«Мы призываем вас к мести. Мести без жалости, без сантиментов, без «хороших» немцев. «Хорошему» немцу — легкую смерть, он умрет последним. Как они обещали своему хорошему еврею: «Тебя застрелят последним». Это требование всех нас, требование людей, которые могут завтра погибнуть и готовы с честью сражаться и с честью погибнуть.
Месть! К этому мы призываем вас, не страдавших в гитлеровском аду. Вы обязаны исполнить это даже с опасностью для жизни. Не упокоятся наши раздробленные кости по всем краям Европы, не утихнет развеянный пепел крематориев, пока вы не отомстите за нас.
Помните и исполните нашу просьбу и ваш долг!»
Из письма-завещания Ципоры Бирман друзьям в Палестине, март 1943-го. Ципора погибла во время восстания в Белостокском гетто в августе 1943-го. Письмо было найдено в спрятанном архиве подполья
«Мы берем на себя задачу не дать забыть»
После того как Красная армия освободила Восточную Европу от нацистов в начале 1945 года, еврейские партизаны начали организовывать массовую нелегальную переброску еврейских беженцев через Центральную и Южную Европу в Палестину. Движение, получившее название «Бриха» («Побег»), вначале было стихийным. В январе 1945-го на встрече в Люблине были созданы основы централизованной организации. Во встрече принимали участие Аба Ковнер — один из командиров сопротивления в Виленском гетто, командир партизанского отряда, поэт и идеолог, будущий политрук бригады «Гивати», командиры восстания в Варшавском гетто – Антек Цукерман и Цивья Любеткин, другие руководители еврейских отрядов. В марте 1945-го в Бухаресте Ковнер и Любеткин установили связь с подпольной организацией «Мерказ ле-гола» («Центр по делам диаспоры»), членами которой были солдаты Еврейской бригады и других еврейских подразделений британской армии, размещенных в Италии. После окончания войны начались совместные скоординированные действия двух организаций по переброске беженцев, затем управление перешло к эмиссарам руководства еврейского ишува в Палестине.
Однако кроме эвакуации выживших евреев в Палестину у многих еврейских партизан была и другая цель — месть. Некоторые из них, помогая другим найти новую жизнь на новой родине, не видели такого будущего для себя, пока не будут отмщены миллионы погибших. Цивья Любеткин: «Мы знали только одно: если найдутся люди и если хватит сил, нужно только это — мстить! Нами владело не настроение строить, а только желание рушить, рушить что только можно, что только сможем!» Аба Ковнер: «Разрушение было не вокруг нас. Оно было прежде всего внутри нас. Мы не представляли себе, что мы можем и что мы имеем право вернуться к жизни, приехать в Палестину, создать семьи, вставать утром на работу и этим свести счеты с немцами». Наряду с желанием отомстить немцам за смерть, унижение и бессилие, Ковнер видел продолжающийся антисемитизм, видел послевоенные погромы в странах Восточной Европы, видел равнодушие мира к гибели европейского еврейства, опасался повторения Катастрофы в случае новой войны и хотел, чтобы месть стала уроком не только немцам, но и всему миру: за пролитую еврейскую кровь придется платить.
В январе 1945-го во время встречи в Люблине родилась организация, получившая в литературе название «Накам» («Отмщение»), во главе с Абой Ковнером. Сам Аба Ковнер дал организации другое название. В написанном им в Бухаресте манифесте он подчеркнул: «Мы берем на себя задачу не дать забыть, путем проведения необходимого акта: расплаты. Это будет больше чем месть, это должно быть законом убитого еврейского народа! Поэтому нашим именем будет ДИН, «дам Исраэль нотер» (кровь Израиля не прощает), чтобы будущие поколения знали, что есть суд (дин) и есть судья в этом безжалостном мире».
Заместитель Ковнера Паша Райхман (Ицхак Авидов), партизан из «ровенской группы»: «Это вышло само. Мы сидели за стаканами, и вылетела эта идея, и вдруг она была не в воздухе, а на столе. Мы увидели, что эта идея объединяет нас всех. Все хотели отомстить». Кто-то предложил убить немцев миллионами, отравив питьевую воду в городах Германии. Ковнер загорелся идеей. Великая и страшная месть отвечала его апокалиптическим настроениям. Райхман: «Не было никаких сомнений, что мы делаем то, что сделал бы сам бог, если бы он был». Польдек Вассерман (Иегуда Маймон), подпольщик в Краковском гетто и узник Освенцима, будущий капитан второго ранга ВМС Израиля, присоединился к мстителям в Бухаресте в марте 1945-го: «Нашей идеологией было убить шесть миллионов в качестве мести еврейского народа немцам».
