Пока в России ломают копья в спорах (порой выходящих за рамки приличий) о сериале «Зулейха открывает глаза», еврейский мир обсуждает, критикует и ставит оценки мини-сериалу «Неортодоксальная», премьера которого состоялась на стриминговой платформе Netflix в конце марта
Книга, по которой поставлена четырехсерийная картина, вышла в 2012 году. «Неортодоксальная: скандальный отказ от моих хасидских корней» — это автобиографическая история Деборы Фельдман, выросшей в общине сатмарских хасидов в Уильямсбурге, одном из районов Бруклина, Нью-Йорк, США. Поскольку мать Деборы была изгнана из общины, а отец страдал от психического расстройства, девочку воспитали бабушка и дедушка, оба пережившие Холокост. С детства Дебора чувствовала, что рамки сатмарской общины болезненно ограничивают ее интерес к большому миру. Она прятала под кроватью книги Джейн Остин и Луизы Олкотт, украденные из публичной библиотеки, читала по ночам, позволяя своему воображению выходить за круг, очерченный правилами жизни сатмарских хасидов.
В 17 лет она вышла замуж, а в 19 лет стала матерью. После замужества сюжет сериала и жизненный путь Деборы Фельдман расходятся. Последняя вместе с мужем покидает Уильямсбург, изучает литературу в колледже, получает водительские права, постепенно начинает носить джинсы и туфли на высоких каблуках, затем оставляет своего мужа, окончательно порывает с общиной, пишет ту самую книгу и лишь через два года после публикации своих воспоминаний, в 2014 году, переезжает в Берлин, где продолжает карьеру писательницы и выпускает еще одну книгу мемуаров под названием «Исход».
В сериале от Netflix, снятом немецким режиссером и актрисой Марией Шрадер, Эстер Шапиро (девушку играет звезда сериала «Штисель» Шира Хаас) сбегает от мужа и общины в Берлин вскоре после свадьбы. Вся история, показанная в берлинской части сериала, — художественный вымысел. Возможно, отсюда сценарий, который до этого рассказывал необычную историю необычной семьи, вдруг стал наполняться штампами: герои встречают бандита и проституток, и, естественно, те оказываются русскими. У берлинской израильтянки, спокойно объясняющей Эстер, что у нее нет таланта, естественно, левые взгляды, а в германской столице, само собой, сплошь мультикультурализм и гей-пары.
Конечно, Берлин предстает в сериале как противоположность той культурной самоизоляции, которую избрали для себя сатмарские хасиды. Однако представление об этом сложном мегаполисе кажется слишком упрощенным. Если в первой части сериала авторы открывают нам окно в мир, о котором многие ничего не знают, то вторая часть показывает уже давно усвоенный и наскучивший образ Европы, где «всё позволено».
Еще два полюса фильма: строгая религиозность и изоляционизм сатмаров с одной стороны, и свобода и открытость берлинцев с другой. И снова евреи, даже когда их религиозные практики показываются в отрыве от контекста и предстают для непосвященных странными и пугающими, выглядят куда более естественными и живыми, чем по большей части картонные новообретенные друзья Эсти в Берлине.
Вокруг этого стыка банального и экстраординарного, понятного и неизведанного, религиозного и нерелигиозного, принятого и недопустимого, правдивого и выдуманного развернулись основные вокругсериальные баталии. Некоторые из этих мнений, как кажется, помогают понять, о чём же, собственно, «Неортодоксальная».
Кадр из сериала «Неортодоксальная»
Радикальная позиция
Сценарист, режиссер и продюсер Артем Виткин сначала воспринял «Неортодоксальную» как привет сериалу «Штисель». «Мне показалось, что создатели пытались снять что-то супротив — антирелигиозное, антиеврейское, левосветское», — рассказал он, добавив, что при первом заходе так и не смог досмотреть первую серию. Вторая попытка посмотреть сериал оказалась более удачной, а фильм «The Making of Unorthodox», повествующий о создании мини-сериала, подтолкнул Виткина пересмотреть изначальную точку зрения.
«Во-первых, это качественное драматическое произведение с интересными и неоднозначными героями. Мы должны выйти из рамок нашего религиозного видения и попробовать посмотреть на то, как сделано это кино, — считает Виткин. — Сериал попал в топы просмотров по всему миру и вызвал ажиотаж не из-за той или иной точки зрения на религиозных евреев, а из-за того, что это просто отлично сделанный продукт. В его основе история: классно написанная, классно сыгранная, классно срежиссированная на уровне сериала.
