб и может изредка ошибаться, но важно не повторять подобные ошибки.
Сравнивать других с собой в свою пользу разрешается, пожалуй, лишь в одном случае: если это делается для пользы самого оскорбляемого или третьих лиц.
Пациенту порекомендовали сделать пластическую операцию у доктора Нахимсона, но, наведавшись в клинику, он выяснил, что тот, к сожалению, прекратил оперировать. Посетитель спросил, стоит ли ему в таком случае обратиться к доктору Даниловичу. На это Нахимсон вздохнул, помолчал, но в итоге был вынужден сказать, что если единственная альтернатива – Данилович, то он, доктор Нахимсон, готов сделать исключение и провести операцию. Из соображений человечности.
Критика, разумеется, допустима. Но она должна быть насколько возможно деликатной, конструктивной и ненавязчивой. Всё, что необходимо сказать человеку для его же пользы, следует говорить в подходящий момент, по возможности с глазу на глаз и выбрав время, когда у собеседника будет подходящее настроение.
Следует всячески избегать ситуаций и тем, которые могут поставить человека в неловкое положение.
Короче говоря, нужно быть деликатными, предупредительными – и, кстати, инициативными. Потому что иногда нет ничего прекраснее, чем поступиться своими законными правами ради того, чтобы избавить ближнего от унижения.
Исключения в рамках правил
Если вы сказали или сделали нечто объективно не оскорбительное, но кто-то гипертрофированно мнительный и самолюбивый все-таки почувствовал себя уязвленным, вашей вины в этом нет. Вы не обязаны подозревать людей в сверхчувствительности и сверхобидчивости без достаточных на то оснований.
Дозволено совершать действия, которые потенциально могут оскорбить или унизить человека, если он может что-то сделать, чтобы избежать унижения. Например, отказаться от участия в соревнованиях, на которых неизбежно опозорится.
Величайший пример подобной жертвы ‒ то, как наша праматерь Рахель обманула праотца Яакова во время назначенной их свадьбы, дав возможность выйти за него своей сестре, праматери Лее. При этом унижен тот не был, а обижаться на Рахель не умел. И в итоге все были счастливы.
А если у вас сложилось впечатление, что единственный способ не нарушить запрет оскорблять – вообще не открывать рот, спешу вас успокоить: это не только с оскорблениями так, а со всеми запретами Торы, касающимися чистоты и святости речи. Не зря рабан Шимон, сын рабана Гамлиэля, говорил: «Всю жизнь я рос среди мудрецов и не нашел ничего лучше для себя, чем молчание» (Пиркей авот, 1:17).