Вскоре из штаба, состоящего из пяти человек, организация выросла до полусотни мужчин и женщин. Все члены группы были бывшими подпольщиками, партизанами либо узниками концлагерей, у всех погибли семьи, все горели желанием отомстить. Большинство были молодыми, от 20 до 30 лет. Почти все были выходцами из Польши: Вильно, Краков, Ченстохов, Лодзь, Варшава и т. д. Некоторые были соратниками Ковнера и до того, другие присоединились по принципу «друг приводит друга», многих привела гражданская жена Ковнера Витка Кемпнер, она хорошо разбиралась в людях (в будущем она стала клиническим психологом) и иногда просто указывала на кого-то из бывших партизан: «Он нам подходит».
Вариант отравления максимального числа немцев был назван «План А». Второй предложенный вариант, «План Б», заключался в отравлении нескольких тысяч эсэсовцев из числа военнопленных, содержавшихся в лагерях.
15 июля 1945-го группа партизан во главе с Абой Ковнером, Элиезером Лидовским, Нисаном Резником и Хаимом Лазаром прибыла в Тарвизио в Северной Италии, где размещались подразделения Еврейской бригады. Основной целью встречи была дальнейшая координация действий «Брихи». Кроме того, Ковнер обсудил с доверенными членами «Хаганы» и планы мести. В Бригаде существовала своя группа мстителей (см. ниже), и нужна была координация и помощь. Сам Ковнер хотел добраться до Палестины. Его целью было получить хотя бы неофициальное разрешение на свои действия от руководства «Хаганы». Кроме того, он должен был достать подходящий для такой операции яд. Из Тарвизио Ковнер прибыл в Болонью, там он получил поддельные документы, сопровождающего, и под видом солдата британской армии был переправлен в Палестину.
Опасный элемент
Сразу же по прибытии в августе 1945-го Ковнер попал под домашний арест. Шауль Меиров (Авигур), начальник «Моссад ле-Алия Бет» («Учреждение по репатриации Б», организация, занимавшаяся нелегальной иммиграцией) и один из руководителей «Хаганы», поселил его в квартире своих родителей и три дня вел с ним интенсивные беседы. Аба Ковнер был для руководства еврейского ишува проблематичной и противоречивой фигурой. С одной стороны, он был партизаном и борцом, именно он первым бросил клич: «Не пойдем как скот на бойню!» в своем воззвании в Виленском гетто 1 января 1942-го, и до войны он был в Вильно местным руководителем движения «А-Шомер а-Цаир», то есть идеологически правильным примером сопротивления. С другой стороны, создание под его командованием в апреле 1945-го в Бухаресте «Бригады выживших», внепартийного объединения бывших еврейских партизан и бойцов, противоречило всем политическим обычаям ишува, разделенного на четко очерченные движения и не мыслившего такой внепартийной организации. Кроме того, до руководителей уже дошли сообщения о его намерениях и планах мести, Ковнер воспринимался как потенциально опасный элемент, харизматичный лидер, не принимающий власти руководства, возможный раскольник типа ЭЦЕЛя и ЛЕХИ, с чуть ли не фашистскими тенденциями. Поэтому и к нему, и к его группе в целом отношение было амбивалентное: к ним самим положительное, к их планам — крайне настороженное.
Через три дня Ковнера освободили, и он начал прощупывать почву среди других руководителей. Среди тех, с кем он вел переговоры, были главы «Хаганы» Исраэль Галили и Моше Снэ, командир ПАЛЬМАХа Ицхак Садэ, а также Шимон Авидан, первый командир «Немецкого взвода» ПАЛЬМАХа, созданного в 1942-м для действий в тылу врага в случае оккупации Палестины. Все были категорически против «Плана А», но с «Планом Б» высшие руководители в целом соглашались, если это будут действия под общим управлением «Хаганы», а не самодеятельность, способная поставить под угрозу основную работу в Европе: переброска еврейских беженцев в Палестину, их охрана и военная подготовка в лагерях перемещенных лиц, добывание оружия для будущей армии и т. д. Впоследствии Ковнер сказал об этих переговорах: «Я врал им с чистой совестью». Он имел в виду, что на словах соглашался с «Планом Б», а сам продолжал втайне вынашивать «План А».
Необходимый яд Ковнер получил от братьев Эфраима и Аарона Качальских, известных ученых-химиков, работавших тогда в Еврейском университете (Эфраим Качальский-Кацир в дальнейшем стал четвертым президентом Израиля). Их свел ученик Аарона Йехиам Вайц, впоследствии погибший в операции ПАЛЬМАХа по подрыву моста А-Зив в июне 1946-го. Ковнер рассказал им о плане отравить пленных эсэсовцев, и они сразу же согласились ему помочь. О «Плане А» Ковнер умолчал. Как сказал Эфраим Кацир: «У нас с ним не было никаких разногласий. Мы были старыми членами «Хаганы», воспитанными на том, что евреи должны активно защищаться. Нам сразу было понятно, что мы поможем Ковнеру всеми возможными средствами». Братья обратились к начальнику химического склада университета, который тоже сразу согласился помочь, и передали Ковнеру нужный химический состав высокой убойной силы.