Во-вторых, когда наш религиозный брат начинает сериал критиковать, что «вот в фильме есть антирелигиозная тенденция», то я на этот счет хочу сказать следующее: мы знаем, что речь идет об общине сатмарских евреев в Нью-Йорке в Уильямсбурге, которые являются абсолютными маргиналами даже на ультрарелигиозной улице в современном мире. Они не изгои, но они находятся на краю радикальной позиции. Из их среды выходят те, кто противятся основным положениям, которые объединяют сегодня евреев. Например, один из героев сериала, Мойше, во время сцены регистрации в отеле, когда немецкие администраторы пытаются быть политкорректными и говорят ему: «O, Israel, shalom!», он яростно и презрительно отвечает: «Нет». Он очевидно занимает антисионистскую позицию. Поэтому важно понимать: речь в фильме идет именно о сатмарских евреях, представителях самого радикального течения в иудаизме, что не отменяет нашей любви к ним как к евреям».
По мнению Артема Виткина, семья, показанная в сериале, нестандартная даже для такой нестандартной еврейской общины. На ее уникальности, считает российский сценарист, делается акцент, чтобы зритель не переносил ее неоднозначный образ на все религиозные семьи. «Семья Эстер не отвечает за весь еврейский народ и за всех сатмарских хасидов. Создатели сериала говорят нам: «Ребята, это история не обо всех евреях, мы рассказываем об этом конкретном случае, который описан в конкретной книге». Разве не бывает еврейских семей, где свекровь со свойственными ей жесткостью и непониманием тонкостей души невестки начинает добиваться своего, исходя из своей гипертрофированной любви к сыну? Авторы говорят, что это не про иудаизм. Они говорят, что так бывает», — резюмирует Виткин.
Не верю
Режиссер, сценарист и продюсер Константин Фам считает, что «Неортодоксальная» — «гениальный продюсерский проект, затрагивающий все возможные эрогенные зоны зрителя». По его мнению, фильм сделан по «голливудским лекалам» с главной героиней, порой напоминающей узницу концлагеря, прорывающуюся сквозь обиды и унижения к светлому будущему и свободе. «Крепкий сценарий, который интересно рассказывать, — говорит Фам. — Но вот, если разбирать сериал с точки зрения режиссуры, то появляются отталкивающие детали».
Ключевая из них в том, считает режиссер, как показан брат мужа Эстер — Мойше, отправляющийся вместе с ним на поиски беглянки в Берлин. Фам обращает внимание, каким «карикатурным и несуразным» Мойше выглядит в сценах встречи с русским мафиози Игорем и работающими на него проститутками, представленными в лубочном, сотканном из «пахнущих нафталином» стереотипов виде. «Глядя на то, как показали русских, я понимаю, что и хасидов показали точно так же», — размышляет Фам.
«Есть еще несколько моментов, о которых так и хочется сказать знаменитое «не верю». Не верю в образ отца-алкоголика, линия которого не прописана и вызывает лишь ощущение неправдоподобности. Не верю в то, как на третий день знакомства беременная Эсти, у которой «глубокая сексуальная травма», уложила в постель Роберта. Но больше всего меня, уже как зрителя, — добавляет Фам, — покоробила деталь с пистолетом в сцене с Мойше и Эстер на детской площадке. Сначала он говорит ей о миллионах евреев, убитых в концлагерях, о том, что вся эта берлинская улица полна душами евреев, замученных нацистами, и вдруг после этого он дает ей пистолет и намекает, что ей нужно совершить самоубийство. Я могу допустить, что у этого карикатурного злодея Мойше есть в телефоне ребе, с которым он перемигивается во время игры в карты, могу допустить, что он в состоянии алкогольно-наркотического опьянения купается голым в реке… Но когда этот персонаж предлагает Эстер убить себя с ребенком, вот тут уже, если честно, попахивает махровым антисемитизмом. Этот пистолет, которым Мойше размахивает направо и налево, не вписывается ни в какую структуру фильма и в итоге заставляет воспринимать сериал как хайп ради хайпа, нехорошую агитку про ортодоксов».
По мнению Фама, в «Неортодоксальной» напрочь отсутствует духовная сторона веры, фильм концентрируется лишь на обрядовой стороне иудаизма, как бы говоря, что сатмары озабочены лишь ритуалами, лишенными внутреннего смысла. «Слишком осознанно и манипулятивно рифмуются кадры, где Янки не может поцеловать свою Эстер, зато в Берлине так красиво целуются другие люди, что просто хочется присоединиться к ним. Подбор деталей, собранных в сериале слишком навязчиво, складывается в вывод, что эти хорошие, а эти плохие. Вопросы в фильме подняты правильные. Просто показать их можно было более тонко и менее манипулятивно», — полагает Константин Фам.
Между раем и адом
«Не думаю, что мир сатмарской общины Уильямсбурга глобально репрезентативен и отображает еврейский мир или даже мир хасидизма, — считает кинопродюсер и создатель Московского еврейского кинофестиваля (МЕКФ) Егор Одинцов. — Бессмысленно разбираться в том, ангажированы или нет авторы сериала в создании образа сатмарской общины. Это история конкретного человека — Деборы Фельдман. Если ее биография реалистична, сложно отнестись к этому иначе, как с позиции наблюдателя».