Эту версию событий Эфраим Кацир неоднократно подтверждал устно и письменно. По более романтической версии, озвученной самим Ковнером, он обратился к другому знаменитому химику: Хаиму Вейцману, главе Всемирной сионистской организации и будущему первому президенту Израиля. По словам Ковнера, после рассказа о запланированной мести Вейцман сказал: «Если бы я был моложе, возможно, я сделал бы это сам». Вейцман, по словам Ковнера, направил его к профессору Эрнсту Давиду Бергману, будущему председателю израильской комиссии по атомным исследованиям. Бергману было известно только то, что яд нужен для проведения операции против нацистов, дополнительных вопросов он не задавал. Ковнер получил от него большое количество яда в банках из-под концентрированного молока. Проблема этой версии в том, что Ковнер не мог встретиться в тот период с Вейцманом: с марта 1945го до февраля 1946-го Вейцмана вообще не было в Палестине. Какую-либо связь с Бергманом Эфраим Кацир тоже отрицал. Видимо, такая версия нужна была Ковнеру, чтобы придать дополнительную легитимацию своим действиям.
14 декабря 1945 года Ковнер отправился в Тулон на британском судне, снова под видом солдата. Всего в группе фальшивых солдат было пять человек, выполняющих задания «Хаганы», кроме того, «Хагана» приставила к Ковнеру двух сопровождающих из числа настоящих солдат. Незадолго до прибытия в Тулон, 18 декабря, Ковнер был арестован вместе с тремя другими фальшивыми солдатами. Приказ по громкоговорителю явиться к капитану вызвал подозрения Ковнера, поэтому он оставил яд одному из сопровождавших солдат, и тот после ареста Ковнера выбросил банки с ядом в море. Представители «Хаганы» во Франции планировали нападение на британский лагерь, где содержался Ковнер, но тот отказался бежать, потому что не было гарантии, что сможет сбежать вся группа. Затем британцы срочно отправили Ковнера в военную тюрьму в Египте.
Допросов по поводу яда и планов мести нацистам не было: британцы считали, что Ковнер является членом организации ЛЕХИ и планирует антибританские теракты в Европе, они допрашивали его об этом. Арье (Лёва) Элиав, сотрудник контрразведки «Хаганы», расследовавший обстоятельства ареста, пришел к выводу, что причина — в нарушении правил конспирации, слишком большом числе осведомленных о поездке Ковнера и случайной утечке информации в транзитном лагере в Египте. Были также и другие версии: Ковнера сдало руководство ишува, не желавшее осуществления его планов; его сдал ЭЦЕЛЬ, незадолго до этого обратившийся к «Хагане» с просьбой включить его членов в канал нелегальной переброски в Европу под видом солдат и пообещавший отомстить после получения отказа; и т. д. Еще одну прозаическую версию озвучил Моше Айзен (Барзилай), ответственный за всю группу реальных и фальшивых солдат: он не был уверен, какой именно список в спешке подал британцам при посадке на судно, реальный либо фальшивый с добавленными фамилиями. Британцы в тот период уже знали о переброске нелегалов под видом солдат и постоянно сличали списки, проводили поверки и вообще всеми способами пытались вычислить «лишних». Факт, что о реальной миссии Ковнера они не подозревали. И если даже это и был не случайный провал, а намеренный «слив», то вряд ли со стороны руководства ишува: «Хагана» паковала для Ковнера яд, «Хагана» предоставила ему золотые монеты для финансирования операций, «Хагана» включила его в свой канал нелегальной переброски и приставила к нему сопровождающих. Сдать его после этого самим означало поставить под угрозу разоблачения всё перечисленное, проще было не пускать Ковнера в Европу другими способами.
Отбой и провал
Во время пребывания Ковнера в Палестине его заместитель Паша Райхман продолжал подготовку и к «Плану А», и к «Плану Б». Штаб мстителей с августа 1945го находился в Мюнхене, в октябре он переехал в Париж, где формировался штаб «Хаганы» в Европе. Из Парижа поддерживалась связь с разбросанными по Германии группами. Мстители выдавали себя за поляков, фольксдойче и немецких беженцев из дальних районов Германии. Деньги для подпольной работы и жизни вообще добывались спекуляцией настоящей и фальшивой валютой и золотом, от случая к случаю мстителям также помогали активисты из Еврейской бригады, контакты с которыми сохранялись.
Кроме общих больших планов, мстители вынашивали и другие. Так, параллельно две группы планировали застрелить Геринга, а по возможности и других обвиняемых во время Нюрнбергского процесса. Элиезер Лидовский с двумя товарищами выехал из Италии, был задержан на границе и провел месяц в тюрьме. В Германии Арье Дистель с товарищем пытались достать пропуск в зал суда через знакомого американского офицера, но тот сначала обещал, а потом отказался. Все дальнейшие попытки тоже не увенчались успехом.
Для отравления по «Плану А» намечались Берлин, Гамбург, Франкфурт, Мюнхен и Нюрнберг. Миллионы отравленных, о которых шла речь изначально, были скорее идеей, но десятки тысяч вполне могли умереть. Берлин вскоре отпал из-за массовых разрушений, затем отпал и Франкфурт. В Гамбурге не получилось найти способ отравить воду так, чтобы пострадали только немцы, а не размещенные в городе оккупационные войска. Остались Мюнхен и Нюрнберг. К концу 1945-го члены группы мстителей устроились рабочими на водопроводные и водоочистные сооружения в этих городах, добыли полные схемы водоснабжения и подготовили отключение от водопровода нужных кварталов, чтобы пострадали только немцы. Арест Ковнера и потеря яда стали ударом. Райхман принял решение отказаться от «Плана А» и попытаться осуществить «План Б». Его люди восприняли это тяжело: поражающую воображение месть эпических масштабов предлагалось заменить на мелкую операцию. «Это была трагедия», как сказал потом Райхман.
Для осуществления «Плана Б» были выбраны два лагеря, где содержались пленные эсэсовцы, под Нюрнбергом и в Дахау. Химик Ицхак Ратнер изготовил в Париже яд на основе мышьяка: 20 килограммов мышьяка для этого предоставил владелец кожевенной фабрики, бывший боец Резистанса. После проведенных опытов был выбран наилучший способ отравления: смазать ядом буханки хлеба с нижней стороны. Операции должны были пройти одновременно. В Нюрнберге мстители выяснили, какая именно городская пекарня снабжает бывший лагерь Stalag XIII-D в Лангвассере, где содержатся эсэсовцы. Арье Дистель устроился туда на работу, установил, какой хлеб поступает заключенным, какой — охране, сколько времени проходит от выпечки до раздачи, какие именно ингредиенты используются, режим работы печей и другую требуемую информацию. В лагере в Дахау была проведена аналогичная подготовка: Симха Ротем (Ратхайзер), Ирена Гельблюм и Идек Фридман внедрились в охранявшее лагерь польское подразделение, изучили порядок снабжения хлебом, подружились с польским начальником пекарни и во время очередной попойки украли у него ключи и сделали дубликаты.
Помимо непосредственной подготовки действовал еще один организационный фактор. С февраля 1946-го штаб «Хаганы» в Париже возглавил Нахум Шадми. Кроме руководства действиями «Брихи», добывания оружия и другой деятельности, он также получил задание курировать действия группы Райхмана. Шадми тоже отвергал «План А», но был согласен с «Планом Б», как и большинство высших руководителей. Он писал в одном из своих рапортов: «В сущности я люблю Нехаму». «Нехама» была кодом для слова «некама» — месть. И так же, как для других руководителей, главным для него было помешать опасной самодеятельности, всё должно было быть согласовано и не мешать другой практической и политической работе в Европе. Ответом на акции мстителей могли стать погромы еврейских беженцев, облавы властей на нелегальные и полулегальные представительства «Хаганы», удар по политической борьбе за создание еврейского государства — этих последствий надо было избежать. На встрече с Райхманом Шадми поставил вопрос жестко: вы хотите мстить от имени еврейского народа, а мы здесь представляем еврейский народ и его будущее, поэтому вы не можете действовать вопреки нашим приказам.
В поздних мемуарах Шадми писал, что мстители были «из лучшей еврейской молодежи», но насчет их планов «я не мог не прийти к выводу, что это сумасшествие за пределами человеческой реакции». Однако тогда он был не согласен с «Планом А» главным образом из-за неуверенности, что можно будет избежать отравления войск союзников. Он также писал в своем отчете: «Мне не нравилось массовое убийство немецких детей. Не из-за сантиментов, потому что наших детей уничтожали не менее жестоко, а главным образом я опасался внешнего впечатления». Что же до «Плана Б», то он считал успехом минимум десять тысяч убитых. Шадми выделил Райхману двух солдат Еврейской бригады, которые доставили яд в Нюрнберг и Дахау. Также он настоял, чтобы после проведения операции все исполнители сразу же покинули Германию, для чего на границах заранее были организованы перевалочные пункты. Райхман действовал полуавтономно, но вынужден был согласиться на требования Шадми.
Дата одновременной операции была назначена на ночь с 13 на 14 апреля 1946-го. Группа в Нюрнберге приступила к работе по плану. Арье Дистель пронес и спрятал яд в пекарне заранее, в ночь операции он и еще двое мстителей тоже спрятались в пекарне. Когда все работники ушли, они начали смазывать буханки ядом. Всего успели смазать около трех тысяч буханок. Затем поднялся сильный ветер, и сломанной веткой дерева выбило окно. Явилась охрана, Арье Дистель спрятался в тайнике, двое других бежали, и охрана их не догнала. Прибывшая полиция, увидев разбросанный хлеб и разбитое окно, пришла к выводу, что это была обычная кража: весной 1946 года хлеб в Германии был ценным продуктом.