Переводчик и журналист Шауль Андрущак не согласен с тем, что в фильме показаны общечеловеческие проблемы, разыгранные в декорациях еврейской жизни. На своей странице в Facebook он написал, что «универсальные проблемы — неполная семья, наследственные проблемы с психикой, общая неадекватность реальности (героиня реагирует на всё, в чём, по логике вещей, выросла с рождения, как голимая попаданка) выставляются в сериале как узкосекториальные». По его мнению, авторы сериала занимают отчетливую позицию по отношению к еврейским ценностям, и эта позиция негативная. Андрущак указывает на то, что сериал снят в Германии (для справедливости отметим, что сериал американо-немецкого производства), немецким режиссером и призван воспеть Берлин как город свободы самовыражения, противопоставить его аду самоизоляции сатмарских евреев.
«Очень важно помнить, что дым из труб крематориев еще не развеялся, а немцы уже начали вкладываться в израильских «интеллектуалов» и «деятелей искусства» и пичкать их грантами. Особенно тех, которые еще не забыли родной немецкий, — пишет Андрущак. — В особенно заслуженных династиях уже четвертое поколение кормится с рейхс-ручки. Результат не заставил себя ждать слишком долго: на сегодняшний день практически в любом израильском фильме, романе, концептуальном альбоме, в оратории или инсталляции рай автоматически помещается в Берлин. Не удивляйтесь».
Супруга Андрущака Шейне-Мирьям Авраменко не согласна с тем, что в фильме противопоставляются «рай» нерелигиозного мира и «ад» религиозного. По ее мнению, фильм обращает внимание на то, «как легко «перегибы» религиозного общества могут оттолкнуть даже от всего прекрасного, что там есть. Как сказала главная героиня, «Б-г слишком многого хотел от меня», хотя на самом деле слишком многого от нее хотел не Б-г, а люди, которые стараются представить это как волю Б-га», — написала Авраменко в Facebook.
Кадр из сериала «Неортодоксальная»
Про это
Про что же сериал? Дизайнер и иллюстратор Шмуэль Голдин предлагает не искать в нем глубоких смыслов. По его мнению, это пример фильма, призванного порадовать и утешить сторонников светского образа жизни показом ужасов жизни религиозной. «Сериал выглядит очень по-нетфликсовски конъюнктурно. Типа заказа треша про ортодоксов. Ой, вы представляете, какой ужас?! — пишет он в Facebook, вступая в полемику с теми, кто видит в сериале те или иные достоинства. — Это халтурка тёти на хайпе, исполненная с хорошим бабским берлинским продакшеном», — подытоживает он.
«Неортодоксальная» — еврейский фильм, считает Артем Виткин. «И не из-за своих «иудейских декораций», а из-за того, что он про поиски Б-га. Про право человека на поиски Б-га своим путем. Своего права на разговор с Б-гом не в тех рамках, которые задает нам общество. Это не наезд на религиозных, не проповедование антирелигиозных ценностей, нет. Просто конкретный человек имеет право на свой выбор пути к Б-гу. И героиня выбирает такой путь», — полагает сценарист.
Журналистка Эфрат Шалем считает, что Эсти Шапиро бежит не от Б-га и религии, а от людей, и предлагает воспринимать «Неортодоксальную» как историю о духовном выборе. «Многие уходят именно из-за жестокости, злости, лжи, грубости и пороков… людей. При чём тут Б-г? Он не виноват, что люди выбрали вести себя так, — думает Шалем. — Люди разные нужны, люди разные важны, например, благодаря таким религиозным евреям, которые показаны в фильме, мы сохранились как народ в течение 2 000 лет изгнания. Посмотрите на такую общину в отличном фильме «Чужой среди нас» — он покажет и другую сторону жизни хасидских семей, какими они могут быть и бывают. А благодаря нерелигиозным сионистам была освоена земля Израиля, и их тоже многие критикуют, но благодаря им вы ходите по своей стране. Всё дело в людях. Среди нас есть несчастные, озлобленные, светлые, добрые, грешники и просветленные… Каким быть и как себя вести с окружающими — выбирает каждый человек сам».
Оператор Александр Звенигородский считает, что фильм оказался гораздо глубже, чем просто история беглянки из хасидского Уильямсбурга. «Это история о том, что часто мы требуем от других соответствия нашим представлениям, не принимая в расчет их личность, о том, какими низкими манипуляциями мы при этом пользуемся, включая любовь, смерть, Б-га, — пишет он в Facebook. — О том, как мы воспринимаем инаковость других, как защищаемся от нее, сбиваясь в разные группы. О том, что нам приходится заставлять себя делать изо дня в день только потому, что «так принято». О том, что многие из нас управляемы исключительно страхом. О том, что даже религиозные люди не понимают сущности Б-га. А вера для многих — лишь следование строгому своду правил и заповедей. О том, что мы не допускаем даже мысли, что мир ближнего может существенно отличаться от наших миров, а наше восприятие далеко не истинное».