В понедельник, 15 апреля, хлеб доставили в лагерь. По сообщениям немецкого новостного агентства DANA, подконтрольного американской оккупационной администрации, 2.283 заключенных отравились, 207 госпитализировано, но смертельных исходов не было. «Нью-Йорк Таймс» от 23 апреля привела те же цифры (первоначальное сообщение от 20 апреля говорило о 1.900 отравившихся). Высказывались мнения, что оккупационная администрация, заинтересованная в затушевывании инцидента, скрыла истинную информацию, и часть отравленных всё же скончались, возможно, несколько сотен. Официальные рапорты расследования американских оккупационных властей были рассекречены только в 2016 году. Согласно им, было отравлено около 2.000 заключенных, но благодаря быстрым действиям медиков никто не умер. Рапорты также отметили очень высокое качество и убойную силу яда, а слабый результат отнесли на счет неравномерного смазывания и прилипания к буханкам. В любом случае операция не произвела задуманного эффекта и прошла в основном незамеченной.
От второй операции в Дахау отказались в последний момент из-за опасений, что план стал известен американцам, Райхман получил такое сообщение от знакомого офицера американской армии. Мстители уже непосредственно находились в пекарне, когда получили отбой, курьер был вынужден вылить яд в лесу. Это стало страшным ударом для участников, особенно для Идека Фридмана, он и спустя десятилетия вспоминал это как свое личное поражение.
Группы мстителей покинули Германию в ту же ночь двумя маршрутами, во Францию и в Италию, через Чехословакию и Австрию. В июне и июле 1946-го они отбыли двумя группами в Палестину на судах нелегальной репатриации и в августе 1946-го после кратковременного заключения в лагере Атлит вышли на свободу.
Их встретил Аба Ковнер, которого британцы перевели в феврале 1946-го из Египта в тюрьму в Иерусалиме, а в марте 1946-го освободили. Он сказал им, что условия изменились и что «План А» больше не реален, в том числе из-за евреев, вернувшихся в города Германии, и других беженцев и иностранцев. Некоторые члены группы впали в депрессию. Они по-прежнему не мыслили себя в нормальной жизни, не могли расстаться с идеей великого мщения и обвиняли Ковнера в предательстве. Часть из них думали о самоубийстве. Кибуц Эйн а-Хореш, где жил Ковнер, предоставил им временное жилье, и там они размышляли, как жить дальше и стоит ли жить дальше. В марте 1947-го произошло большое выяснение отношений, после которого некоторые мстители не разговаривали с Ковнером много лет. Они разъехались по разным кибуцам и городам и восстановили дружбу только позднее.
лето 1945 г.
Шестеро мстителей не смирились и в ноябре 1947-го снова выехали в Европу. Об их похождениях рассказывали разные небылицы, от отравления брата Геббельса и бомбежки немецких судов с помощью американского летчика-еврея до взрывов военных заводов с сотнями убитых и тысячами раненых. Реально у них не получилось ничего. Не имея финансовой и организационной поддержки, они промышляли воровством и грабежами, сидели в тюрьме и вернулись в Израиль двумя группами в 1950-м и 1952-м, не добившись никаких результатов.
«Много мы не уничтожили, к сожалению»
Параллельно с действиями бывших партизан мысли о мщении витали и в Еврейской бригаде. Она попала на фронт только в марте 1945-го, серьезного участия в боях принять не успела, и солдаты не чувствовали, что отплатили немцам за смерть своих братьев. Писатель Ханох Бартов, служивший в Бригаде, о настроениях части солдат: «Для этого мы здесь. Не ради свобод Рузвельта. Не ради Британской империи. Не ради Сталина. Мы здесь, чтобы отомстить за кровь. Одна дикая еврейская месть. Один раз, как татары. Как украинцы. Как немцы. Все мы — все хорошие прекраснодушные мальчики, гимназисты и кибуцники, бейтаровцы и гистадрутовцы. Все мы войдем в один город и сожжем улицу за улицей, дом за домом, немца за немцем. Почему только мы должны помнить Освенцим. Пусть и они запомнят один город, который мы уничтожим».
Было несколько случаев избиений и расстрела пленных, изнасилований, стрельбы по мирным жителям. Кроме этих единичных исключений, «дикая месть» была задавлена, но ненависть искала выход. Из дневника солдата Бригады А. Губера: «Терпению приходит конец, и я опасаюсь, что что-то прорвется, и этот прорыв может задеть и нас самих, потому что его сложно будет направить». Вместо ненаправленной мести солдаты начали выслеживать и казнить нацистов, лично замешанных в уничтожении евреев. Вначале деятельность была стихийной, затем создали группу мстителей из сержантов и офицеров, в основном активистов «Хаганы», со своим «штабом». «Лучшие из людей Бригады, вернейшие из верных», как назвал их член группы Исраэль Карми, будущий полковник АОИ. В «штабе» было около 10 человек, всего в операциях принимали участие несколько десятков. Среди мстителей были Меир Зародинский (Зореа) — будущий генерал и член Кнессета, Мордехай Гихерман (Гихон) — профессор, военный историк, Исраэль Таль — генерал и «отец» танка «Меркава» — и другие впоследствии известные люди. Также вместе с ними действовали бойцы из «Немецкого взвода» ПАЛЬМАХа под командованием Иегуды Бен-Хорина (Бригера), которые присоединились к Бригаде в апреле 1945-го. Командиром группы мстителей стал майор Хаим Ласков — будущий начальник Генерального штаба АОИ.
Несколько мстителей были переведены в разведотдел штаба бригады, где они занимались допросами пленных и местного населения. Еще в начале своей деятельности мстителям удалось найти офицера гестапо, который в обмен на сохранение жизни составил аккуратный машинописный список скрывающихся эсэсовцев и гестаповцев, включая точные данные о биографии, приметах, месте жительства, службе, родственниках и т. д. Сличение информации с данными армейской полевой контрразведки (FSS — Field Security Section) показало, что информация правдива. Имена тех, кто имел отношение к убийствам евреев, мстители оставляли себе, остальные передавали в FSS. Другими источниками информации были архивы тайной полиции в Тарвизио, которые немцы не успели сжечь при отступлении, и сообщения югославских партизан.
Мстители действовали небольшими группами в Северной Италии, Австрии и Германии. Несколько человек, включая переводчика, в форме британской военной полиции являлись по нужному адресу, удостоверялись, что там находится тот, кто им нужен, и забирали его на «допрос в военной комендатуре». Нацистов отвозили в глухое место и там расстреливали. Исраэль Карми пишет в своих воспоминаниях, что перед этим им сообщали, за что их казнят. Меир Зореа говорит, что обычно молча душили, ничего не объясняя. Тела не хоронили: их либо бросали в лесах, либо топили в озерах.
Основной период деятельности мстителей Бригады пришелся на май-июль 1945-го, пока Бригада стояла в районе Тарвизио. В конце июля ее перебросили в Голландию и Бельгию, там эти действия продолжались в меньшем масштабе. Точное количество казненных мстителями нацистов неизвестно, Исраэль Карми предполагал, что около сотни, другие оценки тоже в пределах от 50 до 150. Хаим Ласков: «Много мы не уничтожили, к сожалению».
Справа – Иегуда Бен-Хорин (Бригер)
Отношение официальных представителей «Хаганы» в Бригаде и старших офицеров к деятельности мстителей было неоднозначным. «Штаб» действовал самостоятельно, не посвящая представителей «Хаганы» в детали. Как сказал Карми: «Здесь я — «Хагана». Меир Зореа: «Я знаю, что мнение Шломо Шамира (майор, главный руководитель «Хаганы» в Бригаде, в будущем комбриг-7 и командующий фронтом в Войне за независимость, затем командующий ВМС и ВВС) таково, что такими вещами нечего гордиться. Мое чувство обратно. Это то, что мы обязаны были сделать, тем более что мы знали, что они виновны. Мы видели, как союзники обращаются с большими преступниками, а мы взяли второй сорт, потому что до больших не добрались <…> Мы бы не простили себе, если бы дали им уйти. Я чувствую, что сколько бы мы ни сделали, это была бы капля в море». Хаим Ласков: «Это не были «красивые» поступки. Это была месть. Мы, в сущности, проиграли войну. Мы потеряли шесть миллионов евреев. И кто не видел этих мест, концлагерей и крематориев, не поймет, что нам сделали. Так как мы были слабы, у нас не было государства, у нас не было силы, мы мстили. Это не был красивый поступок».
Майор «Джеймс» Рабинович (будущий генерал Михаэль Бен-Галь) давал санкции на казнь нацистов, вина которых была доказана, но отрицательно смотрел на партизанский характер действий: «Они были партизанскими потому, что в характере еврейского народа вообще много партизанского, и в характере людей «Хаганы», прибывших из Палестины, тоже было немало партизанщины». Как офицер он хотел четких указаний и обратился за ними к главе политического отдела «Сохнута» Моше Шарету. Шарет ответил, что месть от имени еврейского народа должна быть достойной этого названия, чтобы мир понял, что за кровь евреев надо отвечать. Бен-Галь понял из этого, что группа Абы Ковнера, «с их особым пылом», подходит для этого больше, чем то, что делалось в Бригаде, «труп здесь и труп там», и поэтому оказал людям Ковнера поддержку.