По мнению Артема Виткина, «Неортодоксальная» — революционный сериал в том смысле, что в отличие от всех предыдущих фильмов и сериалов, касающихся религиозных евреев, он не занимает позицию «за» или «против» них, а лишь рассказывает историю.
«Главный посыл фильма в том, что в берлинской консерватории она поет именно еврейскую свадебную песню, которая звучала у нее на свадьбе, — говорит Виткин. — Именно это сшибает с ног участников прослушивания и ее мужа. В этом кульминация всего фильма. Авторы не глумятся над хасидами. Наоборот, именно хасидская песня, исполняемая с такой верой и пронзительностью, становится не только ее входным билетом в новый мир, но еще и говорит: «Ам Исраэль хай, народ Израиля жив. Не только в Уильямсбурге». Уверен, что многие люди, которые пришли в еврейство за последние 20-30 лет, они тоже, так вот сидя в зале, грубо говоря, услышали внутри себя такую еврейскую песню. В другом исполнении, в другом здании, может, в книге или в фильме. Мы все дети той песни, которая звучит в конце этого фильма».
Виткин полагает, что Эстер отказывается от многих атрибутов еврейской религиозной жизни: скромной одежды, благословений, кошерности, но не отказывается от собственной идентичности как еврейки. По мнению Виткина, в сериале эта линия завязана на теме Холокоста. «Когда Мойше, этот антагонист с пистолетом, приводит ее на детскую площадку, на которой стоял дом одного из евреев их общины, он ей так это преподносит: «Ты понимаешь, куда ты приехала? Ты понимаешь, что мы делаем в Уильямсбурге?». Главная идея сатмарского хасидизма — это противопоставить себя Холокосту и восполнить те жертвы, которые были. Это героиня проносит от начала до конца, и не отказывается от этого до самой последней минуты», — уверен Виткин.
Дебора Фельдман, благодаря которой и закрутилась вся эта история, тоже не отказывается от своей идентичности. «Я горжусь тем, что я еврейка, потому что именно в еврействе находятся корни моего неукротимого духа», — заявила она в одном из интервью. «Если все-таки абстрагироваться от критического отношения создателей к показанной еврейской общине, в широком смысле «Неортодоксальная» — про то, что существуют разные стороны еврейской идентичности, — говорит Егор Одинцов. — Ни Дебора Фельдман, ни ее альтер эго не отказываются от своего еврейства, но лишь находят иную еврейскую идентичность», — считает он.
По словам Одинцова, он и его коллеги по МЕКФ вели переговоры с продюсерами сериала и компанией Netflix о российской премьере мини-сериала в рамках Московского еврейского кинофестиваля в июне 2020 года. Речь даже шла про возможную отсрочку онлайн-релиза в России. К сожалению, этим планам не суждено было сбыться: организаторам пришлось перенести фестиваль на неизвестный срок, и Netflix выпустил фильм, не дожидаясь фестивальной премьеры. «Я был бы рад, если бы «Неортодоксальная» участвовала в МЕКФ. Это искусство, серьезное кино, — рассказал Константин Фам, который был председателем жюри кинофестиваля в 2015 году. — Другое дело, какое чувство оно вызывает лично у меня».
Трудно не согласиться с тем, что «Неортодоксальная» — большое кино, где под видом триллера о побеге и преследовании повествуется о духовном поиске. Этот поиск не показан открыто, а как бы мелькает на заднем плане, едва уловим, как в сцене с Эсти, купающейся в озере Ванзе, едва уловимы очертания виллы «Марлир», в которой нацисты выработали «окончательное решение еврейского вопроса». Присутствующая в фильме размытость, недосказанность, неоднозначность намеренно или нет заставляет зрителя самому искать ответы и достраивать смыслы, снова возвращаться к эпизодам и искать в них ключи к пониманию сериала.
Возможно, один из таких ключевых эпизодов «Неортодоксальной» — в сцене с Пасхальным седером, где старейшина общины отмечает, что хасиды вспоминают историю исхода из Египта как напоминание о страданиях еврейского народа за его долгую историю. Урок, говорит он, состоит в том, что всякий раз, когда евреи ассимилируются, их наказывают за это: «Когда мы забываем, кто мы, мы вызываем гнев Б-га». Эсти совершает свой побег из общины не для того, чтобы забыть, кто она есть. Напротив, она хочет это узнать. jm