Комендант лагеря имени Хорста Весселя возвращается в Германию
Уже после окончания деятельности групп Ковнера и солдат Бригады началась третья серия мщения. Ее проводил Шимон Авидан, первый командир «Немецкого взвода» ПАЛЬМАХа. Еще будучи в британской тюрьме в декабре 1945-го, Ковнер передал руководству «Хаганы» записку, в которой просил отправить Авидана вместо него в Европу. В феврале 1946-го к этому уже велись приготовления, но по разным причинам Авидан смог выехать только в августе 1946-го. Как сказано выше, другие группы к тому моменту прекратили свое существование: мстители группы Ковнера уже находились в Палестине, Еврейская бригада была расформирована в июле 1946-го.
Ковнер предложил Авидану взять с собой несколько человек из его группы, но Авидан отказался. Этому было две причины. В отличие от «польской» группы Ковнера, Шимон Авидан был «немцем»: урожденный Зигберт Кох, член коммунистической партии Германии, боевик Рот Фронта, внедренный как агент в ряды НСДАП и даже успевший покомандовать лагерем воспитания безработных имени Хорста Весселя, пока агентуру КПГ не раскрыли в июле 1933го и он был вынужден бежать из Германии во Францию. Там он под влиянием своего брата перешел от коммунистических воззрений к сионизму, в 1934м уехал в Палестину, служил в полиции еврейских поселений, в специальных ночных отрядах Орда Вингейта, в ПАЛЬМАХе, а во время Войны за независимость создал и возглавил бригаду «Гивати» — это была его подпольная кличка, и бригаду назвали по командиру. Ему как «немцу» проще было работать в Германии самому, без «поляков». Кроме того, из-за той же разницы он был не согласен и с планами неразборчивого мщения. У Авидана не было проблем выслеживать и убивать лично виновных нацистов, но у него оставалось много друзей среди немецких коммунистов, и он не считал правильным мстить немецкому народу как таковому.
По прибытии в Европу Авидан собрал несколько человек из «Немецкого взвода», которые в числе 120 бывших солдат остались в Европе и продолжали выполнять задания «Хаганы» после расформирования Бригады, добыл фальшивые документы и отбыл в Германию. Он установил связи с офицерами союзных армий, с немецкими коммунистами и несколько месяцев действовал в Западной Германии и Австрии, базируясь на отдаленных фермах. После этого он перебрался в Восточную Германию. Там ему помогали два подполковника Советской Армии, русский и украинец, которые освобождали концлагеря в Польше и сочувствовали желанию мести. Они обеспечивали ему прикрытие и информацию. Затем он снова на несколько месяцев вернулся в Западную Германию и в мае 1947-го уехал в Палестину. Авидан никогда не сообщал, сколько именно нацистов он убил, вероятно, несколько десятков. Одним из этих нацистов был предполагаемый Адольф Эйхман, которого люди Авидана выследили в отдаленной деревне в Австрии. Он вел конспиративный образ жизни, его внешность подходила под описание внешности Эйхмана, и его посещали родственники Эйхмана. По вечерам он выходил погулять с двумя собаками. Во время очередной прогулки один из мстителей отвлек и отравил собак, трое других оглушили «Эйхмана» ударом по голове, сунули в машину, отвезли в лес и там расстреляли. Как потом говорил Авидан, сам он был уверен только на 50%, что они казнили нужного человека. После поимки настоящего Эйхмана агентами «Моссада» в Аргентине в 1960 году Авидан сказал: «Да, мы ошиблись. Это был, несомненно, нацист, но не особо важный».
Кроме группы Ковнера, мстителей Бригады и Шимона Авидана, в Европе действовало еще несколько мелких групп, таких как часть польской молодежной «Нашей группы» из Бендзина, которая в 1945-м выслеживала и убивала нацистских преступников в Австрии. Также в Европе действовали и одиночные мстители. О результатах их деятельности очень мало достоверной информации, в основном различные слухи и небылицы. В любом случае все указанные и неуказанные группы и одиночки вместе убили, по оценкам исследователей, не более нескольких сотен нацистов.
«Мы бы зарезали шесть миллионов немцев?»
Что касается отношения к мести в ишуве в целом, то мотив мести использовался как в социалистической, так и в ревизионистской риторике во время войны, но после ее окончания это осталось на уровне эмоций. На уровне действий политические руководители были прагматиками, даже если и высказывались в пользу идеи мести, как Шарет. Все усилия следовало подчинить созданию еврейского государства, а не потаканию пусть даже понятным и оправданным чувствам. Как сказал Бен-Гурион Паше Райхману в ноябре 1945-го во время краткой встречи в отеле в Париже, устроенной по предложению представителей «Хаганы»: «В истории месть — это очень важное дело, но разве убийство шести миллионов немцев оживит шесть миллионов моих евреев?» Представитель ЭЦЕЛя в Европе Давид Данон отказал обратившимся к нему мстителям в поддержке по той же причине: «У ЭЦЕЛя как движения национального освобождения была четкая цель — сражаться с чужой властью до ее свержения и создания еврейского государства».
Против массовой мести был и гуманизм. «Еврей не сможет убивать стариков и детей и вспарывать живот беременной женщине, даже если целый день будет кричать и взывать к мести», «Месть — это одно из основных человеческих чувств, как страх и веселье, может, даже как голод и жажда, но высшая европейская и еврейская мораль определяют ее как низкий инстинкт, который надо вырвать из сердца», писали газеты еще в 1942-м. Член Кнессета Йона Кесе на заседании ЦК партии МАПАЙ в 1951 году: «Допустим, у нас была бы возможность захватить Германию — мы бы зарезали шесть миллионов немцев?! Убили бы миллион детей? Я думаю, что мы бы этого не сделали». (Реплика из зала: «Я думаю, что да».) Часто цитировалась и цитируется до сих пор строчка Бялика: «Как за детскую кровь казнь отмерить и счесть? Сатана б не нашел воздаянья…» И даже те, кто считали массовую месть моральной, признавали, что ее невозможно осуществить. Как сказал Марк Дворжецкий на том же заседании ЦК МАПАЙ по вопросу, принимать ли немецкие репарации: «Если вы меня спросите, что я хочу получить от немецкого народа, я бы сказал: мать за мать, отца за отца, ребенка за ребенка, моя душа успокоилась бы, если бы я знал, что шесть миллионов немцев убиты за шесть миллионов евреев. Но мы не можем этого сделать».
Основным мотивом стала месть жизнью: «Наша месть — Государство Израиль». Как сказала еще в 1945-м Ружка Корчак, партизанившая вместе с Ковнером: «Строительство жизни выразит нашу месть, а не один или 10 немцев, записанных на наш счет».
Эпилог
Что говорили мстители много лет спустя:
Меир Зореа: «Хаим [Ласков] прав, мы сделали слишком мало, и это была месть слабого. Но если бы мы этого не сделали, у нас не было бы ответа сыну или внуку, который спросил бы: ты был там, злодеи были прямо перед тобой, почему ты ничего не сделал? Оглядываясь назад, я полностью согласен с этими действиями».
Шимон Авидан: «Задним числом я должен с горечью констатировать, что мы упустили единственную данную нам возможность доказать миру, что нельзя делать из евреев мыло и удобрения, не заплатив за это кровью. Также я был уверен, что акции мести вернут выжившим ощущение уверенности и чувство собственного достоинства. К сожалению, сделано было слишком мало, и это малое было сделано по собственной инициативе одиночек либо небольших групп выживших, партизан и подпольщиков <…> Наше руководство не прислушалось к завещанию, оставленному миллионами убитых только за то, что они евреи».
Группа Ковнера, у которой, несмотря на грандиозные планы, не получилось ничего, в отличие от хотя бы малого результата у других групп:
Идек Фридман об отмене операции в Дахау: «Почему?! Почему?! Почему остановили операцию?! Отец и мать никогда не простят мне, что я ничего не сделал!»
Другие мстители группы Ковнера тоже сожалели, что операция в Дахау была отменена, а в Нюрнберге не достигла результатов, но также полагали, что важно было и само символическое действие. Что же касается «Плана А», то их мнения разделились.
Симха Ротем: «Задним числом я не жалею, что идея отравления воды не осуществилась, иначе я думаю, что не смог бы жить с результатами. Это был совершенно сумасшедший план».
Цеся Розенберг: «Не жалею, что план не был выполнен».
Габи Шедлиц: «Я до сих пор не смирился с двумя вещами — с тем, что оставил свою мать и ушел в лес, и с тем, что участвовал в намерении убить миллионы».
Хася Таубас-Варшавчик: «Я рада, что не отравили воду в городах».
Шломо Канторович: «Если бы я представил себе, что будет в этих городах после отравления, я бы этого не сделал. Тогда я был согласен с этим с моральной точки зрения».
Вилек Шуцрайх (Зеэв Шенъар), уже державшийся руками за водопроводные краны Нюрнберга и ждавший приказа, до конца жизни сожалел, что «План А» не осуществился: «Вы просто не поймете».
Мира Вербин-Швецки: «Мне было всё равно, ребенок или взрослый, виноват немец или нет. Я была готова, чтобы их вообще стерли с лица земли. Тогда я была крайней экстремисткой и сейчас экстремистка не меньше».
Иегуда Маймон: «Жалею, что план не осуществился. Они это заслужили. Нельзя простить немецкому народу как нации».
Аба Ковнер о замысле в целом: «В моих понятиях нет невинного немецкого народа. Этот народ обязан хотя бы на одно поколение заплатить за это, чтобы предостеречь мир на будущее».
А Элиезер Лидовский подвел итог так: «Мир смотрел бы на Израиль по-другому, если бы евреи умели мстить за свою кровь». jm
